"Курт Воннегут. Мать Тьма" - читать интересную книгу автора

членом Общества Анонимных Алкоголиков. Уже шестнадцать лет. Хотя он
использовал собрания А.А. в шпионских целях, у него был и настоящий интерес
к этим сборищам. Однажды он совершенно искренне сказал мне, что величайшее,
что дала Америка миру, вклад, о котором будут помнить тысячелетия, - это
изобретение Общества А. А.
Для этого шпиона-шизофреника было типично, что он использовал столь
почитаемую им организацию в целях шпионажа.
Для этого шпиона-шизофреника было типично и то, что, будучи моим
истинным другом, он в конце концов додумался, как изощреннее использовать
меня в интересах России.


Глава двенадцатая.
СТРАННЫЕ ВЕЩИ В МОЕМ ПОЧТОВОМ ЯЩИКЕ...

Поначалу я врал Крафту, кто я и чем занимался. Но вскоре наша дружба
так углубилась, что я рассказал ему все.
- Это так несправедливо! - сказал он. - Это заставляет меня
стыдиться, что я американец. Почему правительство не выступит и не скажет:
"Послушайте! Этот человек, на которого вы плюете, - герой". - Он
негодовал, и, судя по всему, его негодование было искренним.
- Никто не плюет на меня, - сказал я, - Никто даже не знает, что я
еще жив.
Он горел желанием прочесть мои пьесы. Когда я сказал ему, что у меня
нет текста ни одной из них, он заставил; меня пересказать их ему сцена за
сценой - сыграть их для него.
Он сказал, что считает их великолепными. Возможное он был искренен. Не
знаю. Мои пьесы казались мне слабыми, но, возможно, ему они нравились.
По-моему, его волновало искусство как таковое, а не то, что я сделал.
- Искусство, искусство, искусство, - сказал он мне однажды вечером.
- Не знаю, почему мне понадобилось так много времени, чтобы осознать его
важность. В юности я, как ни странно, его презирал. Теперь, когда я о нем
думаю, мне хочется упасть на колени и плакать.
Была поздняя осень. Опять настал сезон устриц, и мы поглощали их
дюжинами. Я был знаком с Крафтом уже около года.
- Говард, - сказал он, - будущие цивилизации, цивилизации лучшие,
чем наша, будут судить о людях по их принадлежности к искусству. Если
какой-нибудь археолог обнаружит чудом сохранившиеся на городской свалке наши
работы, твои и мои, судить о нас будут по их качеству. Ничто другое не будет
иметь значения.
- Гм-м... - сказал я.
- Ты должен снова начать писать. Подобно тому, как маргаритки цветут
маргаритками, а розы розами, ты должен цвести как писатель, а я как
художник. Все остальное в нас неинтересно.
- Мертвецы вряд ли могут писать хорошо, - сказал я.
- Ты не мертвец, ты полон идей! Ты можешь рассказывать часами, -
сказал он.
- Вздор! - сказал я.
- Не вздор! - горячо возразил он. - Все, что тебе нужно, чтобы снова
Писать, писать даже лучше, чем прежде, - это женщина.