"Георгий Николаевич Владимов. Не обращайте вниманья, маэстро" - читать интересную книгу автора

Мы с папой провожали его до дверей. Проходя коридором мимо стеллажа, он
задержался как раз против полки, где у меня... Ну, вы сами понимаете, что у
меня там могло стоять, обернутое в белую кальку, еле прозрачную, так что
можно и не заметить, но при желании - кое-что интересное прочитать на
корешках. Новейший Аксенов, Фазиль в полном виде, первая часть "Чонкина",
"Верный Руслан", Липкина "Воля" и кой-какой Бердяев, "Зияющие высоты",
три-четыре журнала. Не могу не сказать - золотая полочка, чуть не каждая из
этих духовных ценностей обошлась мне в полстоимости джинсов.
- Зачем это держать? - спросил мордастый с укором во взгляде.
Папа слегка вспотел лицом и посмотрел на меня с таким же укором.
- А если мне-е... - Я отчего-то заблеял. - Если это нужно мне для
работы?
- Не нужно вам для работы, - сказал мордастый уверенно (и впрочем, со
знанием дела). - Незачем голову забивать. И вообще...
Он стоял перед полкой, заложив руку за борт пиджака, задрав голову,
отставив ногу, вылитый "маленький капрал", которому ужасно хочется в
Бонапарты.
- И вообще, я вам скажу, некоторые этапы нашей истории пора бы уже
забыть. Они нас только сбивают, а ничего не дают для понимания.
- Да-а? Это интересно. Какие же этапы?
- Вы сами знаете какие.
О, этот их прелестный пуленепробиваемый ответ! "Вы сами знаете".
Супруга нашего визави, как мне рассказывал папа, все-таки пошла - тайком от
мужа - выяснять, за что им отключили телефон. "Вы сами знаете, за что". -
"Но в чем выразилось наше нарушение?" - "Вы сами знаете, в чем". Что они -
языка лишились? Почему не смеют назвать? Значит, ведают, что творят?
- Но Бонапарт, - сказал я, - все-таки дал бы команду, что надлежит
забыть, а о чем помнить. Мордастый этого просто не услышал.
- Александр! - сказал папа, вдруг опять раздражаясь. - Я же тебе
говорил тогда, если помнишь: "Выбрось эту сомнительную литературу". И ты же
со мной согласился, что она сомнительная. А почему-то держишь на самом виду.
- Вот именно, - подхватил мордастый. - Кто-нибудь почитать попросит -
вы ж ему не откажете? А это уже будет считаться не только "хранение", но и
"распространение".
Покачав головою, уничтожив меня долгим взглядом, он вышел на лестницу.
- Родственников не обижайте, - пошутил он с серьезным видом. - А сынок
у вас, хоть и тридцать два года, а очень еще незрелый.
Я себя почувствовал мальчиком, которого на первый случай избавили от
розог.
- Он задумается, - сказал папа. - Я, наконец, сам приму меры.
-- Значит, договорились - я пока ничего не видел.
Мама нас встретила в коридоре, держа в обнимку, как бочку, мою
свернутую постель.
- Где у нас раскладушка? Достаньте мне ее немедленно.
- Где-то в кладовке, - сказал папа. - Но, Аня, сейчас только девять
утра.
- Я должна позаботиться о нашем сыне. Я не хочу, чтоб он ютился как
бедный сирота. Он должен где-то отдыхать и иметь уединение для работы.
- Хорошо, где ты хочешь, чтоб он имел уединение?
- В кухне, - сказала мама. - Кухня - это моя территория. Если вы свою