"Хава В.Волович. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

без команды Вождя. А эти команды, скатываясь с верхушки, встречали на своем
пути навозные кучи угодничества и карьеризма, обрастали многократными
"встречными" и "поперечными", которые довели сельское хозяйство до
разорения, а сотни тысяч людей до голодной смерти. И, не спохватись наше
Солнышко, страна бы превратилась в пустыню и по ней, почёсывая затылки,
бродили бы только голодные энтузиасты и активисты.
И вдруг, хотя новый урожай ещё не поспел - да почти и нечему было
поспевать: во многих областях и районахостались незасеянными или плохо
засеянными, - откуда что взялось!
В 1934 году, как манна небесная, появились хлеб, масло и другие
продукты. Отменили налоги (ещё бы! "Всмтречными" их забрали на пять лет
вперёд). Появилось море разливанное вин и водок, горы копчения и соления,
каскады ликующих песен и сначала ручейки, а затем моря и океаны словословия,
на которых стальной молох вознёсся выше Эвереста и, удобно устроившись, стал
пожирать своих подданных при помощи самих же подданных, уверяя при этом, что
живётся им теперь хорошо и весело. "Жить стало лучше, жить стало веселей!"
Конечно, не мое было поросячье дело осуждать вождей и гениев. Я и не
осуждала. Но о том, что творилось у меня на глазах, я, с наивной верой в
ненаказуемость Правды, говорила открыто и запросто.

Арест

К тому времени я уже перешла работать в редакцию.
Дело в том, что корректорами и литработниками работали у нас люди
случайные, не очень хорошо знакомые с грамматикой и орфографией (в вузах
тогда учились "на живую нитку"). Переводы с русского на украинский делались
коряво, и я, стоя у наборной кассы, расставляла по местам знаки препинания,
убирала грамматические и стилистические шероховатости, чего я совсем не
имела права делать, исправляла переводы и сама написала пару довольно
удачных для уровня нашей газетенки фельетонов.
И когда очередной корректор-литработник, математик по специальности,
ушел работать в школу, редактор взял меня в редакцию, откуда я потихоньку,
сама того не зная, зашагала навстречу своей беде.
Я не хочу вспоминать своих тогдашних сотрудников ни плохим, ни хорошим
словом. Мир их старости, если они живы, а если их уже нет - мир их праху. Но
уж лучше бы мне до конца жизни стоять за наборной кассой, чем познать
мелочную зависть людей к чужому успеху.
Редактор похвалил и пустил в печать без поправок мои фельетоны, а
сочинительские потуги двух сотрудников редакции разбранил, и я нажила
парочку врагов в лице ребят, с которыми вместе читала "Как закалялась сталь"
и пела "Нас утро встречает прохладой".
Заведующий типографией:
- Я двадцать пять лет стою за кассой, а не удостоился чести перейти на
чистую работу, а девчонка и двух лет не проработала, и пожалуйста - стала
"интеллигенцией"!
Машиниста я несколько раз ловила на традиционной типографской шутке:
переставлял буквы в наборе, из-за чего слова приобретали опасно шутовской
смысл, за что я с ним однажды крепко сцепилась.
И самый главный враг - мой собственный язык.
Тридцать пятый - тридцать шестой год. Год относительной сытости и