"Сергей Юльевич Витте. Царствование Николая Второго (Том 2) " - читать интересную книгу автора

числа поклонников силы - все струсили, а потому Сам желал манифеста, боясь,
что иначе Он совсем стушуется. Кроме того, в глубине души не может быть,
чтобы Он не чувствовал, что главный, если не единственный, виновник
позорнейшей и глупейшей войны, это Он; вероятно, Он инстинктивно боялся
последствий этого кровавого мальчуганства из за угла (ведь, сидя у себя в
золотой тюрьме, ух, как мы храбры...), а потому, как бы искал в манифесте
род снискания снисхождения или примирения. Когда 17-го утром после свидания
Его Величества с Великим Князем Николаем Николаевичем, Великий Князь, барон
Фредерикс и я пришли к Нему и поднесли для подписи манифест и для
утверждения мой доклад, то Он, обратившись ко мне, сказал, что решился
подписать манифест и утвердить доклад.
Затем, Он сел у стола, ранее вставши, чтобы перекреститься, а потом
подписал манифест и доклад. Это происходило в Его маленьком дворце (который
был построен, когда Он еще был Наследником и в котором он всегда жил) в
Петергофе на берегу моря, в Его кабинете, не у стола, стоящего на
возвышенности, где Он принимает доклады, а на столе, на котором Он
занимается, стоящем в середине комнаты.
В октябрьские дни (т. е. с 6-го по 17-ое) Великие Князья, кроме Николая
Николаевича, по-видимому, не видали Государя. Императрица Мария Феодоровна
была в Дании. 15-го граф Ламсдорф мне говорил, что наш посланник в Дании
едет в Петербург из Копенгагена с каким то поручением. Затем, 18 или 19 был
у меня Извольский, расспрашивал о 17 октября и сказал мне, что он приехал
сюда из Копенгагена с поручением от Марии Феодоровны передать Его
Величеству, что по мнению Императрицы нужно дать конституцию, но что он
опоздал. Тоже мне затем передавал граф Ламсдорф, но я не знаю, передавал ли
будущий министр иностранных дел Государю о своем поручении или нет.
Тогда я не обратил на это никакого внимания и мне было не до того. Я,
кажется, даже забыл отослать свою карточку Извольскому. Императрица Мария
Феодоровна вернулась значительно позже 17 октября. После Ее приезда я у нее
был в Гатчине. Она, по обыкновению, меня приняла очень ласково, что имело
место всегда после смерти Императора Александра III. Это был последний раз
(до настоящего {42} времени), когда я наедине довольно долго с Ней говорил.
Относительно 17 октября Она мне сказала, что в Петергофе Ей сказали, что
манифест был вырван. Я Ей доложил, как было дело. Относительно настоящего и
будущего положения дел я Ей объяснил, что положение очень серьезное, море
бушует и нужно много хладнокровия, выдержки и твердости, чтобы море
успокоилось, причем я ей высказал, что, как это обнаруживается с каждым днем
все более и более, я управлять страною не могу.
Государем владеет Трепов, он - Трепов, а не Государь пишет мне
резолюции. Государь уже мне не доверяет. При таком направлении дел ничего
кроме постоянной чепухи происходить не может. Или пусть Государь мне
доверяет, или пусть передаст власть Трепову или тому, кому Он доверяет, а
таким образом невозможно вести дело. На это Императрица мне буквально
ответила следующее: "Вы хотите сказать, что Государь не имеет ни воли, ни
характера - это верно, но ведь в случае чего либо Его заменит Миша (Великий
Князь Михаил Александрович). Я знаю, что Вы Мишу очень любите, но поверьте
мне, что он имеет еще менее воли и характера". Я на это ответил: "Вы, может
быть, правы, но от этого не легче". Не знаю, передала ли Императрица - мать
своему Августейшему сыну настоящей разговор? Думаю, что да.
В октябрьские дни, во время свиданий с Его Величеством, перечисленных в