"Владимир Войнович. Нулевое решение" - читать интересную книгу автора

пятьсот блюд из картофеля. Это, конечно, если есть картофель (я помню, даже
в Москве и с картофелем перебои бывали). Пятьсот блюд - это, надо прямо
сказать, немало. Я,
как ни ломал голову, больше пятнадцати придумать не сумел. А если этот
повар
такой изобретательный, что придумал пятьсот, то я могу ему предложить
пятьсот первое.
Во время войны наша семья жила некоторое время под городом Куйбышевом.
Лето сорок третьего года было еще ничего, а с осени пошло к худшему. В нашей
семье было трое рабочих, которые работали на военном заводе и получали пайки
по семьсот граммов хлеба, тетка, служащая, получала то ли пятьсот, то
ли четыреста граммов (точно не помню), и мы с бабушкой, иждивенцы, по двести
пятьдесят. И толстыми не были.
С нами жил еще кролик, которого мы приобрели, чтобы потом съесть, но
потом (так у нас всегда было с нашими животными) мы с ним так сжились, так
его полюбили, что убить его было просто невозможно. Так вот мы совсем не
были толстыми. И даже наоборот, изо дня в день худели более интенсивно, чем
при соблюдении самой строгой современной диеты. И кролик наш тощал вместе с
нами.
А потом, когда наступила совсем уже полная голодуха, кролик этот от нас
сбежал, видно, предпочтя быструю смерть от руки решительного человека
медленной голодной смерти вместе с такими гуманистами, как мы.
Правду сказать, пока этот кролик был с нами, мы его порядочно объедали,
а когда пропал, спекулировали его честным именем. Дело в том, что я ходил к
расположенным рядом с нами солдатам и на кухне просил картофельные очистки
"для кролика". И солдаты все удивлялись: "Что это ваш кролик так много ест?"
Они не знали, что у кролика было шесть нахлебников. Если бы мы не стеснялись
и попросили картошку, солдаты вряд ли бы нам отказали, потому что у них ее
было много, чистили они ее неэкономно. Из этих толстых очистков мы пекли на
каком-то чуть ли не машинном масле блины. И они мне тогда казались безумно
вкусными. Так что искусному повару я мог бы предложить и это пятьсот первое
блюдо на всякий случай.
Но вернемся, однако, к хлебу.
Сколько читал я гневных строк в стихах и в прозе о людях, которые
забыли войну и блокаду Ленинграда и швыряют хлеб в мусоропровод буханками. Я
думаю, стихов об этом гораздо больше, чем самих подобных поступков.
Но если бы речь шла только о буханках! Печать и гневно, и лирически, и
романтически призывает народ беречь и использовать каждый кусочек, каждую
корку, каждую крошку. Уронил кусок на пол, подуй на него, поплюй, съешь.
Засох этот кусок, не по зубам, размочи в воде, съешь. А если даже и
позеленел, то ведь тоже надо помнить, что в плесени содержится пенициллин.
Прочел я как-то в "Неделе", что в каком-то районе города Киева приняты
серьезные меры. В магазинах не только развешаны рекомендации по
приготовлению блюд из черствого хлеба (сами эти рекомендации достойны
отдельной поэмы), но и сбор крошек организован.
Да что же это такое, товарищи? Ну, бережное отношение к хлебу, конечно,
необходимо, но не подбирать же всякий кусок, на который случайно ногой
наступил,

не склевывать же каждую крошку, которая под стол залетела. Не воробьи