"Всеволод Петрович Воеводин, Евгений Самойлович Рысс. Слепой гость " - читать интересную книгу автора

соседей мою мать особенно радовала. Сама она была очень добрым человеком.
С нами по соседству поселился слепой старик-корзинщик Мамед и, пока не
обеспечил себя работой, ходил к нам обедать и ужинать. Хотя заработок моей
матери после смерти отца был совсем невелик (она работала прачкой в артели),
мать ни за что не хотела брать с него платы. У дряхлого плетельщика корзин
была одинокая и печальная старость.
Итак, Сулейман стал моим отчимом и поселился в нашем доме. Я поначалу
его немного дичился, а потом привык. Он был очень нежен с матерью. Он не мог
рассказать ей о своей любви, о том счастье, которое он наконец нашел в нашем
доме, и только иногда писал ей на грифельной доске или на клочке бумаги
ласковые, нежные слова, а мать, краснея и закрывая лицо, тут же стирала их
ладонью или рвала бумажку. Как она любила своего глухонемого, несчастного
мужа! Как она хотела увидеть его здоровым! Религиозная женщина, она часами
простаивала в мечети, уговаривая бога вернуть ее мужу слух и речь. Что
касается бога, то наш мулла говорил: надейся. Слепой корзинщик Мамед, не в
пример другим старым, ничему не научившимся в жизни людям, сурово осуждал
мать за эти бесполезные хождения в мечеть и говорил, что Сулеймана надо
показать хорошему доктору. Мать повела Сулеймана в городскую амбулаторию, но
доктор Коган, старый и опытный врач, никак не мог ей втолковать, что ее мужа
ничем нельзя вылечить, что несчастье его прирожденное. Если есть еще способ
сызнова обучить его речи, для чего нужно съездить в столицу, в специальный
институт, то уж вернуть слух ему никто никогда не сможет. Словом, доктор
Коган не мог убедить мою мать в невозможности исцелить калеку, а тут еще
произошел случай, убедивший ее как раз в обратном, то есть в том, что
несчастье Сулеймана временное.
Было так, что осенью он слег в жестоком приступе малярии. Я по ночам
сплю крепко и ничего не слышу, а мать будто бы не спала, прикладывала
полотенце, намоченное в холодной воде, к вискам глухонемого, всю ночь
метавшегося в жару, и будто бы он произнес в бреду несколько слов, из
которых моя мать могла разобрать только: "Сил больше нет". Она стала трясти
мужа за плечи, бормоча: "Сулейман, Сулейман, ты меня слышишь?" Глухонемой
проснулся от ее толчков и, разумеется, ни одного слова не слышал. Он написал
на дощечке, находившейся всегда у него под рукой: "Зачем ты меня
разбудила?" - "Ты говорил во сне", - написала мать. Он нахмурился, долго
думал, потом засмеялся и, стерев все с доски, написал: "У тебя тоже
лихорадка, ляг, спи!" Когда на другое утро мать рассказала об этом случае
соседкам, все качали головами и говорили, что, должно быть, у нее в самом
деле была лихорадка и ей все пригрезилось. Я сказал то же.
Это был 1931 год, когда моя мать вышла замуж за глухонемого сапожника.
Напомню, что это было за время. В нашем городке, расположенном неподалеку от
границы, был выбран новый председатель городского Совета Гассан Баширов.
В первый же день, как только он пришел в Совет, он вызвал к себе
заведующего коммунальным хозяйством Фейсалова и приказал ему вывезти мусор
со всех дворов на главную улицу нашего города, где несколько лет назад в
особенно дождливую зиму, в грязи утонул буйвол.
Мусор был свезен, свален, утрамбован, засыпан песком, летом главные
улицы залили асфальтом и насадили вдоль тротуаров диковинные деревья,
завезенные к нам с юга.
Затем Баширов пошел в наступление на болота, окружавшие наш городок.
Страшные это были болота. Гнилостные туманы поднимались над ними по ночам, и