"Сергей Юльевич Витте. Царствование Николая Второго (Том 2) " - читать интересную книгу автора

Так как подобные утверждения проверять нельзя, то всему можно поверить
и тогда начнутся сомнения, дергания, интриги и все это для меня, несомненно,
а главное, для дела кончится очень плохо..."
Государь это выслушал и показывал, что мне верит, но, конечно, то, что
я предвидел, и случилось. Что же касается уверений Государя, то я уже тогда
знал, что Ему вообще нельзя верить.
Он Сам себе не должен верить, ибо человек без направлений сам не может
направиться, его направляют ветры и, к сожалению, большею частью даже из не
хороших источников. Я счел необходимым и нравственно себя обязанным указать
Государю еще на следующее весьма важное обстоятельство, хотя по понятной
причине мне было это тяжело высказать моему Государю, которого я знал с
юности, которому служил с первого дня Его царствования, и который есть сын
того Императора, перед памятью которого я молитвенно преклоняюсь.
Я обратил внимание Его на то, что все мы живем под Богом; если, чего
Боже сохрани, с Ним что-нибудь случится, то останется младенец Император и
регент Михаил Александрович, совсем к управлению не подготовленный. Россия
после Бирона не знала регентов; и это может произойти во время самой
глубокой революции - не так еще действий, как духа России. Положение
сделается для династии совершенно безвыходным. В виду этого необходимо,
чтобы режим управления оперся на широкую платформу, на платформу русского
общественного сознания, хотя бы со всеми недостатками, присущими сознанию
толпы, в особенности, малокультурной. Я говорил, что лучше воспользоваться,
хотя и неудобной гаванью, но выждать бурю в гавани, нежели в бушующем океане
на полугнилом корабле.
После подписания 17 октября манифеста и утверждения моего доклада мы
сели на пароход и пошли обратно в Петербург, куда вернулись к обеду. "Ехал
Великий Князь Николай Николаевич, барон Фредерикс, я, князь Оболенский и
Вуич... Великий Князь был в хорошем расположении духа, тоже и барон
Фредерикс, который, впрочем, лишен способности понимать что либо мышлением.
Князь Оболенский был в восторженно-невменяемом расположении. В последние дни
перед 17-м он неотступно ходил за мною, все уверяя, что все потеряно, если
немедленно не последует манифест, что не {45} помешало ему через несколько
дней после подписания манифеста, когда все поуспокоилось и страх в нем
несколько улегся, заявить мне, что самый большой грех его жизни, который он
никогда себе не простить, это то, что он так настаивал передо мною на
манифест.
Теперь в Виши, тому назад две недели, П. Н. Дурново мне говорил, что
будто именно князь Оболенский устроил свидание Великого Князя Николая
Николаевича с Ушаковым, и что он ему как будто хвастал, что благодаря ему
последовал манифест, что это он устроил через Нарышкина. Я этому не поверил,
а потому, не зная, на сколько это верно, думаю, что скорее это было
маленькое хвастовство. Одно несомненно, что князь Алексей Дмитриевич
Оболенский мелкий человек, либеральный дворянин, философ училища
правоведения.
Великий Князь, обратившись ко мне, сказал: "Сегодня 17-е - это
знаменательное число. Второй раз в это число спасается Императорская семья
(Борки)". Привожу этот эпизод лишь для характеристики настроения. Я же был
совсем не в радужном настроении. Я отлично понимал, что придется много
испить, главное же, зная Государя, я предчувствовал, что Он и в без того
трудное положение внесет еще большие трудности и, в конце концов, я должен