Кривое начало или предисловие без эпиграфа.

   Даже и не знаю с чего начать. С одной стороны хочется начать повествование красиво, с другой стороны красивое начало подразумевает собой некие высокие идеи, которых в этом повествовании искать, скорее всего, не следует. Да и не мастер я философствовать на высокие материи.

   И все же начать хочется с чего-то красивого, доброго, чтобы отвлечься немного от тех мрачных событий, речь о которых пойдет дальше.

   День получения в руки диплома - великий день. Для кого-то это последний день в институте, а кого-то ждет еще и аспирантура. Разумеется, велик сей день, не только тем, что, возможно, он и только он ярче всего отпечатается в воспоминаниях выпускника об институте, а еще и тем, какое это некоторое состояние души. Конечно, если Вы выпускник дворникоподготовительного факультета заборостроительного института это к Вам не относится, хотя может быть и относиться но в меньшей степени. И знаменателен и памятен он бывает обычно тем, что пьянка выпускников может затянуться на несколько дней, особенно, если институт серьезный, а, следовательно, радость, что ты выжил и прорвался сквозь ад экзаменов и зачетов большая. Ради соблюдения солидарности к другим высшим учебным заведениям я опущу название своего института, иначе это будет рекламой (ну или антирекламой в некоторых местах), которую я сам терпеть не могу. К тому же я изменю имена большинства действующих лиц.

   Итак, конец обучения. Экзамены позади, и настроение, разумеется, если пренебречь ностальгией о днях минувших, хорошее.

   Кстати, я же забыл представиться! Зовут меня Игорь, если по батюшке, то Петрович.

   "Вечеринка" у Жукова Егора, по совместительству старосты группы в течение пяти лет, обещала превратиться в настоящую пьянку, после которой большинству придется отсыпаться не один и не два дня. Последняя, как говорится, проверка печени на прочность. Но это конечно для большинства, если не считать маленького такого общества заядлых трезвенников (к которому я относился), которые даже по случаю такого праздника капли алкоголя в рот не возьмут. За свою "аномальную" трезвость я обязан скорее всего генам, так как мой дед, хоть и Вторую Мировую прошел, и с бандитами после войны сражался, а грамма алкоголя в рот не возьмет.

  Когда торжественная часть закончилась, тосты пошли даже менее осмысленные, чем высказывания нашего преподавателя по философии, эдакого старичка столетней выдержки, отправившего однажды всех на пересдачу за незнание творчества Маркса, я понял, что мне пора уходить. Часы показывали полдвенадцатого и у меня были все шансы успеть на метро до его закрытия. Народ с большим трудом сообразил, что я покидаю их общество и все бы ничего, если бы Клим, который до этого спокойно дрых в салате, который ему подложили под голову, когда тот был "готов" (исключительно ради шутки) поднял свои затуманенные сном очи и произнес:

  - Тост! Чтобы Игорю сегодня повезло!

  Ну и поднял, разумеется, свой, заранее наполненный стакан.

  Выпили.

  Если бы я тогда знал, насколько мне "повезет" в тот день, Клима уж точно не было бы в живых. Кто знает, может быть, именно этот тост пьяного одногрупника и изменил мою жизнь в тот злополучный день.

  На этом прощание со мной сочли оконченным, и Клим вновь опустил свою голову в салат, на этот раз уже сам, без помощи "добрых" одногрупников, чем породил волну смеха. В соседней комнате на полу лежала целая паутина сетевых кабелей - это сторонники более трезвого образа жизни (их было семеро) гнули спины над ноутбуками (а хозяин квартиры над большим компьютером) и "отстреливали" друг друга разбившись на две команды. Что поделать: прогресс. Наш вот декан тоже любит: запрется у себя в каморке и слышны из деканата выстрелы, да рев убиваемых монстров. (Бытует мнение, что это воют студенты, завалившие сессию.)

   Тут прощание было более коротким, так как оторвать человека от компьютера, пусть он там хоть пасьянс раскладывает - весьма проблематично. Взять, к примеру, налоговую инспекцию, куда меня на каникулах просила отвезти документы моя матушка. Сидят эдакие великовозрастные дЭвушки, как называл такой сорт людей наш декан, и раскладывают пасьянс. Любое слово сказанное Вами им - святотатство: Вы оторвали их от самого главного в их жизни - раскладывания пасьянса.

   В такие минуты радуешься, что микрософт (намеренно пишу с маленькой буквы), включил в свою поставку только пару карточных игр. Одним словом, не хочу я об этой налоговой вспоминать. Кто хоть раз был в налоговой был - меня поймет, а кто не был - тому не понять.

   Ну и, наконец, на лестничной клетке я встретил последних из присутствующих на "вечеринке" друзей. Семен и Катерина стояли, обнявшись, с сигаретами в зубах и умиленно о чем-то беседовали. Много они не пьют - им любовь заменяет вино в том смысле, что "крышу", особенно по весне, сносит полностью и далеко. Помнится, многих лекторов бесило то, что они на лекциях сидят в обнимку. Удивительно, но они единственные из трех влюбленных пар нашего потока, которые дожили до конца института и не распались по причине отчисления одного из влюбленных. Я не стал их отвлекать, быстро попрощался и пошел прочь. Говорят через месяц у них свадьба...

   Путь мой лежал мимо здания института, которое теперь казалось маленьким, словно детским. В голове всплыл образ: каким огромным казался этот институт, когда я в нем впервые очутился. Я улыбнулся и двинулся дальше. Вряд ли я много прибавил в росте с тех пор, может быть, вырос духовно? Может быть и так.

   Я внутренне простился с до боли знакомым зданием, где прошли годы веселого студенчества, и двинулся дальше.

   По шоссе то и дело пролетали на большой скорости автомобили, пару раз проносились мотоциклисты. Тополиный пух покрывал дорогу ровным слоем, словно только что выпавший снег. Много его в этом году...

   Лето выдалось жаркое. Даже сейчас, когда солнце уже скрылось, асфальт, прокаленный солнцем за день, прямо таки, дышал жаром.

   Холодная минеральная вода, которая была на самом деле совсем не минеральной, а, я более чем уверен, набранной прямо из-под крана где-нибудь неподалеку, немного освежила. Самое главное - она была холодная, а то, как эта вода оказалась в бутылке, меня не слишком волновало.

   Свобода пьянила, хотя я и не выпил ни капли, и это мне нравилось. Теперь неделя заслуженных каникул, потом работа... да нет, не только работа, жизнь!

   Я точно не могу сказать, в какой момент воспоминания обрываются. Вот я иду по улице, размышляю о высоких материях, наслаждаюсь, а вот пустота, словно невидимое устройство, считывающее память в моей голове, натыкается на "плохой сектор", который не прочитать и как не двигается в зад да вперед, содержимое не читаемо. Вы, наверное, удивитесь, прочитав такое сравнение, возможно даже назовете его кривым или уродским. Ну а уж критики, если и доберутся до этого места, что сомнительно так как, зачастую перед написанием критических статей произведение читается "по диагонали", так вообще меня опустят, как говорится, ниже плинтуса, и даже не обратят внимания на то, что я их ласково попрошу идти... далеко. Все равно не пойдут! Не тот характер у советского, простите, российского критика, чтобы по просьбе, пусть и вежливой, первого попавшегося автора идти... туда.

   ***

   Травинка щекотала нос, и я звонко чихнул, от чего окончательно проснулся. Очки нашлись в двух сантиметрах от того места, где только что покоилась моя голова. Мир приобрел резкость, стоило мне надеть их, вот только облегчения это не принесло: я находился на своеобразном холме, возвышавшимся над болотом... Каким еще болотом? Воспоминания пришли неожиданно и в нужный момент наткнулись на то "нечитабельное место", сразу после которого следовало мое пробуждение здесь. Разумеется, никакой, даже малейшей догадки о том, сколько времени я провел без сознания, у меня не было.

   - Что за [цензура]? - мой крик, даже не крик, а рев, спугнул мелкую летучую живность с крон ближайших деревьев, хотя... деревьев ли?

   На самом холме росло нечто высокое, раскидистое, видом напоминающее дуб, если бы не листья, которым больше подходит название хвоя. По склонам холма местами виднелись небольшие кусты какой-то, неизвестной мне растительности больше напоминающие кусты, чем деревья. Хотя, может быть, растительность эта и известна многим, но не мне, с моими-то познаниями в биологии, обрывающимися на около-школьном уровне. Увы, но изучение всякого рода растительности не входит в программу подготовки инженера-ядерщика, которым я, к своему несчастью, а может быть, и к счастью являлся.

   Даже не обокрали! Моя сумка, деньги при мне, на шее до сих пор висит новенький мобильный телефон - мой подарок самому себе на окончание института, в сумке так же спокойно лежат диски и плеер. Даже бутылка с остатками минералки лежит рядом!

   Не понимаю.

   Может быть, в воду минеральную чего подмешали?

   Я аккуратно взял бутылку и понюхал содержимое... Обычная вода, успевшая нагреться, но все же вода!

   Раз пятнадцать я пытался припомнить, как я тут оказался и так и не смог. Должно же быть рациональное объяснение!

  Минут через пять я оставил бесплодные попытки вспомнить чего-либо, взял в руку мобильный телефон и... уставился на пустующий экран...

  Аккумулятор, на котором мелким шрифтом было написано что-то на китайском, был извлечен из телефона и контакты приложены к моему языку. Пусто. Даже при полной разрядке, когда телефон выключается, в аккумуляторе должен оставаться некоторый заряд, который я не мог не почувствовать своим самым, что ни есть точным встроенным вольтметром. Странно, ведь когда я уходил он был полностью заряжен... И как я должен это понимать?

  Исключительно ради интереса, уже предчувствуя результат, я попробовал "на язык" батарейки от плеера. Пусто. Запасной комплект для плеера, еще в упаковке, годны пол словам производителя до две тысячи девятого года... пусто.

  Мой мат, простой и незамысловатый мат инженера, без красивых оборотов, которым учатся на гуманитарных факультетах, читая, в виде факультатива, матерную классику Пушкина, Лермонтова и других, не менее известных писателей, оставивших после себя своеобразное наследие, которое не проходят на уроках литературы в школе, спугнул еще какую-то мелкую живность с деревьев, которая там еще оставалась. Говорят, материться плохо, но должен же быть выход негативным эмоциям? Не в себе же это добро держать!

  Немного успокоившись, я стал думать над тем, что мне делать дальше. Мысли мыслями, теории теориями, но выбираться-то из этой дыры надо!

  Получив себе прилично ссадин, я все же сделал свой личный физкультурный подвиг: забрался на "дуб" и оглядел окрестности с высоты. Словно море, на четыре стороны раскинулось болото. Прямо из воды торчали тонкие стволы не то деревьев, не то кустов, оканчивающиеся жиденькой кроной. И лишь в одном направлении были видны горы.

  Горы? Я, конечно, географ тот еще - но знаю, что ни в Москве, ни около нее нету и не было гор! Тем более таких... со снежными вершинами, теряющимися за облаками...

  Минут пять я смотрел на горы. В своей жизни я впервые видел горы не на картинке или на экране, а в живую. И это мне как раз и не нравилось.

  Мне рассказывали, в советское время несколько летчиков провернули шутку, за которую едва не отправились на расстрел: подобрали пьяного в Москве около памятника Пушкину, взяли с собой в самолет, на котором летели до Петербурга и высадили бедолагу около памятника все тому же Пушкину. Представьте удивление протрезвевшего, после того как он очнулся. Да нет, смену города он потом заметил: первое, то ему в глаза бросилось, так это то, что до этого Пушкин стоял, а тут взял и сел...

  Итак, вариант развития событий номер один: меня ударили по голове, причем хорошо, взяли и, ради прикола, так как другие мотивы отсутствуют, высадили неизвестно где.

  Мой смех, вырвавшийся неожиданно едва не стоил мне сломанной шеи: я чудом удержался на ветке.

  Мне стоило приличных трудов обуздать рвущееся наружу веселье, которому я не видел никакой причины. А что может быть смешного в том, что ты оказался неизвестно где? Смех без причины...

  Подножие гор было не так уж и далеко, и я решил, что первым делом путь мой должен лежать туда, ибо во все другие стороны, насколько хватало глаз тянется это проклятое болото.

  Спрыгнув вниз, я заметил, что один из кустов, больше напоминающий по виду орешник, готов пожертвовать мне длинный, почти полтора моих роста в длину, и, что самое главное, прямой шест. Я хмыкнул, и отломал его из куста, пусть и с некоторым усилием.

  Нет! У меня явно что-то не то с психикой. Я по жизни всегда был очень угрюмым и спокойным человеком и заставить меня засмеяться дело сложное, а то, что со мной твориться теперь просто не вписывается в общую картину ни каким образом. В нашей группе даже существовал критерий смешного анекдота: если он вызвал у меня улыбку - значит действительно смешной.

  Из палки вышел отличный шест, без которого, как говаривал мой дедушка, в болото соваться нельзя. Толщиной эта палка была с черенок лопаты, очень прочная и, в тоже время, достаточно легкая. Знать бы, как это дерево называется...

  На одном из склонов холма обнаружился ручеек с кристально чистой и, в тоже время, ледяной водой. Я небрежно вылил остатки "минералки" в болото и, промыв бутыль несколько раз и попутно напившись из ручья, заполнил ее свежей водой. У меня было серьезное предположение, что вода мне может очень здорово пригодится по пути, так как неизвестно, сколько времени мне потребуется, чтобы пересечь болото и выбраться на твердую землю близ гор.

   Простенький, уже один раз упомянутый, мат, разгонял всякого рода живность, пока я шел по болоту. Ботинки промокли уже через пару минут, но, если учитывать тридцатиградусную жару, от которой не слишком спасала жиденькая крона странных болотных деревьев, этим можно было пренебречь.

  То и дело приходилось прыгать с кочки на кочку, иногда прощупывать дорогу палкой. Хороший получился шест, как называл правильно подобранную для этой цели палку мой дед, любитель сходить по грибы да по ягоды, в самую глушь. Он, помнится, говаривал:

  - Шест должен быть с тебя ростом, чтобы понять можно было, полностью ты потонешь или нет.

  Уж не знаю, что он точно имел в виду, но шест сейчас этот мне очень даже пригодился. Дерево было очень прочным: на него можно было спокойно опереться всем весом и не бояться, что оно сломается - оно даже не сгибаясь выдерживало весь мой вес.

  Итак, сопровождая свой путь веселыми студенческими песенками (сплошная похабщина, текст приводить не буду), я двигался в сторону гор. Если разбираться подробнее, то мне идти было просто не куда: на все четыре стороны были болота, а там, возле гор у меня был хоть какой-то шанс. Какой шанс? Уцелеть? Страх на считанные секунды поднялся из глубин сознания, но очень скоро вновь сгинул там, словно его сдерживало нечто...

  Странное синеватое солнце жарило и даже не думало опускаться с горизонта. Мелкая мошкара периодически пролетала мимо, но приставучих болотных мух, памятных мне по дедовым ягодным болотам и, даже, привычных мне и за то яро нелюбимых мною, комаров не было. А что за болото может быть без этой напасти? Как говаривал дед "болото без комаров, тоже самое, что свадьба без невесты." (Это самая мягкая формулировка, не затрагивающая подробности сугубо личной жизни людей.)

  В этот момент я остановился и минут пять оглашал болота своим звучным хохотом, окончательно распугав все, что еще не успело попрятаться.

  Отсмеявшись и отметив, что мне явно надо обратиться к врачу, а еще лучше на месячишко лечь в психиатрическую больницу я двинулся дальше, попутно шутя и сам же смеясь над своими шутками. Точно псих! Ну не могла же радость от того, что я окончил институт так сдвинуть мне крышу.

   Комар подкрался незаметно и укусил меня сзади в оголенную часть шеи, за что получил от меня звонкий удар левой рукой. Все же это самое обычное болото, раз тут и комары водятся! Мало их тут только, хотя, и лягушек не наблюдается... Кто же тогда пожрал всех комаров и лягушек впридачу?

   Странное это было было болото Прямо из воды, росли тонкие, словно больные, деревца с очень жиденькой кроной из темно-зеленых листьев, напоминавших водоросли. Каждый листочек спускался сантиметров на десять вниз и был обязательно проеден насквозь каким-нибудь насекомым хотя бы в одном месте.

   На вскидку, я шел уже около шести часов, если не больше, а солнце так и не думало спускаться с неба. Я остановился, и, сощурившись, взглянул на него: яркое, горячее и все же синеватое... Не может быть солнце таким! Я снял очки и, убедившись, что они ничем не испачкались, взглянул на солнце, щурясь, еще раз. Синее. Не сильно, конечно, совсем чуть-чуть, но оттенок четко различим.

   Может быть, меня инопланетяне похитили? И высадили в болотах своего родного мира? Пахнет бредом или, как сказал бы наш староста, травой, но пока это единственная более или менее "рациональная" теория, если конечно, брать во внимание то, что у меня отсутствует кусок памяти неизвестного размера. Я сплюнул прямо в воду и, несмотря на усталость, двинулся дальше. Для меня сегодняшний день был подвигом: шесть часов идти, перепрыгивать через кочки, иногда перелезать по деревьям труднопроходимые места выдержит не каждый и уж тем более не человек, двадцать лет губивший свое здоровье над умными книжками. Я взглянул на часы. Повезло, что они у меня не электронные, а механические. Жаль только дату не показывают, тогда бы я точно знал сколько времени провел без сознания. Сейчас либо восемь часов утра, либо восемь вечера. Я явно не в своем часовом поясе, так как, судя по солнцу сейчас, вот уже шесть часов как полдень. Ну, плюс минус час, так как я не умею точно определить время по небесному светилу. Усилием воли я запретил себе об этом думать и двинулся дальше.

   Насколько я изучил свой организм за свою жизнь, он очень не любит физических нагрузок. А теперь что с ним случилось? Минут пятнадцать назад я думал, что сейчас упаду и сдохну от усталости, а вдруг вот тебе и на: усталость в миг пропала и настроение поднялось, хотя куда ему уже подниматься - и так с ума сошел.

   Заставить ноги остановиться оказалось трудновато, но все же можно.

   Сейчас я находился на одной из тысяч, а может быть, и сотен тысяч кочек в этом болоте, похожих одна на другую, как две капли воды. Хоть мох такой же, как в дедовых ягодных болотах: такой же зеленый и мягкий. Привычный... И это говорит человек, который последний раз выбирался с дедом за ягодами, когда еще в школе учился!

   Пришлось опять потратить энное количество времени, чтобы заставить утихнуть рвущийся наружу смех. Его я залил остатками ключевой воды. Может тут в этих болотах испарения такие, от которых эффект, как от наркотика?

   Когда земля шевелится под Вами это страшно. Разумеется, многие привыкли к гулу метро под ногами, но когда Вы находитесь посреди болота, на кочке, и вдруг этот самая кочка начинает шевелиться это действительно страшно. С испугу, сам не понимая как, я сиганул метров на пять.

   Нет, я конечно наслышан о том, как мой дедушка в молодости при виде вепря в лесу забрался на сосну, причем сам не понял, как, и после не знал, как оттуда слезть, но прыгнуть на пять метров без разбега ... Мягко говоря, это многовато даже для олимпийского чемпиона, хотя про олимпийские игры я знаю только из рекламы, которую периодически пускают и по телевизору и развешивают по городу...

   И усталость, кстати, куда то резко пропала...

   За моей спиной раздался шум и я обернулся.

   - Японский городовой!

   Сказать, что я удивился - не сказать ничего. Страх, по непонятным мне причинам отсутствовал вообще, а вот удивление присутствовало. Последний раз я так удивился, когда получил пять по математическому анализу, не написав при этом ни единого слова по билету.

   Прямо из кочки, на которой я пару секунд назад стоял, вылез "живой труп", не знаю, как это лучше назвать, и, кое-как переставляя конечности, но тем не менее весьма шустро (для трупа) двинулся сквозь топь в моем направлении.

   Ну и, наконец, запах. Меня едва не вывернуло наизнанку от вони, хотя к болотным "ароматам" я порядком привык за эти часы.

   - Вот зе [цензура] - блеснул я знаниями английского, и ломанулся от этой ходячей нежити.

   Не понимаю, каким образом, но я прыгал, как олимпийский чемпион после тройной дозы допинга с кочки на кочку, на огромные расстояния, и несколько раз, после моего приземления кочки начинали трястись и из них тоже вылезали трупы. Иногда трупы вылезали и из воды, неся на себе огромное количество мусора и болотных растений.

   А усталости не было. Была только эйфория, которую невозможно было сдерживать. Трупы тупы, им меня не догнать! Вот я замахнулся и, "ради прикола" снес голову одному из этих упырей. Потерю жизненно важного органа он, как это не странно, даже не заметил - просто продолжил идти ко мне и протягивать свои костлявые ручищи.

   Слава Богу, горы представляли великолепный ориентир, и сбиться с пути было невозможно. А чем ближе к горам, тем больше попадалось уже развывшихся трупов и просто ходящих бесцельно по округе. Почему-то, у меня зародились серьезные сомнения по поводу того, что около гор найду ЖИВЫХ людей.

   А что на это говорит классическая физика, которую я изучал пять долгих лет и всерьез подумывал о продолжении изучения ее в аспирантуре?

   С тем, что законы физики могли нарушиться раз, ну два, я мог мириться, но когда вокруг бродили десятки, а, может быть, сотни ходячих мертвяков, и, казалось, просто не замечали, что по классическим законам физики и медицины они должны спокойно гнить под землей...

   В какой-то момент я просто отказался понимать происходящее.

   Как сказал бы наш лектор, когда речь заходила о зачете для человека его не заслужившего: "объясняю на пальцах: средний видишь?". Это "коронное выражение" использовалось им всегда и везде, в частности, когда его спрашивали о какой-то глупости. Так вот заслуга нашего лектора в том, что я весьма снисходительно относился ко всякого рода эзотерической литературе, а из обычных книг предпочитал (если раз в полгода может быть предпочтением) научную фантастику.

   Эх, не жалко судьбе мировоззрения бедного физика!

   А трупы меня хорошо чуяли и двигались едва ли не толпой в мою сторону. Спасало только то, что если кто из них отставал, терял след, то погони такой труп не продолжал, а продолжал либо бесцельно бродить, либо замирал.

   Я бежал еще около часа, когда стало заметно суше. Кочек становилось все больше и больше и они превращались в одно сплошное море мха, среди которого иногда встречались небольшие озерца. Тощие болотные деревья, скорее напоминающие папоротники, которые росли прямо из воды, тут практически отсутствовали. Их место занимали чахленькие деревца, как то, что я видел на холме, где очнулся. Ну и, наконец, трупов бродячих тут стало меньше, причем намного. По непонятным мне причинам тут они не бродили.

   Я оглянулся. Три упорных упыря все еще продолжали погоню, но они меня не сильно волновали. Вскоре показался поросший зеленью и очень крутой склон, наверху которого, надо полагать, отсутствовала столь "хорошая" заболоченность. На вскидку метров семь в высоту... Прыжок, цепляюсь за ветку растущего тут деревца, подтягиваюсь, еще прыжок, кувырок и я наверху. Слабо?

   Наверху меня встретила мягкая трава, на которую я, не задумываясь, плюхнулся. Надо же отдышаться. Тут было хорошо, дул ветерок, воздух был свеж... пологий склон шел вниз и терялся среди небольших кустиков. Крупные деревья присутствовали, почему-то только около края болот. На какой-то миг я задремал...

   То ли мне показалось, то ли моя левая нога занемела...

   Я ощупал ее и с удивлением понял, что не чувствую. Нет, я спокойно мог ею шевелить, но ощутить прикосновения не мог. С другой ногой положение было лучше, но не намного: чувствительность тоже снизилась на порядок.

   Липкий страх, который спал спокойно весь сегодняшний день, неожиданно прорвался к сознанию...

   Долго, однако, подумать, уже спокойно над сложившемся положением мне не дали: зашумел кустарник и из веток появился первый из моих не совсем живых преследователей. Я вскочил и побежал, хотя бежал я не так быстро, как хотелось бы. Сейчас земля шла под уклон, но это уже была земля, покрытая зеленой травой, а не торф, покрытый успевшим надоесть ярко зеленым мхом и бежать было проще. Тут было прохладнее. Наверное. В болотах так жарко благодаря тому, что идет постоянное гниение умерших растений, да и ветра нет. А тут вот он, ветерок, родимый.

   Прямо по пути возник овраг неопределенной глубины с почти отвесным каменистым склоном. Не задумываясь, на автомате, я его перемахнул, а потом заставил себя остановиться.

   Хотя я и не чувствовал усталости, где-то в глубине я понимал, что организм на грани истощения и что еще немного и я просто упаду.

   Первый мертвяк тупо упал в овраг и снизу донесся всплеск воды.

   Второй, однако, распластался в некотором подобии прыжка, в награду за который схлопотал от меня шестом в челюсть. Все получилось - я его скинул в овраг, но, падая, он ухватился за мой шест и, чтобы не упасть самому, мне пришлось лишиться своего оружия.

   Плохо. От третьего мне пришлось удирать. Внизу я заметил небольшую группу людей, точно я не мог разглядеть кто они, точнее просто не успел.

   Лишь спустя несколько секунд, когда катился, как мешок, по земле, я понял, что настал предел: я выжал все, что было можно из своего тела и оно теперь, словно безвольный мешок катилось под ноги незнакомцам.

   Хотя бы есть шанс, что меня не оставят на съедение этому взбесившемуся трупу.

   Это было последней мыслью, после которой наступила темнота. Рассеялась она, наверное, скоро, но толку в этом было мало. Я не чувствовал своего тела, не мог пошевелить ничем, только словно сквозь толщу воды слышал голоса на неизвестном мне языке, а потом затылок резко обожгла боль и вновь наступила темнота.

   ***

   Едва заметная тень старика стояла на холме и молча смотрела, как раненого уносили случайно оказавшиеся в этих местах охотники за нежитью. Приличный ветер, который тут дул круглый год не мог сдвинуть ни единого волоса с головы старика.

   Начало истории положено и неровный кусок металла принесен в кузницу. Осталось только выковать оружие, а там... как повезет...

   Старик улыбнулся какой-то своей мысли и растаял в воздухе, словно его и не было никогда...

   А там... как повезет.

   - Знаете коллега, что пурген это не только средство от кашля.

   - Принял и только попробуй чихни, но о каком же втором назначении Вы говорите, коллега?

   - Это лекарство от храмоты.

   - Как Вы к этому пришли, коллега?

   - А вон видишь больного? Костыли бросил и домой побежал!

   (с) Советские медики.