"Сергей Волков. На муромской дорожке..." - читать интересную книгу автора

бумажку с колдовским наговором, ступил меж двух неохватных елин, растущих из
одного корня. Платон поспешил за ним - и охнул, увидев, где очутился.
Перед ними расстилалась большая, с версту на полторы, поляна, по краю
окруженная лесной стеной. На закатном, гибельном краю ее угадывался голый
торфяник - озерца воды, кочки, тоненькие стволики иссохшихся на корню
елочек.
У болота, сквозь чудные сумерки, что ночь собой заменили, виднелись
остатки деревни - просевшие избы, пьяно шатнувшиеся в разные стороны плетни
и прилегший на бугре частокол.
- К-р-р-а-в! К-р-р-а-в! - прокартавил с сухой березы ворон, птица злая.
Платону почудилось - будто крикнул он: "К-р-р-ови! К-р-р-ови!"
У подножия березы и начинался погост бармов - холмики глинистой земли,
оплывшие за века, и у каждого - тонюсенькая ольшинка на ветру ветвями машет.
Чуть поодаль - с десяток холмиком побольше, на подобие горочек
небольших. Поглядел на них Платон - и кольнуло его в самое сердце. Вроде
знак какой, а на добро ль, на худо - кто знает?
Архип, уверенно отмахивая рукой, пошел прямо к крайней могиле, вкруг
которой непонятно зачем кто-то неведомый тонких колышков набил - вроде
забора.
"Эван!", - подивился Платон: "На кой ляд забор-то такой? От ежей, что
ли?"
И еще подумал: "Вот она, значит, какая, деревня бармов. Не обманул
возчик, вывел. И слово сказал, от беды уберег. Ну, теперь только бы до
богатства добраться да ноги унести..."
Приятное виденье опять посетило приказчика: шлепает плицами колес по
воде пароход "Самсон", гудит на всю Оку-реку звучно, дымит красной высокой
трубой, а на мостике в белой фуражке стоит Платон под ручку с молодой женой
и в трубу зрительную глядит...
Спохватившись, подвысил Платон мешок, из которого черен лопаты торчал,
и побежал следом за Скворцом. А тот уже у чудного заборчика остановился,
нагнулся и, - невиданное дело! - почтительно, шапку сняв, постучал в
крохотную, не больше печной заслонки, дверцу.
"Это он к кому ж?", - не понял Платон, но вдруг ударила с темных небес
синяя молния, затрещал воздух, дохнуло холодом, земля зашаталась, и вырос из
могилы человек. Голый, худой. Глянул на него Платон - и дышать забыл. Обмер.
Понял - все, пропал...
Росту в том человеке было две сажени без малого. Кожа желтая, сухая,
вся струпьями. Кое-где на голове, босой, словно колено, полопалась кожа и
кость белая в те прорехи торчит. Жутко...
Еще разглядел Платон: висит у человека до земли мочалом седая борода,
ноги мосластые, на руках ногти в трубочки, как береста, завернулись. Старик,
древний, разве что мхом не порос. Но глядит - будто насквозь
глазами-угольями прожигает! Колдун чащобный, сам Атям, не иначе!
- Вот, дедушка... - кланяясь, зачастил Архип, - Слово мое крепкое.
Обещал я откуп - принимай! Возвертай руку мою, и обещанное золотишко не
позабудь...
- Пришел. Привел. Вижу, - сказал дед, и почудилось Платону, что в
голосе его скрип веток древесных слышен.
Шагнул старик вперед, у заборчика своего остановился. Ветер шевелил его
бороду, разбойничьим высвистом пел в ветвях сухой березы.