"Ю.А.Виноградов. Десятый круг ада (fb2) " - читать интересную книгу автора (Виноградов Юрий Александрович)

8

Весна 1943 года пришла в Вальтхоф необычно рано. Вначале посинела до черноты дорога, потом взбух и потрескался на речке с зеленоватым отливом лед. На полях от влажного ветра с Атлантики осел неглубокий, рыхлый, блестевший ледяной чешуей снег, он темнел, таял, и вот уже то тут, то там стали появляться темные островки вспаханной земли. Потекли, зазвенели робкие ручейки, ноздреватый лед на речке напитался талой водой. Первой освободилась от зимнего наряда серая дорога. Вслед за ней разорвала свой панцирь проснувшаяся речка. Задышали испариной очистившиеся поля. И только в чаще леса все еще лежал мокрый, тяжелый снег.

Форрейтол радовался дружной весне. Ему, опытному садовнику, превратившемуся на зиму в вахтера, надоело сидеть в сколоченной у въезда в профессорскую усадьбу будке; руки тянулись к земле. Он был доволен своей новой работой, хозяин и особенно молодая хозяйка относились к нему хорошо, исправно выплачивали вознаграждение и даже выдавали дополнительные продукты, которые он каждую субботу увозил жене фрау Кристине в Берлин. Шмидтам его рекомендовал онемеченный поляк Виленский, управляющий небольшого завода по производству повидла. К нему еще летом 1941 года перешел младший сын Форрейтола Рихард, служивший раньше на берлинском почтамте телеграфистом. Работа на заводе давала отсрочку от призыва в действующую армию, чем, к радости матери, и воспользовался Рихард. Старший сын Иоганн в первый же день войны был отправлен на восточный фронт в танковую дивизию СС «Адольф Гитлер». С боями дошел он почти до Харькова, командовал танком, получил звание унтер-офицера. В августе 1942 года в одном из сражений русские подбили его танк и сожгли. Форрейтолы получили от командира танковой дивизии извещение о героической гибели их старшего сына, посмертно награжденного высшим солдатским орденом. С тех пор они ежемесячно получали письма от боевых друзей Иоганна и к праздникам недорогие подарки от командования танковой дивизии.

Боль от потери старшего сына начала уже притупляться, как вдруг младший сын Рихард получил повестку о явке на призывной пункт. Дела на восточном фронте после капитуляции под Сталинградом армии фельдмаршала Паулюса начали быстро ухудшаться, и вермахту требовалось новое пополнение. Теплилась еще надежда, что Рихарду, страдающему близорукостью, дадут отсрочку от призыва по состоянию здоровья, но врачебная комиссия признала его годным в военное время к строевой службе. Оставалось последнее средство: упросить Виленского достать отсрочку Рихарду хотя бы еще на год. Ведь управляющий тепло отзывался о нем как об исполнительном работнике, даже подарил ему губную гармошку и часто приглашал к себе домой на кружку пива. Женатый на немке — двоюродной сестре ортсгруппенлейтера, Виленский пользовался уважением у руководителей местной власти и партийной организации, которым часто оказывал материальные услуги. Высоко ценили его и военные снабженцы, получая деньги и подарки для фронтовиков. Завод, насчитывающий сорок рабочих, беспрекословно выполнял заказы по обеспечению немецкой армии повидлом. Была довольна своим расторопным управляющим и хозяйка завода — вдова полковника-артиллериста, погибшего еще в первую мировую войну на русском фронте. Она безвыездно доживала последние дни в своем баварском имении, раз в год принимая Виленского с отчетом.

Форрейтол отпросился у Регины, забрал приехавшего в Вальтхоф сына и отправился на завод. Веселый, общительный управляющий принял их как друзей, усадил за стол и угостил рейнским вином.

— Как работается у профессора? — поинтересовался он, догадываясь о цели визита Форрейтола-старшего.

— Профессор и его дочка — очень хорошие люди. Я вам благодарен за рекомендацию.

— Я же знал, куда вас посылать!

Форрейтол-старший не допил вино, поставил бокал на стол, вытер носовым платком усы.

— Собственно, я пришел просить вас насчет Рихарда, — неуверенно заговорил он. — Нельзя ли ему добыть еще отсрочку от службы? Сами говорили, работник он исполнительный. Уж он не подведет вас, я ручаюсь. А у меня... хватит с меня гибели на фронте старшего сына Иоганна.

Виленский негромко засмеялся, вспомнив выступление старика на митинге у городской ратуши в начале войны с русскими. Тогда он с любовью говорил о фюрере, о роли немцев в истории человечества и о том, что каждый честный ариец должен отдать свои силы, а если понадобится, и жизнь за великие идеи национал-социализма.

— Разве вы забыли уже свое выступление у ратуши двадцать второго июня сорок первого года? — спросил он. — Вы тогда сказали, что надо считать за честь, если ваши сыновья будут на восточном фронте. Однажды такая честь вам уже была оказана...

Форрейтол-старший покраснел от колких слов управляющего. Действительно, в тот памятный день он наговорил много лишнего: думал — а так считали все немцы, — война с русскими продлится две-три недели. И все из-за сыновей. Оба они члены гитлерюгенда и всегда упрекали отца за равнодушие к новому политическому строю. Вот и хотел блеснуть перед ними. Теперь бы он промолчал. Промолчал бы потому, что русские, как и в первую мировую войну, сражаются упорно и самоотверженно. И ему ли, бывалому прусскому солдату, просидевшему в окопах три года, этого не знать. Откровенно говоря, благодаря русским он и остался жив. Хорошо, что об этом никто не знает, и особенно сыновья.

— Да, я немец и за великую Германию готов пойти на жертвы. Если они, конечно, оправданы, — после мучительной паузы ответил Форрейтол-старший. — Но подумайте, герр Виленский, что будет со мной, с фрау Кристиной, если погибнет и второй сын! Ведь я простой рабочий. Мне только раз повезло в жизни — когда выиграл по лотерее. Моя последняя радость в Рихарде. И его забирают на фронт...

Виленский пододвинул бокал с вином к расстроенному старику, ободряюще похлопал ладонью по его костистой руке.

— Успокойтесь, герр Форрейтол. Постараюсь сделать все от меня зависящее, — произнес он, хотя уже твердо знал от ортсгруппенлейтера, что отсрочки Рихарду больше не будет.

Виленский попрощался с Форрейтолом-старшим, а младшему предложил выпить еще по бокалу рейнского. Рихард понял: управляющий хочет поговорить с ним наедине.

— К сожалению, сейчас я тебе ничем не могу помочь, сынок, — признался Виленский. — Для великой Германии наступило очень тяжелое время. Надо выполнить перед ней свой воинский долг. — И вдруг в упор спросил: — Против кого ты будешь сражаться, как думаешь?

— Против русских коммунистов, которые хотят захватить весь мир! — не задумываясь выпалил Форрейтол-младший. — Наш фюрер знает, когда, нам следует идти на фронт. Одно мне непонятно: зачем русским нужен весь мир, тем более ценой таких жертв? Ведь сколько у них гибнет людей! Да и у нас тоже. Погиб мой старший брат Иоганн... А может, придется умереть и мне, — уже без первоначального пафоса закончил он.

Виленский сочувственно закивал головой.

— Да, может случиться и так, сынок. Хотя... — он запнулся, боясь навязать свою мысль Рихарду, потом решился: — Хотя можно пойти на фронт — и не обязательно воевать. Вот под Сталинградом многие погибли, а многие остались живы. Мы с тобой всегда говорили откровенно, думаю, и на этот раз о нашей беседе никто не узнает?

— Я вам никогда не давал повода сомневаться во мне, — обиделся Рихард.

Виленский отпил глоток вина, подвинулся ближе, точно боялся, что кто-то их может подслушать со стороны. Заговорил полушепотом:.

— Вчера я слушал русское радио. И ты знаешь, кто выступал? Гельмут Хуберт! Он в русском плену. Гельмут сказал, что с ним и с его товарищами обращаются хорошо, кормят сытно. Он даже передал привет своей старушке матери! Я Гельмута превосходно знаю. До армии он работал у меня на заводе. Мы с ним, как с тобой, были большими друзьями. Гельмут Хуберт никогда не врет.

— Отец не переживет, если вдруг узнает, что я в плену у большевиков, — усмехнулся Рихард. — Он у меня такой...

Виленский обнял Рихарда за плечи, сухо засмеялся.

— Твой отец, сынок, остался жив потому, что в семнадцатом году попал к русским в плен, а через год был освобожден большевиками.

Рихард отстранился от управляющего;

— Не может быть?!

— Верь мне...

— Но отец ничего не говорил о своем плене!

— Об этом не говорят, сынок, — успокоил Форрейтола-младшего Виленский. — В общем, не забывай меня на фронте. Пиши почаще. Рассказывай, что увидишь в России. Мы тебе будем отвечать, присылать к праздникам подарки. И проводы устроим достойные. Я уже говорил с рабочими. Все уважают тебя и придут провожать. Иди, сынок, не бойся. В жизни все надо испытать, в том числе и фронт. Только помни: под военной формой всегда должен оставаться человек, а не фанатик. Понимаешь: человек, а не фанатик, — повторил он.

Проводы Рихарда на фронт Виленский, как и обещал, устроил пышные. Вечером собрались рабочие завода, из Вальтхофа приехал Форрейтол-старший, из Берлина — фрау Кристина с белокурой Мануэлой, невестой ее погибшего сына. Мануэла работала на берлинском почтамте телеграфисткой еще вместе с Рихардом. Через него она и познакомилась с Иоганном, однажды навестившим младшего брата. Форрейтолы уже готовились к свадьбе, как вдруг началась эта проклятая война с русскими.

Весь вечер пили вино, пиво, произносили тосты за Рихарда и его родителей, пели старинные немецкие песни, танцевали. А утром команду новобранцев провожали официально, с оркестром, без конца игравшим бравурные марши. Толстый ортсгруппенлейтер долго наставлял своих земляков, которые были удостоены высочайшей чести сражаться за великую Германию и любимого фюрера. Девушки преподнесли новобранцам подарки, просили помнить о них и быстрее возвращаться с победой. Среди новобранцев и провожающих царила возвышенная атмосфера оптимизма, никто не плакал. И лишь фрау Кристина и Мануэла украдкой утирали обильные слезы: они никак не могли свыкнуться с мыслью о гибели сына и жениха, дорогого Иоганна.