"Андрей Воронин и Максим Гарин. Закон против тебя (Комбат) " - читать интересную книгу автора

- Стены целы, а вот Иваныча из ментовки долго отпускать не хотели. Он,
знаешь ли, отобрал у одного сержанта дубинку...
- Эх, - сказал Бакланов, - живут же люди!
Культурно отдыхают, не то что мы, провинциалы. Он что же, до сих пор
не угомонился?
- Кто, Комбат? Скажи спасибо, что он тебя сейчас не слышит... Так о
чем это я?
- Ты собирался в гости, - напомнил Бакланов.
- Точно! Жди. Или мне все-таки заказать гостиницу?
- Убью, - пообещал Михаил. - Когда тебя встречать?
- Встречать меня не надо, доберусь сам. Не хочу я на поезде трястись.
Поеду на машине.
- На машине? - с сомнением переспросил Михаил. - Гм...
- Не хмыкай, - сказал Подберезский. - Машина у меня хорошая,
полноприводная.
- Вот-вот, - поддакнул Бакланов, - про это я и толкую. Ну ладно...
Адрес-то помнишь?
- У меня тут записано, - жизнерадостно ответил Подберезский. - На днях
буду. Побрейся, причешись, галстук, понимаешь, надень...
- Шнурки погладь, - подхватил Бакланов в том же шутливом тоне, в то
время как его рука невольно поднялась, чтобы пощупать заросший жесткой
щетиной подбородок. - Иванычу привет передавай.
- Не-пре-мен-но, - по слогам отчеканил Подберезский. - Ну, будь,
Баклан. Не кисни там. Что-то голос у тебя...
- Зубы болят, - соврал Бакланов.
- А ты не пробовал принимать "эффералган упса"? - немедленно
откликнулся Подберезский, цитируя бородатый анекдот.
- Что вы, доктор, - женским голосом возмутился Бакланов. - Я у мужа не
принимаю, а вы говорите - у пса!
Подберезский рассмеялся и повесил трубку. Михаил еще немного послушал
короткие гудки, аккуратно положил трубку на рычаг и не спеша вернулся в
комнату. Он взял с полки последнюю сигарету, закурил, рассеянно скомкал
пачку в кулаке и небрежно бросил на подоконник. Стоя в одних трусах посреди
пустоватой, уже начавшей понемногу приобретать холостяцкий вид комнаты, он
курил скупыми, экономными затяжками, избегая смотреть на свое отражение в
треснувшем зеркале старенького колченогого трюмо.
Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, он стал думать о Комбате и
Подберезском и очень скоро пришел к выводу, что, не считая краткого периода
семейного счастья, время, проведенное им в пыльных афганских горах рука об
руку с майором Рублевым, было самым светлым пятном в его воспоминаниях.
Тогда, конечно, оно совсем не казалось светлым, но по прошествии многих лет
кровь, грязь и страх тех месяцев слились воедино, образовав темный фон, на
котором все, что было между ними хорошего, сверкало, как алмазы на черном
бархате.
Он вспомнил, как у Бориса Ивановича однажды при всем честном народе
лопнули брюки - с треском, по центральному заднему шву, - и поймал себя на
том, что улыбается. Брюки лопнули, когда Комбат слишком резко присел, чтобы
взвалить на плечи салагу по кличке Баклан, которому прострелили левую икру
и который, помнится, уже решил, что настал его смертный час, а потому был
не в состоянии не только двигаться, но и соображать. Он пролежал в канаве