"Сергей Юльевич Витте. Царствование Николая Второго (Том 2) " - читать интересную книгу автора

* Вернувшись 17 октября к обеду домой, я на другой день должен был
снова поехать в Петергоф, чтобы объясниться относительно министерства.
Одобрение моей программы в форме резолюции "принять к руководству" и
подписание манифеста 17 октября, который в высокоторжественной форме
окончательно и бесповоротно вводит Россию на путь конституционный, т. е. в
значительной степени ограничивающий власть Монарха и устанавливающий
соотношение власти Монарха и выборных населения, отрезал мне возможность
уклониться от поста председателя совета министров, т. е. от того, чтобы
взять на себя бразды правления в самый разгар революции.
Таким образом, я очутился во главе власти вопреки моему желанию после
того, как в течение 3-4 лет сделали все, чтобы доказать полную невозможность
Самодержавного правления без Самодержца, когда уронили престиж России во
всем свете и разожгли внутри России все страсти недовольства, откуда бы оно
ни шло и какими бы причинами оно ни объяснялось. Конечно, я очутился у
власти потому, что все другие симпатичные Монаршему сердцу лица
отпраздновали труса, уклонились от власти, боясь бомб и совершенно
запутавшись в хаосе самых противоречивых мер и событий.
Повторилось то, что случилось перед Портсмутом: точно так, как тогда
Государь был вынужден обратиться ко мне, чтобы я принял на себя тяжелую
миссию ликвидировать постыдную войну, ибо Нелидов (посол в Париже), Муравьев
(посол в Риме), кн. Оболенский (В. С. - товарищ министра иностранных дел) от
сей чести отказались, один по старости, другой по болезни, а третий по {50}
добросовестности, чувствуя себя к сему неспособным и точно так и теперь
Государь был вынужден обратиться ко мне, потому что Горемыкин уклонился, гр.
Игнатьев испугался, а Трепов запутался в противоречиях и не знал, как удрать
от хаоса, который в значительной степени им самим же был создан. Как в
первый раз, так и теперь, во второй, я волею Государя был брошен в костер с
легким чувством: "если, мол, уцелеет, можно будет затем его отодвинуть, а
если погибнет, то пусть гибнет. Неприятный он человек, ни в чем не уступает
и все лучше меня знает и понимает. Этого Я терпеть не могу". (курсив наш;
ldn-knigi)
В Петергофе я успел объясниться только по следующим вопросам. Во-первых
было решено, что обер-прокурор Победоносцев оставаться на своем посту не
может, так как он представляет определенное прошедшее, при котором участие
его в моем министерстве отнимает у меня всякую надежду на водворение в
России новых порядков, требуемых временем.
Я просил на пост обер-прокурора святейшего синода назначить князя
Алексея Дмитриевича Оболенского. С какою легкостью Государь расставался с
людьми и как Он мало имел в этом отношении сердца, между тысячами примеров
может служить пример Победоносцева.
Его Величество сразу согласился, что Победоносцев остаться не может, и
распорядился, чтобы он оставался в Государственном Совете, как рядовой член,
и на назначение вместо него князя Оболенского. Затем мне пришлось
ходатайствовать, чтобы за Победоносцевым осталось полное содержание и до его
смерти, чтобы он оставался в дом обер-прокурора на прежнем основании, т. е.
чтобы дом содержался на казенный счет. Я кроме того заезжал к министру двора
обратить его внимание на то, чтобы со стариком поступили возможно
деликатнее, и чтобы Его Величество ему Сам сообщил о решении частно.
Если бы я об этом не позаботился, то Победоносцев просто на другой день