"Криста Вольф. Размышления о Кристе Т " - читать интересную книгу автора

отлетела. Я сама была из этих людей. Я уже примеряла к себе их выражение,
тогда в запасе у нас оставалось еще пять дней. Потом один, потом - ни
одного. Потом я сама стала одной из них и в несколько часов начисто забыла,
как это можно с ужасом и жалостью глядеть из своего незыблемого дома на
людей, тянущихся мимо.
Про Кристу Т. я не забыла, я жалела о ней, как жалеешь о неповторимом и
несбывшемся обещании. Вот почему я разом, с болью оторвала ее от себя, как
оторвала все, что осталось позади. Не оглядывайся, не оглядывайся, кто
оглянется или засмеется...
Но мы не смеялись, какой уж там смех. Нет, мы бросались на дно
придорожной канавы и плакали, по меньшей мере это было хоть что-то. История
о нашем утерянном и спустя много лет вновь обретенном смехе - это уже совсем
другая история.

2

А может, и не другая. Удивительно, как все истории того времени сами
собой неизбежно касаются ее, Кристы Т. Кто бы мог этому поверить при жизни
Кристы? Или достаточно утверждения, будто ее жизнь продолжается и сегодня,
чтобы иметь касательство ко всему, что становится историей или остается
бесформенным материалом?
Она испытывала острую неприязнь ко всему бесформенному, о чем можно
было только догадываться. Таково обозначение, если считать, что оно вообще
существует. Когда оставалось лишь одно - уйти с небольшим багажом, она
все-таки прихватила с собой книжечку, которая теперь перешла в мои руки,
разрозненные листочки, переплетенные в цветастый синий шелк, и на обложке
надпись детскими такими каракулями: люблю истории читать, сама хочу их
сочинять.
Это пишет десятилетняя тоном глубокого убеждения. Сочинять, починять,
чинить - язык приходит на помощь. Но что чинить, препятствия, что ли, и
против чего?
Так ли уж нужно было ей все это среди окружавших ее "несомненностей"?
Среди прочного, незыблемого дома, среди деревни, над которой мальчишки
запускали гидроплан, а на крыльях своего сооружения большими черными буквами
написали ее имя? Среди темных лесов, главным образом сосен, высокоствольных,
как все сосны в наших краях, или среди того, что называют кустарником? Небо
ясней, ведренные облачка белее, чем всюду, мы и это по молчаливому уговору
отнесем к "несомненностям". И еще Эрвина, Кузнецова сына, чье железное
колечко хранится в одном из потайных кармашков ее дневника, о чем ему вовсе
не следует знать. Ведь и сам ты тоже не подозреваешь, что дедушка, который
бесподобно рассказывает про охоту на львов, никогда не бывал в Африке; но
для того, кто умеет обращаться с пчелами, как он, нет ничего невозможного.
"Канадец, который пока не познал напускную галантность Европы" - это
было его любимое стихотворение, из чего можно заключить, что он собой
представлял. В отличие от отца, деревенского учителя Т., который пишет
маслом и отыскивает по старым церковным книгам историю их деревни, чем в
конце концов вызывает неудовольствие господина ротмистра, которому
принадлежит имение и который не может спокойно смотреть, как чернят его род
записки школьного учителя, этого хилого белобилетника, в то время как дочь
сего последнего, полумальчишка и даже с мальчишеским именем, в компании