"Андрей Воронин, Максим Гарин. Пощады не будет никому ("Муму") " - читать интересную книгу автора

еще не дошла.
Бирюковский подошел и выглянул в окно. Знакомый пейзаж показался ему
каким-то фантастическим, словно бы кто-то, пока он спал, подменил в нем
несколько деталей и словно бы эти детали пришли в пейзаж из его кошмарного
сна. А вот какие именно, он сообразить не мог. Огромное водохранилище,
другой берег которого утопал в предрассветных сумерках, серый снег,
черно-рыжие, словно скрученные из ржавой колючей проволоки деревья,
маленькие домики, разбросанные там и сям среди грязного снега, - все это
производило гнетущее впечатление. Но и тусклый желтоватый свет торшера,
горевший в комнате, тоже не радовал душу, не было в нем уюта, тепла.
Лев Данилович поежился, подумал, что в комнате страшно холодно. Он
приблизился к камину, взял в руки кочергу и принялся ворошить еще
поблескивающие красным, почти до конца прогоревшие уголья.
Охранники молчали, ожидая, что же им прикажет хозяин. А тот и сам не
мог принять решение. С одной стороны, ему хотелось побыть одному, но в то же
время он понимал, что, лишь только останется в одиночестве, ему захочется
иметь рядом хоть одну живую душу.
"И неважно, кто это - кот, собака, охранник или женщина".
Он все-таки махнул рукой, показывая, чтобы охранники ушли, справедливо
рассудив, что не стоит показываться им на глаза в таком неприглядном виде,
уважения к нему это не прибавит, хотя охранники видели его во всяких
ситуациях.
- Привести себя в порядок, привести себя в порядок, - несколько раз
повторил Бирюковский, убеждая себя в очевидном.
"Таблетки - ерунда, только симптомы снимают, а причину болезни не
лечат, главное, чтобы отрава вышла из организма. Горячий душ, потом
холодный, крепкий чай, прогулка на свежем воздухе.., пусть с потом выйдет
вся отрава, и тогда я смогу соображать, тогда мир перестанет казаться таким
мрачным и серым". - Но даже двигаться не хотелось. Бирюковскому приходилось
заставлять себя переставлять ноги, думать о каждом шаге. И хотя душевая
комната находилась прямо за дверью спальни, дорога туда показалась ему очень
длинной.
Когда он отдернул шторку душа, то в голову ему пришла абсолютно
крамольная для христианина, каковым считал себя банкир Бирюковский, мысль:
"Наверное, так же Христос брел на Голгофу, волоча тяжеленный крест".
Вода, отрегулированная неверной рукой, тут же обожгла кожу, но
Бирюковский терпел до последнего, глядя на то, как розовеет, краснеет его
жирное, обрюзгшее тело.
В большое зеркало, укрепленное на противоположной от душевой кабинки
стене, он старался не смотреть. Уже лет десять, как Бирюковский в зеркале
разглядывал лишь свое лицо и пальцы, украшенные перстнями.
"Нужно же что-то делать!" - каждый раз отводя взгляд в сторону и
ощупывая свой живот со слоновыми складками, думал он, обещая себе, что
завтра же, а то и сегодня вечером спустится в зал на первом этаже, где полно
всевозможных тренажеров, к которым его руки не прикасались месяцами.
Единственное, чем он занимался более или менее регулярно, так это гонял
шары на бильярде. Он мог играть в одиночестве и в компании, на деньги и
просто так. Он мог, навалясь животом на борт бильярда, по четверти часа
прилаживаться, нацеливаться, подводя кончик кия, натертый голубоватым мелом,
к шару, выточенному из слоновой кости, размышляя, как бы получше нанести