"Война, какой я ее знал" - читать интересную книгу автора (Паттон Джордж Смит)

Сицилийская кампания — взгляд в недавнее прошлое

Октябрь 1943 г.

Теперь, когда прошло уже немало времени после окончания кампании в Сицилии, я считаю себя вправе высказать некоторые мысли о ней, о ее результатах и последствиях.

Первый звонок прозвенел еще тогда, когда мы находились на борту транспорта. Одна из шлюпок сорвалась с кильблоков и ударилась прямо в мой иллюминатор. В какой—то момент нам всем показалось, что в корабль попала бомба. Поскольку спали мы одетыми, то немедленно высыпали на палубу. Казалось, вся береговая линия охвачена огнем — горы, холмы и пригорки словно пылали.

Иногда из этого огромного костра вырывались лучи прожекторов, которые скользили по темной поверхности моря. Странная вещь, хотя из—за света прожекторов на палубе можно было без труда читать газету, неприятель, похоже, не видел нас с берега. Думаю, тут все дело в рефракции и легкой дымке, порожденных огнем.

Как только моряки на наших эсминцах видели вспышку прожектора, реакция была всегда одна и та же: немедленно тучи трассеров летели к цели, точно возвращающиеся в улей пчелы, и прожектор тотчас же гас.

Как позже стало ясно, причиной пожара на берегу стали наши бомбы и снаряды большой мощности — в результате их попадания занялись хлебные поля. К счастью для сицилийцев, урожай успели убрать, но жнивье осталось — вот оно—то и горело.

Сицилийцы с юга острова, наверное, самые грязные из всех сицилийцев. Доподлинно известны случаи, когда трупы по нескольку дней лежали в домах и родственники жили рядом с покойником, потому что им было лень вынести и похоронить тело. Когда же мы посылали землекопов, чтобы те похоронили тела в ямах, сицилийцы очень негодовали, утверждая, что покойники должны лежать горизонтально, а не вертикально. Мы позволяли гражданскому населению копать могилы и хоронить мертвых как положено.

На внутреннем дворе одного дома, где мне пришлось останавливаться, я насчитал восемь детей, одиннадцать коз, три собаки, несколько десятков кур и лошадь, все они занимались тем, что отвоевывали друг у друга объедки, валявшиеся на земле. И ни с кем ничего не случилось от такой ужасной антисанитарии, никто не умер и, по—видимому, даже не заболел. Думаю, что людей, вскормленных на томатном соусе, сделанном на сицилийский манер, никаким ядом не отравишь. Соус они готовят следующим способом: берут помидоры, часто перезревшие и уже загнившие, и давят их на старых простынях, на бумаге, на снятых с петель дверях или на том, что только подвернется под руку. Потом оставляют эту кровавую массу на несколько дней, а затем вываливают ее на подносы и ставят просушиваться прямо на тротуар. Поскольку улицы никто никогда не убирает, в соус попадают всевозможные личинки и прочая дрянь, кишащая болезнетворными микробами. Вот с такой приправой они и едят свои любимые макароны.

Под мудрым руководством немцев итальянцы наловчились строить маленькие дотики. Но они так увлеклись, что слегка перестарались — замаскировали их сеном и ветками, так что первые же наши «зажигалки» превратили доты в жаркие костры вместе с пулеметами и их расчетами.

В других случаях они давали себе труд возвести вокруг дота глинобитную постройку. Перед началом боевых действий нужно было просто посильнее пнуть стену такого фальшивого дома, и все — дот обнаружен. Несмотря на великое множество подобных «грозных» штуковин по всему острову, они практически не доставляли нам проблем. Как—то только один пехотный батальон уничтожил тридцать девять таких дотиков за день.

Из—за недостатка воды мы еще в Джеле решили перейти на шампанское, которого, как нам казалось, там было полным—полно. Однако тут к нам зачастили с визитами важные гости. В общем, не успели мы оглянуться, как оно уже на второй день кончилось. Где достать еще? Решили обратиться к услугам профессионала — местного поставщика. Но поскольку поставщик был закоренелым бутлегером, он в описываемый момент времени сидел в тюрьме, откуда его удалось извлечь благодаря вмешательству епископа. Поставщик продемонстрировал нам всем образец благородства — как только он выполнил задачу, ради которой его вызволили из узилища, то немедленно сам вернулся в камеру.

Агридженто был когда—то одним из первых греческих поселений в Сицилии, а затем стал одним из первых городов молодого государства Карфаген. В Агридженто имеются три прекрасных греческих храма, воздвигнутых в античную эпоху в честь Юноны, Конкордии и Геркулеса. Есть также соединяющая все три храма священная дорога, с обеих сторон которой расположены вытесанные из камня надгробья. Правильнее сказать, были расположены, — теперь их практически все уже растащили местные жители.

Мэр Агридженто, который оказался еще и археологом, вызвался показать мне храмы. Когда мы пришли в самый разрушенный — тот, что посвящен Геркулесу, — я поинтересовался, что стало причиной такого плачевного состояния древней святыни, может быть, землетрясение? Мэр ответил: «Нет, генерал, это одно из горьких последствий другой войны». Когда я спросил, какой именно, он сказал, что храм был разрушен во время 2–й Пунической войны.

История появления карфагенян в Агридженто в 470 г. до н. э. интересна уже тем, что становится понятно, с каких времен здесь велись глобальные войны. В те времена карфагеняне были формальными союзниками, а на деле вассалами царя царей Ксеркса. Тогда Ксеркс собирался форсировать Дарданеллы и вторгнуться в Грецию. Чтобы лишить греков возможности получить подкрепления из Сиракуз и южно—итальянских колоний, Ксеркс приказал карфагенянам высадиться на Сицилии и на «каблуке» итальянского «сапога», таким образом заставив греков—колонистов забыть о проблемах метрополии перед лицом прямой опасности у себя дома.

Надо представлять себе тогдашнюю технику и средства связи, чтобы понять, как нелегко было штабу Ксеркса правильно спланировать операцию, верно рассчитать все, предугадать ход развития событий. Думается, в ту пору гонцу, чтобы добраться от Сардиса до Карфагена, требовалось не меньше года.[72] Мы и сейчас, располагая современными средствами связи, иногда попадаем впросак. Огромная армия карфагенян, насчитывавшая чуть ли не триста тысяч человек, все же высадилась в Сицилии, как раз в Агридженто, и направилась к Сиракузам. Однако ей потребовалось пять лет, чтобы добраться до них и… понеся жесточайшее поражение, полностью погибнуть.

На пересечении небольших дорог в античной Седжесте мы с Хью Гэффи имели возможность лицезреть очень красивые греческие храм и театр — кажется, ничего красивее я в своей жизни не видел. Если забыть об отсутствии крыши, можно утверждать, что здание в отличном состоянии — оно хорошо сохранилось и его не так давно немного подремонтировали. Учитывая, что примерно в 470 г. до н. э., то есть где—то около двух с половиной тысячелетий тому назад, греки были вытеснены из этой части Сицилии, можно датировать возведение храма еще более ранним временем.

Есть одна интересная особенность, связанная с архитектурой здания. Колонны не монолитны и не сложены из двух—трех больших блоков, как обычно поступали греки, а построены из множества маленьких камней. Но самое примечательное вот что: несмотря на то что прошло двадцать пять веков, и теперь между камнями невозможно просунуть даже острое лезвие ножа.

Когда мне было восемь лет, один министр по фамилии Блисс рассказывал, что, будучи в Парфеноне, положил как—то свою шляпу на один край ступеньки, затем пошел к другому ее краю и посмотрел оттуда на тот, где оставил шляпу. Не увидев ее, он убедился в том, что прямые линии в архитектуре греческих храмов в действительности кривые. Мы с Гэффи поставили тот же опыт в Саджесте, водрузив наши каски одну на другую, однако тоже не смогли увидеть их из—за изгиба ступеней.

Театр, способный вместить не меньше двух тысяч человек, построен на высоком холме, так что зрители, если им не нравилась пьеса или игра актера, могли насладиться красотами окружающей природы — прекрасным видом на море, открывающимся с высоты. По всей видимости, построившие театр греки жили в селении позади него, но из—за неизбежного варварского каннибализма последующих поколений от поселений ничего не осталось, и о том, что они когда—то существовали, говорят лишь следы человеческих рук, которые несет в своем облике едва ли не каждый камень на пригорке. Говоря о каннибализме потомков, я имею в виду, если можно так выразиться, архитектурный каннибализм как явление истории. Так, мне не раз случалось читать о том, что, например, Пиза была построена из камней, привезенных из разрушенного Карфагена.

Город и особенно гавань Сиракузы представляют для меня особый интерес, потому что едва ли найдется на земле порт, повидавший на своем веку столько же морских десантных операций, сколько довелось пережить Сиракузам. Глядя на воду в гавани, я, как мне порой казалось, видел греческие триремы, римские галеры, суда вандалов, арабов, крестоносцев, французов, англичан и наши, американские корабли, которые, каждые в свой черед, штурмовали или пытались штурмовать порт и город. Да я еще далеко не всех назвал.

Когда мы впервые пришли на Сицилию, а потом на Сардинию и Корсику, нас поразило огромное количество маленьких башенок, которыми была усеяна береговая линия. Построили их, вероятно, между XV и XVII веками, когда на жизнь островов оказывала огромное влияние Генуя. Система выглядела крайне просто: какой—нибудь человек выбирал показавшееся ему подходящим место для постройки башни и возводил ее. Затем шел к тем, кто представлял власть в том районе, и предлагал взять на себя несение караульной службы на данном конкретном объекте. Обычно гарнизон состоял из членов семьи хозяина башни, который получал плату за свою работу, весьма мизерную по нашим понятиям — долларов пятьдесят в год на сегодняшние деньги. Но тогда такой гонорар, как видно, не казался хозяину настолько скромным, чтобы пренебрегать им. Словом, вот вам версия возникновения таких башенок, строительство которых многие связывают с деятельностью арабских пиратов.

Вот еще одна характерная, причем именно для Сицилии, особенность: чуть ли не все маленькие города здесь построены на вершинах отвесных скал — будто строителей притягивало туда магнитом. Дав себе труд разобраться в данном вопросе, выясняешь, что самое крупное строение, возведенное на вершине горы, — норманнский замок.

Норманны захватили Сицилию между 900 и 970 гг.,[73] и, как можно себе представить, каждый норманский предводитель считал вправе построить для себя башню, так называемый донжон, на вершине самой отвесной скалы, которую только мог найти. Затем с ростом благосостояния хозяина донжон — хотя, конечно, и не всегда — обрастал внутренним и внешним дворами с соответствующими укреплениями. Со временем потомки солдат того самого первого сеньора—строителя и жившие по соседству крестьяне превращали замок в город, за стенами которого укрывались в смутные времена.

Пале—Рояль в Палермо как раз такого происхождения. Место, на котором он сооружен, представляет собой расположенный между двух ручьев затвердевший выброс вулканической лавы. На нем арабы и построили замок, названный ими «ксар». Уменьшившийся в размерах и облагороженный вулканический холм существует и поныне, а ксар, возведенный арабами около 700 г. н. э., по—прежнему остается центральным элементом дворца. К несчастью, сам дворец тоже подвергся процессу «облагораживания», и потому древняя кладка сохранилась только в основании.

В подвале старинной башни мы нашли сокровищницу норманнов, состоявшую из двух переходивших одна в другую комнат, пол которых образовывала порода, на которой собственно и было возведено строение. Чтобы попасть во внутреннюю комнату, надо пройти через две двери и миновать маленькую переднюю. Двери сконструированы таким образом, что, когда открывается внешняя, дававшая доступ в коридорчик, внутренняя автоматически закрывается. Когда открывается внутренняя, сама собой закрывается внешняя. В той меньшей комнате находится яма глубиной три метра, дном которой служит каменный монолит. В ней хранились сокровища — чаши, вазы, подносы и тому подобная утварь.

Во всех четырех углах комнаты висит по одному огромному, прикрепленному к потолку кувшину, что—то вроде амфоры для вина. Благодаря тому, что амфоры висят, часовой, входя в помещение, может легко убедиться в том, что никто не повредил их днища, чтобы добраться до спрятанных там денег, поскольку именно для хранения монет, а вовсе не вина предназначаются эти амфоры.

Когда мы штурмовали подобные города или просто проходили мимо них, перед моим внутренним взором вставали картины: кучка рыцарей и солдат в доспехах, которые, сидя в таких вот фортах, правили миром — тем миром, который они знали. Как же малочисленны они были и сколь скудно вооружены по сравнению с нами, обладающими современными орудиями, танками, самолетами, что во множестве катились, мчались, пролетали мимо городов нескончаемыми потоками.

Хотя при всей нашей мощи древние рыцари и их такие же дурно пахнущие братья по оружию нашли бы здесь для себя отдушину и искренне посмеялись бы над нашей импровизированной кавалерией — конницей, в которой коней заменяли мулы. А что поделаешь? Чтобы передвигаться по непроходимому бездорожью — а дороги тут просто отсутствуют! — в этой стране, где нам приходилось не на экскурсии ходить, а воевать, нужно было создавать импровизированные полки из всадников, которым случалось седлать не только мулов и осликов, но иной раз даже волов. Впрочем, седлать — это громко сказано. Хорошо, если удавалось добыть седло местного производства, захваченное у итальянцев, а то не оставалось ничего иного, как довольствоваться тюфяком.

Как—то мне встретился молодой солдат — счастливый обладатель итальянского седла. Он водрузил седло чуть ли не на холку лошади. Когда я, остановив, хотел поинтересоваться у него, кто посоветовал ему так оседлать коня, животное опустило шею, и парень кубарем скатился вниз. Поднявшись, он признался мне, что думал, что так и нужно седлать лошадей. Полагаю, за всю жизнь до сих пор парню довелось иметь дело с животными единственный раз, когда при посещении цирка ему разрешили покататься на голове слона.

Вместе с тем наша импровизированная конница очень помогла нам выиграть ту кампанию, не знаю, смогли бы мы победить, если бы у нас не было хотя бы таких подразделений. Как мы сожалели, что у нас под рукой нет полной кавалерийской дивизии с легкой полевой артиллерией. Будь у нас хотя бы несколько настоящих американских полков конных рейнджеров, ни один немец не ушел бы с острова.

Образ жизни местного населения весьма занятен. У них, похоже, так и не нашлось времени выбрать себе подходящее место для готовки пищи, поэтому их кухня — улица. Однако с нашим приходом используемое поварами оборудование заметно улучшилось, поскольку в дело у них теперь пошли наши использованные двадцатидвухлитровые канистры для масла. Впрочем, они не только готовят на улице, но и поют там, причем, что совершенно убивает, поют круглые сутки. Поскольку живут они на чесноке — у каждого на плече висит по крайней мере одна гирлянда чеснока, — пение их «ласкает» не только слух, но и обоняние.

В отличие от арабов, сицилийцы хорошо обращаются с животными, никогда не бьют их, не пользуются жесткими удилами, которые рвут строптивым коням рот, а управляются с ними обычной уздечкой. И, несмотря на это, домашний скот, выращенный хозяевами с любовью и в хороших условиях, самый послушный домашний скот, который мне только приходилось видеть. Данная характеристика в полной мере применима и к мулам. Чтобы заставить животное двигаться под седлом или в упряжке, сицилиец издает специфический звук — нечто среднее между отрыжкой и тяжелым вздохом. Для того чтобы остановить лошадь, специальной команды не требуется — как только хозяин перестает кряхтеть, животное останавливается само собой.

Как—то имело место забавное происшествие, связанное с марокканцами. Ко мне явился один сицилиец с жалобой на поведение марокканских солдат, или гумов, как их чаще называют. Он сказал, что многое может понять, поскольку известно, что все гумы — неисправимое ворье, гнусные убийцы и насильники, ничего хорошего от них никто и не ждет. Ладно уж, пусть себе. Ясное дело — война, обязательно кого—нибудь убьют или изнасилуют, без этого не обойтись. Но вот то, что гумы ворвались к нему в дом, зарезали кроликов и освежевали прямо в сенях, это, с его точки зрения, не укладывалось ни в какие рамки. Всему же есть предел!

Поскольку большую часть своего времени сицилийцы проводят в сидячем положении, логично было бы предположить, что за многие века сидения мысль их необычно разовьется по крайней мере в одном направлении — они станут непревзойденными конструкторами всевозможных стульев и кресел. Но не тут—то было. Сицилийцы способны сидеть на всем — на камнях, на ящиках, просто на земле, хоть бы и в грязи, но только не на стульях или в креслах. Между тем народ они очень веселый и жизнерадостный, а грязь, в которой они живут, ничуть не отягощает их. С моей точки зрения, было бы огромной ошибкой пытаться поднять их до наших высот, заставить жить в соответствии с нашими стандартами. Они никогда не смогут принять их и никогда не будут счастливы в нашем мире.

Что можно сказать о Корсике? Представьте себе, что Бог взял самый непроходимый, самый безрадостный участок Скалистых гор и бросил его в море. Корсика — это много—много лишенных какой—либо растительности утесов из полированного гранита. Однако о Корсике все же можно сказать хотя бы пару приятных слов. Во—первых, она полностью французская и, во—вторых, совершенно не пострадала от налетов авиации. Когда въезжаешь в такой город, как Аяччо, первое время тебе чего—то остро не хватает — наверное, разрушенных домов, заваленных обломками зданий улиц и искореженной техники. Аяччо абсолютно целый, словно бы вокруг нет никакой войны.

Неаполь, напротив, подвергался сильным бомбардировкам, однако наши летчики и тут вновь продемонстрировали свое мастерство, так что порт достался нам практически в рабочем состоянии.

Помпея — образцовые развалины и превосходный срез античной истории, кусок древней жизни такой, какой она была, законсервированный для нас разгневавшимся вулканом. Искренне жаль, что во время военных действий нам пришлось бомбить этот город—памятник, и большое счастье, что налеты не причинили ему серьезного ущерба.