"Евгений Воробьев. Охота к перемене мест" - читать интересную книгу автора

вносить поправки в резолюцию, делал дополнения, кричал "принять за основу"
или, чтобы на него лишний раз обратили внимание, объявлял после голосования,
что воздержался.
Обескураженного Шестакова поздравили, горячее всех Маркаров, Чернега и
Варежка.
А Пасечник сказал:
- Раз такое дело, товарищ Шестаков, скорее вживайтесь в образ.
То ли он оговорился, обратившись к Шестакову на "вы", то ли решил
подчеркнуть, что разговаривает уже с бригадиром.
Пасечник хотел помочь Михеичу дойти до своего обшарпанного, видавшего
виды "жигуленка". Но Михеич сердито оттолкнул его, всем видом показывая, что
чувствует себя прилично и что у Пасечника нет никаких оснований думать
иначе.
Михеич поглубже надвинул картуз с козырьком, можно лишь догадываться,
что когда-то козырек, был лакированным. Такие картузы носили в старину
мастеровые. Сколько раз картуз падал с затылка, когда Михеич при монтаже
запрокидывал голову кверху!
- Мистер Матви, драндулет подан, прошу вас!
Михеич зашагал к машине. Слегка неуклюжая упрямая походка цепко
шагающего по земле человека. Нужно тысячи часов пробыть на верхотуре, много
километров проползти или пройти, опасно балансируя, по узким балкам
монтажных высот, чтобы оценить твердость земли, земли, по которой надежно
ступаешь. Когда Пасечники смотрели фильм "Председатель", походка Ульянова -
Егора Трубникова напомнила Ирине Георгиевне их Михеича: тоже ходит чуть
вразвалку и ноги ставит чуть косолапя.
Михеич полулежа-полусидя устроился на заднем сиденье. Стекла опустили:
"жигуленок" накалился на солнцепеке. Еще немного - и, как уверял Пасечник
своего пассажира, расплавятся подшипники.
Пасечник вел машину осторожно, ехал медленно, но всех рытвин и колдобин
все равно не объехать, время от времени машину встряхивало.
Дорога шла берегом Ангары, в окошко доносилась свежесть речного
простора.
У Михеича в общежитии отдельная комнатенка, ребята из бригады и
девчонки с третьего этажа будут за ним присматривать. Пасечник попросит
Ирину, чтобы она наведывалась к старику, как делала когда-то в Бхилаи. Тогда
в тропиках Михеич уверял, что поправился не от лекарств, а после селедки и
горбушки черного хлеба, которые Ирина выпросила для Михеича у наших,
прилетевших из отпуска. Да и в Москве они опекали старого бобыля, когда
жизненные пути Пасечников и Михеича неожиданно пересеклись у подножья
Останкинской башни.
Ехать в больницу Михеич наотрез отказался, паника на пустом месте.
Пасечник не настаивал, помалкивал, а то Михеичу померещится, что от
него хотят отделаться, избавить себя от забот.
Самое большее через неделю Михеич обещал вернуться на площадку, будет
помогать Шестакову внизу.
"Жигуленок" удалялся от строительной площадки, но мыслями Пасечник
оставался в "третьяковке".
Шестаков нравился ему аккуратной деловитостью, привычкой к дисциплине,
безусловной порядочностью.
Но вот хватит ли у него твердости, требовательности? Хватит ли