"Станислав Виткевич. Каракатица, или Гирканическое мировоззрение " - читать интересную книгу автора

Бездека. Совесть бывшего художника разрослась во мне до размеров
какой-то вселенской опухоли. Новый монстр врастает сам в себя. Чудовища,
которых до сих пор мучили в клетках, завоевывают неведомые пространства
моего распадающегося мозга.
Элла (вставая). Да он же просто спятил. Ваше величество, требуйте чего
угодно, только не отнимайте его у мееня. Благодаря своему безумию он в моем
обществе создаст великие творения.
Бездека. Ошибаешься, детка. Мой разум ясен как никогда. Свое безумие я
познал давно - оно мне было гораздо менее интересно, чем эта холодная
трезвость. Элла бессильно садится.
Статуя. Это правда. Однажды в моем присутствии он преодолел приступ
безумия. Разумеется, безумие было метафизическое, однако и моя жизнь тоже
висела на волоске. Это психический атлет, а иногда и физический.
Гиркан IV. Алиса, поверь, ты была для него только чем-то вроде уксуса,
в котором он был законсервирован до моего приезда. За это я тебе
признателен. Ты можешь ехать со мной в Гирканию.
Статуя (сходя с постамента). Хорошо - можешь сделать из меня жрицу
любого культа. Я готова на все.
Юлий II. Значит, и ты стала прагматисткой, дочь моя. Этого я не ожидал.
Статуя. А разве ты сам, святой отец, не прагматик в глубине души?
Юлий II (вставая). Может быть, может быть. Кому дано это знать? Мое
мировоззрение подвержено постоянным колебаниям.
Гиркан IV. Если ты признаешь мою концепцию, я даже могу допустить,
чтобы искусство окончательно угасло именно в моем государстве. Тебя, святой
отец, я назначу меценатом издыхающего искусства, при условии, что ты не
будешь вводить в искушение Павла Бездеку. Он может быть абсолютистом только
в жизни.
Юлий II. Ладно, ладно. Не буду. Как бы там ни было, открывается новая
перспектива. Между нами говоря, вы себе и представить не можете, как
безумно, безнадежно я скучаю в Небе. С сегодняшнего дня продлеваю себе
отпуск как минимум лет на триста.
Гиркан шепчется с Бездекой.
Статуя. Юлий Делла Ровере, можешь на меня рассчитывать: я скрашу тебе
лет двадцать из этих трехсот своей диалектикой. Вечером, после дня тяжких
трудов, ты оправдаешь их передо мной в подлинно существенном разговоре -
разговоре с женщиной мудрой и в меру коварной.
Юлий II. Благодарю тебя, дочь моя. Я еду в Гирканию.
Элла (вставая). Больше я так не могу! Все ваши разговоры - какой-то
отвратительный кошмар. Я вовсе не добра и не возвышенна, но чувствую себя
так, словно угорела в чаду какого-то мерзкого отравляющего газа. А кроме
того, все это скучно. Вы надрываете мне сердце какой-то дурацкой нудной
игрой. Я тоже хочу в Гирканию. Вели Павел почувствует себя несчастным, он по
крайней мере найдет меня, и я его спасу. Сир, ваше королевское величество
возьмет меня с собой?
Гиркан IV. Об этом не может быть и речи. Павел должен забыть о прежней
жизни. Вы его тут же склоните к художественному оправданию упадка или
черт-те чему еще. Все творческие порывы должны быть подавлены в зародыше.
Элла. И чем же это кончится в конце концов? Что потом? Что?
Гиркан IV. Потом, как водится, придет смерть, но вместе с ощущением,
что жизнь прожита на вершинах, а не в отвратительном социальном болотце, где