"Война, какой я ее знал" - читать интересную книгу автора (Паттон Джордж Смит)

По пояс в грязи

8 ноября 1944 г. я проснулся в 03.00. Хлестал дождь. Я попытался снова заснуть, но, убедившись, что ничего не получится, поднялся и начал читать книгу Роммеля «Наступление пехоты». Так уж вышло, что, открыв ее наугад, я попал на страницы, где давалось описание боя, происходившего под сильнейшим дождем в сентябре 1914 г. Чтение ободрило и успокоило меня; я подумал, что, если немцы могли сражаться под дождем, наши парни тоже смогут, поэтому я лег и заснул, чтобы пробудиться уже в 05.15 от звуков лучшего будильника — орудийной канонады. Началась артподготовка.

Казалось, что не семь с лишним сотен орудий бьют залпами, а хлопают миллионы дверей в тысячах пустых, брошенных хозяевами домов. Дождь перестал, облака рассеялись, и вышли звезды. Небо на востоке осветилось вспышками. Мне даже стало жаль немцев, которые со страхом ждали нашего наступления и теперь понимали — то, чего они так боялись, началось. Успокаивая себя, я старался помнить, что я всегда «желал невозможного», «осмеливался на то, чего не дерзали другие» и что я — и это всего важнее — «не брал в советчики свои собственные страхи».

В 07.45 позвонил Брэдли, которому не терпелось узнать, как началось наступление и началось ли оно вообще. Я так и не сказал ему, буду или не буду действовать сегодня — боялся получить приказ сворачиваться. Узнав, что начало положено, он, как мне показалось, обрадовался. Потом трубку взял Эйзенхауэр и сказал: «Я надеюсь, что вы проведете мяч куда надо». Мы с Кодменом и Стиллером поспешили на наблюдательный пункт 12–го корпуса, но из—за дымовой завесы, которой прикрывали свои действия войска возле переправы, мы мало что смогли увидеть. Около 10.00 появились крупные соединения бомбардировщиков, обрушивших удары на выявленные разведчиками командные пункты неприятеля. Было ясно и почти безоблачно — за последние два месяца такой погожий денек выдался впервые.

Я посетил штаб—квартиры 80, 35 и 26–й дивизий; встретился с генералом Вудом. С наступление темноты тем вечером все части находились на заранее намеченных позициях, но, к несчастью, погода продержалась недолго — к ночи снова начался дождь.

Поездка на передовую 9–го числа произвела на меня тяжкое впечатление. Многие наплавные мосты ушли под воду; грузовики, самолеты, полевые госпитали — все они напоминали рыбаков, терпящих бедствие на льдине, — на множестве льдин в потоке жидкой грязи. Казалось, наступление обречено. Однако, когда я прибыл в расположение 5–й дивизии, мы с ее командиром генералом Ирвином и командиром 2–го пехотного полка полковником А. У. Роффом поднялись на пригорок, откуда увидели 1476 самолетов британских ВВС, занятых бомбардировкой целей в Меце. Прекрасное зрелище! Поначалу некоторые из нас забеспокоились, увидев в небе дымные шлейфы и приняв их за «хвосты» противовоздушных реактивных снарядов. Однако скоро стало ясно, что это сигнальные буйки, оставленные первыми пролетевшими над городом самолетами. Мы находились так близко, что слышали грозный рокот тысяч моторов, а земля у нас под ногами непрерывно сотрясалась и гудела от разрывов бомб.

На обратном пути мы видели, что все мосты через Мозель, кроме одного в Понт—а—Муссоне, ушли под воду, а сравнительно узкая, всего метров шестьдесят река Сель разлилась, став более чем вдвое шире. С другой стороны, не все и не везде обстояло так плохо. Когда я приехал в расположение штурмовой бригады «В» бригадного генерала Э. У. Пайлберна (10–я бронетанковая дивизия) около Мар—ля—Тур, места величайшего столкновения кавалерийских частей в 1870–м,[151] личный состав сохранял превосходную выправку и дисциплину. Пять батальонов 90–й дивизии переправились через Мозель прошедшей ночью.

Генералы Спаатс, Дулитл[152] и Кертис,[153] а также профессор истории военной авиации Брюс Хоппер заночевали у меня. Я был очень благодарен им за ту неоценимую поддержку, которую ВВС, как и положено настоящим друзьям, нам оказали.

10–го числа половодье немного пошло на убыль, и переправой в Понт—а—Муссон, которая ушла под воду в ночь на 9–е ноября, стало вновь можно пользоваться. Данное обстоятельство ободряло, поскольку, имея семь дивизий и ни одного моста через неприступную водную преграду, я чувствовал себя как без рук. 4–я бронетанковая дивизия продвигалась нормально, а 6–я бронетанковая на своем пути на северо—восток оттеснила значительные по численности немецкие колонны к расположениям 5–й пехотной дивизии, где, зажав противника с двух сторон, наши части нанесли ему серьезный урон в живой силе и технике. Командир 15–го корпуса Хэслип прибыл, дабы заверить меня в том, что его подразделение прикроет Третью армию с фланга. В тот момент 15–й корпус был придан Седьмой армии.

Я надеялся поставить победную точку в этом сражении 11–го числа, поскольку это день моего рожденья и потому что 11–е стало для меня счастливым днем в Западной Африке, но так или иначе моим чаяниям не суждено было сбыться.

В 17.10 вышел на связь Брэдли. Как я считаю, он сильно подвел меня, запретив использовать 83–ю дивизию. Уверен, тут не обошлось без происков Мидлтона или Ходжеса, а скорее всего обоих. В тот момент я испытал глубокое огорчение и по сей день считаю звонок Брэдли серьезнейшей ошибкой. Если бы две штурмовые бригады 83–й ударили на Саарбург, город почти наверняка пал бы 12–го или 13–го числа, что позволило бы нам захватить Трир, а если бы Трир находился в наших руках, прорыв фон Рундштедта[154] не стал бы возможным. Пожалуй, ситуацию эту можно охарактеризовать так: опять из—за одного гвоздя пропал весь ботинок.

Случаи заболевания траншейной стопой заметно участились. Только в одной дивизии за короткое время их было отмечено три тысячи. Никакие средства и попытки обезопасить личный состав отданной напасти не могли служить панацеей, поскольку людям приходилось переходить через многочисленные водные преграды зачастую по пояс в воде. Так что даже резиновые сапоги не спасали. И все же в значительной степени вина за распространение болезни лежала на офицерах и сержантском составе, не озаботившихся вовремя принятием превентивных мер. Я разослал личные разъяснения с указаниями о том, что надо делать, и ситуация несколько улучшилась. Я отдал приказ промазывать всю обувь салом, используя на работах такого рода пленных солдат неприятеля. Также приказал одновременно с пайком выдавать солдатом ежедневно по паре сухих носков. Благодаря усилиям полковника Мюллера мы смогли обеспечить калошами почти всю пехоту, но в некоторых подразделениях командиры сделали солдат жертвами своей нелепой жалости, посчитав ношение галош слишком утомительным для людей. Из—за проблем с траншейной стопой становилось все очевиднее, что оба корпуса должны быть разделены на отдельные дивизионные колонны, чтобы, пока одни дивизии отдыхают и сушатся, другие бы наступали, а потом первые сменяли бы их и так далее.

Начальники штабных отделов устроили празднование моего дня рожденья у полковника Коха, где мы пили коктейль «Танковые гусеницы»,[155] усовершенствованный в соответствии с полевыми условиями; при этом пометка «полевые условия» означает, что полагающиеся по рецептуре сорта спиртного в коктейле могут быть заменены на доступные в данной ситуации.

12–го 90–й дивизии пришлось отражать жестокую контратаку численно соответствовавшей ей немецкой дивизии, действия которой поддерживали танки. Наши бойцы не дрогнули и отбили контрудар, несмотря на то что им приходилось действовать без поддержки бронетехники и противотанковой артиллерии, не имея путей для отступления — мост за их спинами погрузился под воду. Как бы там ни было, корпусная артиллерия численностью в тридцать дивизионов вовремя вступила в бой.

Ситуация со снабжением снарядами улучшилась, если не считать факта недопоставки боеприпасов для 240–миллиметровых гаубиц и восьмидюймовых орудий.

Позвонил генерал Эйзенхауэр, который сообщил мне о снятии с командования 7–й бронетанковой дивизией генерала Сильвестра, сказав, что тот заявил, будто я имел предубеждение против него.

Это неправда, поскольку я не позволял командирам корпусов, в которые в тот или иной момент входила 7–я дивизия, отстранить его от командования все прошедшее время, начиная еще с августа.

13–го в наступление включилась Седьмая армия. Брэдли и Бонестил[156] навестили меня, и мы отправились в штаб—квартиру 12–го корпуса в Шато—Сален. Мы также нанесли визит в 4–ю бронетанковую дивизию, где Брэдли имел возможность воочию убедиться, сколько бед приносит нам грязь. Танки фактически ложились на брюхо, едва съехав с дороги.

Командование обещало направить в наше распоряжение пехотные части 75–й дивизии[157] не позднее 10 декабря и передать остальные ее подразделения к 15–му числу. Также нам обещали 11–ю бронетанковую дивизию, которая тогда как раз грузилась на суда в порту Соединенного Королевства.

В то время Брэдли высказал мысль о том, что, когда будет организована Пятнадцатая армия Соединенных Штатов, он поставит ее в тылу Третьей и Первой армий, что дало бы нам возможность отвлекать меньше сил на обеспечение порядка у себя за спиной.

Позднее вечером мы навестили раненых в госпитале, которые пребывали в приподнятом настроении. Вообще же такое положение буквально стало правилом в той операции.

14–го числа мне пришлось отговаривать Эдди от намерения обойти Фалькерберг.

Я посетил Уокера, и мы произвели смотр частей 95–й дивизии. Потери, понесенные этим соединением с 8 ноября, составляли 80 человек убитыми и 482 ранеными. Это, как я считаю, слишком много, учитывая, сколь малых успехов добилась дивизия за истекший период времени, о чем я и сказал Твадлу.

В Тионвилле мы видели самый длинный мост Бейли[158] в мире; саперы наводили его под огнем и только что закончили свою работу. Снаряды еще падали вблизи сооружения, но ни один из них не попал в мост, пока мы находились на нем. Оттуда мы направились в Каттеном, пересекли временный мост под прикрытием дымовой завесы и прибыли в расположение 90–й дивизии. Осуществленное 90–й дивизией форсирование реки Мозель достойно пера романиста. Переправа была сопряжена с огромными трудностями: после того как два батальона благополучно перешли на восточный берег, мост сорвало и всем остальным пришлось переправляться на плотах и лодках.

Генерал Ван Флит показал нам поле, где 12–го числа шел ожесточенный бой. Никогда еще в своей жизни я не видел такого количества убитых немцев в одном месте. На расстоянии полутора километров они лежали рядом практически плечом к плечу друг к другу.[159]

В тот день (14–го) начала переправу 10–я бронетанковая дивизия, а это означало, что дела все же продвигались.

15–го прибыл генерал Эйзенхауэр, и мы нанесли визит в 12–й корпус, а также в 26–ю и 35–ю дивизии. Ему понравилось то, что он увидел, верховный главнокомандующий даже сфотографировался шагающим по грязи, которой там хватало.

В ту ночь с нами произошел довольно забавный случай. Мне хотелось хорошенько протопить камин в комнате генерала Эйзенхауэра, при этом мы так постарались, что подожгли гостиницу, да так, что едва потушили пожар. Скажу откровенно, нам с британским адъютантом главнокомандующего полковником Джимми Голтом пришлось попотеть.

По состоянию на 15 ноября операция протекала вполне удовлетворительно, если не считать того, что 4–я бронетанковая продвигалась не так быстро, как хотелось бы, а Седьмая армия помогла нам меньше, чем мы рассчитывали. Командир 12–го корпуса начал перестроение дивизий, с тем чтобы 6–я бронетанковая была готова в случае чего пойти на прорыв.

16–го генерал Эйзенхауэр уехал, перед отбытием посетив склады артиллерийских боеприпасов и обмундирования, а также госпиталь.

От Марлен Дитрих, которая жила в Германии во время Первой мировой войны, я слышал, будто бы немцы использовали для борьбы с траншейной стопой противостолбнячную вакцину или сыворотку, мы тоже попробовали на добровольцах в госпитале, но безуспешно.

17–го числа в Фалькенберге мы узнали от пленных, что в разных местах в городе заложено множество мин замедленного действия, причем взрыватели у некоторых из них установлены на три недели. Впоследствии пятнадцать из таких мин взорвались.

Эдди позвонил мне и сообщил, что расчет расхода снарядов на 18–е число составляет девять тысяч, но я велел наступать и ни о чем таком не думать, а если надо, израсходовать двадцать тысяч, поскольку я не вижу причин экономить боеприпасы. Чрезмерная бережливость во время наступления ни к чему хорошему не приводит. Незачем ограничивать себя и на протяжении трех дней выпускать по девять тысяч залпов, теряя пехоту из—за того, что не подавлены огневые точки противника, когда можно в первый день дать двадцать тысяч, достигнув максимального эффекта. Если же и тогда не удается добиться цели, а боеприпасы на исходе, тут уж делать нечего — бери лопату и начинай окапываться.

18–е число стало днем триумфа авиации. Самолеты 19–й тактической воздушной бригады поднялись со своих аэродромов с рассветом и вернулись обратно, только когда стемнело; но и тогда бал не кончился, потому что в дело вступили ночные бомбардировщики, которые атаковали пятнадцать транспортных автоколонн.

20–й корпус наступал успешно. 90–я и 95–я дивизии продвинулись глубоко и находились в соприкосновении с 5–й дивизией к востоку от Меца. 10–я бронетанковая дивизия также вполне справлялась с поставленной задачей. Вообще операция протекала столь успешно, что я уже видел себя по ту сторону линии Зигфрида. Однако я предвосхищал события.

Я посетил штаб—квартиру 5–й дивизии в Фор—Лезн поблизости от Верни. 10–й пехотный полк (командир — полковник Роберт П. Белл) из состава этой дивизии провел ночную атаку и, продвинувшись на шесть километров, перерезал защитникам Меца последние пути к отступлению. Пока я находился в крепости, вышеназванный полк вступил в контакт с частями 90–й дивизии, и к 11.00 в тот день подразделения как 5–й, так и 90–й уже завязали бои на улицах Меца. Ночная атака 10–го пехотного была характерна тем, что идти солдатам пришлось через минное поле. Поскольку они переходили его в темноте, то потеряли около тридцати пяти человек, но, попробуй они сделать это в дневное время, скорее всего, на минах подорвались бы те же тридцать пять, плюс еще несколько сотен полегло бы под пулеметным и ружейным огнем противника.

В Верни мы смогли видеть наглядный пример последствий попадания тяжелых фугасов, которые разрушали крепости, хотя и не так сильно, как можно было ожидать. Вместе с тем ударное действие от взрыва бомбы, по всей вероятности, оказывалось очень сильным и приносило немалый вред защитникам.

Последнюю немецкую колонну, пытавшуюся выбраться из Меца, перехватила на пути рота средних танков 6–й бронетанковой дивизии, открывшая огонь с расстояния не больше полутора сотен метров.

Позднее я специально приехал посмотреть место сражения и должен сказать, что редко встречал подобное — то был не бой, а бойня.

Еще одним замечательным эпизодом операции стал захват моста, соединявшего западный берег реки Мозель с расположенным на ней напротив Меца островом. Мост удалось взять целым, обстреляв его защитников рвущимися в воздухе шрапнельными снарядами с бесконтактными взрывателями, а затем сразу же пустив на них танки, которые не позволили минерам замкнуть контакты детонаторов.

Я оповестил Брэдли о том, что хотя официально немцы в Меце еще не капитулировали, захват его — на нашем счету, и в особенности на счету 20–го корпуса.

20–го числа погода не позволяла самолетам подниматься в воздух, так что никакой поддержки с воздуха мы не получили. Тем не менее французы осуществили прорыв в Бельфоре, и Седьмая армия также смогла продвинуться вперед. Ничего не скажешь — хорошие новости.

В тот же самый день мы начали приводить в действие решение о включении 5–й дивизии в состав 3–го корпуса, перед которым ставилась задача окончательного подавления сопротивления защитников Меца. Такое решение не только избавляло командира 20–го корпуса от необходимости постоянно оглядываться, но также выводило на оперативный простор 3–й корпус; учитывая тот факт, что на северном участке 7–й корпус подвергался атакам противника, теперь у нас появлялась возможность кое—что противопоставить немцам. 20–й корпус, состоявший на данном этапе из 10–й бронетанковой, а также из 90–й и 95–й дивизий, мог продолжать наступление на Саарбург и готовить вторую атаку на участке между Мерцигом и Саарлаутерном.[160] На первый взгляд наступление на данном направлении могло показаться полным безрассудством, поскольку наиболее мощным являлся именно этот участок линии Зигфрида. Тем не менее очевидная сила на деле порой оборачивается слабостью, поскольку люди часто склонны ставить на сильных позициях слишком слабые или недостаточные по численности подразделения.

Как командир 20–го корпуса, так и его коллега из 12–го волновались за свои обращенные друг к другу (для первого — правый, для второго — левый) фланги в окрестностях Сент—Авольда, при этом каждый требовал, чтобы другой заполнил образовавшуюся пустоту. Как бы там ни было, я считал, что вместо этого им следовало бы сузить фронт и положиться на Бога, чтобы немцы не нанесли удара между ними. Насколько мне известно, противник так никогда и не попытался сделать чего—либо подобного.

Безусловно, темпы наступления снижались из—за утомления личного состава и недостатка пополнений. Единственным решением в сложившейся ситуации виделось мне сужение ширины фронта наступления каждого из корпусов. 22–го числа заключительная схема продолжения операции выглядела следующим образом: 20–й корпус (10–я бронетанковая дивизия и одна штурмовая бригада 90–й) наступают на Саарбург и Мерциг; остальные части 90–й дивизии и 95–я дивизия ведут атаку в окрестностях Саарлаутерна. Далее так: 5–я дивизия, за исключением одной штурмовой бригады, которую приходилось выделить для завершения осады Меца, останется в резерве, чтобы поддержать наступление на том участке фронта, где оно окажется успешным.

К тому моменту сопротивление противника в Меце было практически сломлено, и мы фактически уничтожали артиллерийским огнем остатки немецких складов с боеприпасами, горючим и амуницией. По нашим расчетам, предполагалось, что 80–я и 6–я бронетанковые дивизии из состава 12–го корпуса поведут наступление в окрестностях Сааргемина; одна штурмовая бригада 35–й дивизии станет действовать совместно с 6–й бронетанковой; 26–я дивизия и остальные части 35–й, сделав остановку, приведут себя в порядок и просушатся. 4–я бронетанковая должна была наступать к югу от Саарбрюккена. В схеме развития операции заключался один весьма серьезный недостаток — планировалась она, когда стояла сухая погода, потому виделась как самый настоящий блицкриг. Когда же наступила пора действовать, мы оказались посредине самой огромной грязной лужи, в которую только случалось превращаться территории между Мозелем и Рейном за последние восемьдесят лет.

23–го мы построили почетный караул в честь генералов Эдди и Уокера и их побед в Нанси и Меце. Несмотря на то что оба они все еще оставались генерал—майорами, оркестр играл для них мелодию как для генерал—лейтенантов, и я надеялся, что музыка напророчит им заслуженное повышение. В случае с Уокером уже так и случилось, и я верю, что Эдди тоже получит—таки свою третью звездочку.

Мы с командующим французской армией генералом Жиро провели вместе часть дня за приятной и полезной беседой. Когда—то он в течение нескольких лет командовал в Меце французскими частями и знал все возможные направления для атаки на Германию. Жиро выражал полное согласие с избранной нами тактикой. Однако он указал несколько участков, продвижение на которых было бы невозможно. В этот раз я последовал его совету, однако, когда 13 марта 1945 г. 20–й корпус развивал наступление на данном участке, ему вполне удалось пройти в непроходимых местах.

В промежутке между 12–м и 15–м корпусами были обнаружены части 130–й отборной танковой дивизии (генерал—лейтенант Фриц Байерлейн),[161] которые успешно атаковала во фланг 4–я бронетанковая.

Мы направили командованию рапорт о целесообразности передачи 15–го корпуса Третьей армии на период проведения намеченного наступления на участке фронта от реки Саар в направлении Рейна. 24–го генералы Эйзенхауэр и Брэдли проезжали через Нанси на пути в штаб 6–й группы армий, и я попытался протолкнуть идею относительно 15–го корпуса. Я аргументировал тем фактом, что между Люневиллем и Тионвиллем, где имелся всего один естественный коридор, должна была дислоцироваться всего одна армия. Несмотря на основательность моих уверений, мне не удалось отвоевать себе 15–й корпус.

Поскольку дни становились все короче, а расстояния, на которые продвигались части Третьей армии, быстро увеличивались, представлялось своевременным перенести командный пункт вперед. Однако из—за отсутствия необходимой сети дорог ни одно другое место, за исключением Сент—Авольда, не подходило, между тем в этом населенном пункте находился 12–й корпус. Важно знать, что, выбирая место для командного пункта, нужно подыскивать такую точку, откуда вы можете проехать на позиции своих войск, двигаясь только вперед. Командный пункт, устроенный в таком месте, откуда полководцу приходится добираться к местам дислокации своих подразделений в направлении, противоположном тому, в котором наступает его армия, крайне неудобен по ряду причин. Первая, и главная, — поступая так, как я считаю правильным, вы не только сбережете время, но и солдаты всегда будут видеть, что их командир едет к передовой, а не в тыл. Возвращаться же лучше на «Кабе» — так и солдаты никогда не увидят вас спиной к фронту, и время можно будет сэкономить.

Когда я вспоминаю о полетах, мне на ум приходит начало нашего продвижения по территории Франции. Тогда я не раз замечал с воздуха множество укрытий по обеим сторонам главных дорог. Как я выяснил, «лисьих нор» понастроили для того, чтобы обезопасить водителей немецких грузовиков во время налетов наших бомбардировщиков. Как только водители заметят самолеты, они, остановив машины, смогут спрятаться в укрытиях. Не очень—то это им помогло. Теперь местные жители, которых и заставляли рыть те норы, благополучно засыпали их землей.

Еще одно обстоятельство немало поразило меня — обилие на полях воронок от бомб. Бомбы, по всей видимости, никому не причинили вреда, а тот, кто сбрасывал их, похоже, не думал ни о чем, кроме того, чтобы побыстрее отбомбиться где угодно. Конечно, это довольно частый случай, однако не стоит слишком придираться к авиации, поскольку и орудийные снаряды, и пули совсем не так часто находят свою цель. С другой стороны, все немецкие аэродромы из—за воронок от бомб наших летчиков выглядят сверху словно ноздреватый швейцарский сыр.

25–го я посетил 95–ю дивизию. Боевой дух личного состава находился на должном уровне, однако подлинного и единодушного стремления продвигаться вперед к победе в них все же не чувствовалось. Ребят, как мне казалось, следовало бы совсем немножко подтолкнуть. Пока мы добирались в расположение этой части, поблизости упало несколько снарядов, выпущенных из 88–миллиметровых или 105–миллиметровых орудий. После 95–й мы проезжали через Мец, и душу мне согревала мысль о том, что этот город впервые за тысячу триста лет был взят штурмом, и взяли его американские парни.

С пополнениями прибыло немало капитанов, и я для начала поставил их в роты в подчинение к лейтенантам, пока не освоятся и не разберутся, что к чему. Хотя по уставу делать так не полагается, я поступал подобным образом и во время Первой мировой войны, и теперь; оба раза срабатывало.

Седьмая армия установила оговоренные границы между своим флангом и флангом Третьей армии, в результате чего мы оказывались на деле очень стесненными, но нам в конечном итоге удалось убедить их принять разграничение, существующее между 12–м и 15–м корпусами — причем такое, как если бы 15–й принадлежал нам. А именно, северную линюю: Лорентцен — Ралинген — Боу—лин — Вальтхольбен — Кайзерслаутерн — Бобенгейм.[162] Я позвонил генералу Хэслипу и поздравил с действительно заслуживавшим всяческих похвал прорывом, осуществленным его корпусом.

Нас посетил посол в России Эверелл Гарриман,[163] которого я отвез в расположение 4–й бронетанковой дивизии с намерением продемонстрировать, что русские не единственные на свете мастера воевать в грязи. Во время этой поездки нам пришлось переезжать через четыре старых и два новых противотанковых рва глубиной от четырех до пяти и шириной от восьми до двенадцати метров, а также пересекать бесчисленное множество траншей, каждую из которых нашим ребятам приходилось брать с бою. Количество человеко—часов, затраченных на рытье этих бесполезных преград, не может не поражать воображение.

Когда мы прибыли в расположении 4–й бронетанковой, то переправились через Саар и объехали удаленные позиции.

Я наградил лейтенанта, который, командуя «Шерманом» М–4, уничтожил пять «пантер». Затем я пожелал отправиться на место героического поединка и нашел все подбитые машины дымящимися. По оставшимся в грязи следам гусениц можно было понять, как все происходило. Наш танк шел по дороге, проложенной по насыпи, экипаж заметил справа внизу на расстоянии метров двухсот пятидесяти две «пантеры». Огнем своего орудия он вывел машины противника из строя и, вероятно стремясь довершить дело, подъехал ближе. Спустившись, он обнаружил еще три вражеских танка и вступил в схватку с ними на расстоянии не более сорока метров. Все немецкие танки были подбиты. Наш тоже.

Гарриман сказал мне, что Сталин в присутствии штаба Красной Армии дал весьма высокую оценку действиям Третьей армии, заявив: «Красная Армия даже и мечтать не могла о таком марше, какой осуществила Третья армия по территории Франции».

28–го в штаб Третьей армии явились генералы Бреретон[164] и Риджуэй[165] с предложением задействовать в наступлении воздушно—десантную армию. Я указал им участок территории между Вормсом и Майнцем, который с полным на то основанием мог считаться пригодным местом для переправы. Они ответили, что им данный квадрат кажется вполне удачным и что они займутся изучением деталей.

У воздушно—десантной армии есть один недостаток — слишком уж она неповоротлива. Учитывая сегодняшнее состояние дел в области десантирования с воздуха, представляется более правильным иметь на армию всего один полк парашютистов, готовых приступить к выполнению задания в течение двенадцати часов, чем собранные воедино несколько дивизий десантников, которым нужно несколько недель, чтобы начать действовать. Трижды на протяжении всего нашего наступления в августе — сентябре этого года мы обсуждали планы задействовать в наших операциях воздушных десантников, и трижды мы оказывались в точках, куда они должны были выброситься, раньше, чем эти парни успевали надеть парашюты.

Генерал Уокер заявил, что он может ударить на Саарлаутерн в любой день, начиная с утра 25 ноября, и что, хотя он и предпочел бы получить поддержку с воздуха, вполне способен обойтись без нее. Брэдли сообщил, что Первая и Девятая армии, похоже, завязли, и что если мы пойдем на прорыв, то получим подкрепление, которое в противном случае направили бы к ним.

29 ноября я изучал планы 12–го корпуса по обеспечению переправы через реку Саар с использованием 26–й дивизии на участке к северо—западу от 4–й бронетанковой. Это дало бы нам возможность приготовить восточный берег реки к высадке 35–й дивизии, что в свою очередь, как предполагалось, предоставит верный шанс пересечь Саар в том же месте 6–й бронетанковой.

На пути из Шато—Сален в Сент—Авольд мы пересекли линию Мажино[166] и поразились тому, что не нашли там для себя ничего поразительного. На самом деле части 80–й дивизии прошли через нее с боями, даже и не зная, по каким «священным» местам ступают подошвы их башмаков.

Медленное прибытие пополнений привело к тому, что недокомплект личного состава составлял по армии девять тысяч человек. Мне пришлось перевести в пехоту пять процентов корпусных и армейских штабных подразделений, что немедленно вызвало вой со стороны всех штабных отделов. Начальники заявили, что не смогут справляться с делами, если будет произведено намеченное урезание. В действительности же, как показали дальнейшие события, даже десятипроцентное сокращение численности их подразделений не оказало негативного воздействия на деятельность штаба.

В длинный перечень того, чего нам в тот момент не хватало, можно занести и спиртное. Добрые старые времена, когда нам удалось захватить двадцать шесть тысяч ящиков шампанского в одном городе и четырнадцать тысяч ящиков коньяка в другом (все до одного они являлись прежде собственностью вермахта, о чем говорили соответствующие штампы), утекли в Лету вместе с самим шампанским и коньяком.

Мы с генералом Уэйлендом обсудили на собрании обоих штабов перспективы использования средних бомбардировщиков против Саарлаутерна и пришли к выводу, что если они не смогут бомбить, видя цели, то придется сбрасывать бомбы вслепую через облака. Кроме того, если они не нанесут ударов с воздуха до 2 декабря, 90–й и 95–й дивизиям придется обходиться без поддержки авиации. Позднее вечером Уэйленд позвонил и выразил опасения, что, если атака не будет начата 1 декабря, бомбардировщики могут вообще не взлететь, тогда я приказал Уокеру быть готовым атаковать сразу после 1–го. Наверное, с моей стороны это была ошибка — в целях достижения лучшего результата следовало дать 95–й дивизии еще один день на подготовку.

Когда средние бомбардировщики ударили на Саарлаутерн 1 декабря, только четыре из восьми эскадрилий смогли поразить цели, и у 95–й дивизии было куда больше проблем с выходом к реке, чем ожидали командиры. 2–го числа, однако, Саарлаутерн подвергся налету десяти эскадрилий средних бомбардировщиков, которые отработали по объектам столь успешно, что уничтожили городскую электростанцию. Немцы собирались использовать энергию электростанции в том числе и для подрыва мостов через реку. В результате удачного бомбометания мосты достались нам целыми.

Я нанес визит в расположение 90–й дивизии и заехал на командный пункт 359–го пехотного полка, находившегося под началом полковника Реймонда Э. Белла. Я попросил его отвезти меня на наблюдательный пункт к северу от Саарлаутерна. Часть пути мы проделали на колесах, а затем, достигнув леса, вышли из машины и долго шагали пешком по дороге. Прямо напротив, на той стороне реки, я увил немецкую огневую точку с торчавшим из амбразуры стволом пулемета и поинтересовался у Белла, есть ли в доте расчет. Полковник ответил, что, как он думает, есть. Нас разделяло не более полутора сотен метров. К счастью, немцы не стреляли, однако, когда мы подошли к дому, где располагался наблюдательный пункт, они очнулись и дали несколько длинных очередей, но промазали. Всегда ненавидел устроенные в зданиях наблюдательные пункты — кажется, только ленивый не выстрелит. Хорошо еще, что из пулемета, а не из пушки.

2–го числа стало ясно, что генерала Вуда пора отправлять домой на отдых. С генералом Эйзенхауэром вопрос был улажен, и я послал генерала Гэффи, прежде руководившего штабом моей армии, принять дивизию Вуда. Конечно, мне не хотелось отпускать Гэффи из штаба, но никого другого я не мог найти, а 4–й бронетанковой в тот момент требовался очень толковый командир. Последующие достижения дивизии показали, что назначение оправдало себя.

Ситуация с прибытием пополнений находилась на грани или уже за гранью. В армии, состоявшей из шести пехотных и трех танковых дивизий, не хватало одиннадцати тысяч человек. Если перевести подсчет на стрелков, — а именно стрелков более всего выбывает из строя, — то означает, что стрелковые роты оказывались укомплектованными только на пятьдесят пять процентов от положенного по штату. Мы, где только можно, искали способы пополнить численность личного состава в стрелковых частях. Сняли еще пять процентов штабистов в корпусах и армии, а также издали приказ по дивизиям перетрясти менее важные в свете момента части, например, уменьшить численность расчетов противотанковой артиллерии и перевести освобожденных бойцов в стрелки.

5–го декабря, через день после назначения Гэффи на пост командующего, 4–я бронетанковая дивизия продвинулась на двенадцать километров; возглавлял атакующие колонны генерал Эрнст. 90–я дивизия перешла Саар выше Саарлаутерна; в 95–й дивизии уже второй полк успешно форсировал реку южнее города. Несмотря на плотный огонь вражеской артиллерии, наши части не понесли значительных потерь.

6–го числа во время экскурсии по фронту Третьей армии артиллеристы позволили двум конгрессменам, Льюсу и Меррику, дернуть вытяжные шнуры двух орудий, обстреливавших Фор—Дриан. Мне это известие страшно не понравилось, потому что во время Первой мировой войны один конгрессмен точно таким же поступком вызвал резкую реакцию населения.

Тем вечером прибыли генералы Спаатс, Дуллитл и Ванденберг,[167] и мы договорились о массированной бомбардировке участка линии Зигфрида в районе Кайзерлаутерна. Более грандиозного воздушного налета мы еще никогда не планировали. Он замышлялся как серия атак общей продолжительностью три дня. При этом каждый день тысяча тяжелых бомбардировщиков должна была отодвигать границы секторов нанесения ударов все дальше и дальше вглубь вражеской обороны. Чтобы избежать попаданий по своим, мы предполагали отвести пехоту на три с половиной километра от наиболее близко расположенного к нам рубежа зоны бомбометания, совмещая таким образом эту границу с передовой линией наших позиций в том виде, в котором она существовала на данный момент. Чтобы помешать противнику немедленно после окончания нанесения авиаудара занять трех с половиной километровую полосу, освобожденную нашими войсками, мы намеревались выдвинуть на данный участок танки. Риск прямого попадания случайной бомбы в танк был невелик, а осколки не могли причинить им вреда.

В Саарлаутернском сражении 90–я дивизия не смогла удержать мост на своем участке из—за слишком сильного огня неприятеля, однако, используя паромные переправы в ночное время, сумела отстоять позицию.

Захват Меца и Саарская кампания Третьей армии начались 8 ноября 1944 г. 8 декабря — иными словами, спустя месяц после начала боев — мы освободили 873 города и очистили территорию площадью свыше четырех тысяч квадратных километров. Мы захватили 30.000 пленных, ранили или убили 88 000 солдат и офицеров противника. Также записали на свой счет 137 танков и 400 орудий, потеряв в боях за тот же период всего 23 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, не считая 18 000 человек, вышедших из строя не вследствие боевых действий. Таким образом, общий итог потерь составил 41 000 солдат и офицеров. При полученном пополнении численностью 30 000 человек недокомплект личного состава равнялся 11 000. Продолжая оперировать цифрами, скажу, что за 130 дней боев, начиная с 1 августа и по 8 декабря, средние ежедневные потери Третьей армии составили 812 человек в день, тогда как средние потери противостоявших нам частей германской армии равнялись 2700.

Чтобы наземные войска могли координировать собственные действия с работой авиации в ходе нашего нового, назначенного на 19 декабря броска к берегам Рейна, нам следовало, не теряя времени, выйти на позиции перед линией Зигфрида, и потому для 12–го корпуса начались самые настоящие конские бега. Для того чтобы выйти победителями в соревновании, нам надлежало ввести в действие штурмовую бригаду (346–й пехотный, под началом полковника Н. А. Костелло) 87–й дивизии (бригадный генерал Фрэнк Л. Кьюлин—младший), как только та бригада прибудет в наше распоряжение, а также привести в боевую готовность отправленные на непродолжительный отдых 4–ю бронетанковую и 80–ю дивизии.

Погода была такой мерзкой, что я отдал приказ всем полевым священникам молиться Богу, чтобы тот остановил дождь и ниспослал нам солнце. Я также распространил среди личного состава открытки с текстом молитвы о ниспослании хорошей погоды,[168] на обратной стороне которых напечатали мои праздничные рождественские поздравления.

Было ли то божественным вмешательством — ответом на слова молитвы, или причина заключалась в обычных капризах природы, мы едва ли когда—нибудь узнаем. Так или иначе, 23–го числа, наследующий день после опубликования текста молитвы, погода улучшилась и держалась еще примерно неделю. Союзникам вполне хватило времени, чтобы, отложив на время нанесение решающего удара по врагу, переломить хребет наступлению фон Рунштеда.

Чтобы находиться ближе к месту предстоящего сражения, мы перенесли наши оперативные штабы в Люксембург. Основная же часть штаба армии, при котором находился и капеллан, все еще оставалась в Нанси. Генерал Паттон вновь вызвал меня к себе. Когда я вошел, он встретил меня с широкой улыбкой и воскликнул: «Черт побери!

Только посмотри, какая погода! Этот парень О'Нил знает свое дело. Доставь—ка его сюда, я хочу пришпилить ему медаль на грудь».

Капеллан прибыл на следующий день. Когда мы пришли в кабинет генерала Паттона, все еще держалась солнечная погода. Генерал встал, вышел из—за стола, протягивая руки к священнику, и произнес: «Капеллан, вы самый знаменитый человек в штабе. Вне сомнения, вы любезны и Богу и солдатам». Затем генерал вручил капеллану О'Нилу медаль «Бронзовая звезда».

Все поздравляли священника и благодарили его за ясное солнце над головой и за то, что мы теперь можем с новой силой посвятить себя уничтожению неприятеля.

P. D. Н.

12–го числа мы со Стиллером посетили командный пункт 4–й бронетанковой, 26–й и 87–й дивизий. 87–я занимала позиции 26–й, и одна штурмовая бригада вела бой с неприятелем, как казалось, успешно продвигаясь. Позднее, однако, стало ясно, что успех был не таким, как представлялось вначале. В любом случае, это была отличная дивизия.

Затем мы направились в 35–ю дивизию, которая, несмотря на недокомплект личного состава и утомление бойцов, сражалась с похвальным упорством. В ее задачу входило овладение высотой на левом фланге 12–го корпуса у Сааргемина. Я принял решение включить 6–ю бронетанковую и 26–ю дивизии в состав 3–го корпуса, дислоцированного около Саарбрюккена. Таким образом, если бы неприятель контратаковал 8–й корпус Первой армии, что не исключалось,[169] я мог бы помочь соседям, ударив 3–м корпусом строго на север, к западу от реки Мозель. С другой стороны, 20–й корпус мог бы осуществить скачок с севера, где в окрестностях Трира концентрировал свои силы неприятель, развернуть фронт влево и сдерживать вражеские атаки, в то время как 3–й корпус мог бы продвигаться на восток в районе Саарбркжкена, действуя в согласовании с 12–м корпусом. Я обсудил эти схемы с генералом Эдди, и тот признал их верными.

3 декабря мы определились с датой начала авиарейдов, окончательно решив назначить ее на 19–е число. По плану продвижение 12–го корпуса через позиции неприятеля должно было начаться с наступлением ночи 22–го. Если к тому времени 6–й корпус (под началом генерал—майора Э. X. Брукса) Седьмой армии справа от нас не сможет прорваться на своем участке, у нас еще останется время перенести удар авиации южнее по оборонительным позициям противника, дислоцированного перед 6–й корпусом.

Битва за Саарлаутерн носила крайней изматывающий характер, потому что нам приходилось драться буквально за каждый дом. Хотя, с другой стороны, потери оказались на удивление незначительными.

Численность 80–й и 5–й дивизий была доведена до нормы за счет пятипроцентного сокращения штабных частей армии и корпусов, а также четырех тысяч солдат и офицеров, собранных из частей, понюхавших пороху в Меце. Этого количества хватило, чтобы покрыть недостаток штата 26–й дивизии, и еще даже осталось для пополнения численности 90–й и 95–й дивизий. Если бы главное управление снабжения провело бы у себя аналогичную процедуру, нам бы хватило солдат, чтобы закончить войну. Все, что было нужно для этого, — приказ генерала Эйзенхауэра о десятипроцентном сокращении численности частей управления снабжения и направлении высвободившихся солдат в стрелковые подразделения.

14–го числа в Саарлаутерне мы с Кодменом проезжали через мост, как считалось, простреливавшийся неприятелем. С моей стороны было намеренным жестом продемонстрировать солдатам, что генерала тоже могут подстрелить. Меня не подстрелили — можно сказать, вообще не стреляли в меня. Почти все здания, которые я посетил в Саарлаутерне как на этой, так и на той стороне реки, представляли собой самые настоящие крепости. Подвалы и полуподвальные помещения были построены из бетонных плит тридцать сантиметров толщиной, и практически в каждом располагались пулеметы, торчавшие из гнезд прямо над тротуаром. Немцы и в самом деле народ обстоятельный и педантичный.

Несмотря на отсутствие моста на ее участке, 90–я дивизия успешно продвигалась к востоку от города. Хотя стрелков сильно не хватало, боевой дух личного состава находился на высоком уровне, и ребятам удалось уничтожить немало немецких солдат.

Затем мы отправились к Брэдли в Люксембург через Тионвилль. Монтгомери, как видно не без участия премьер—министра,[170] добился контроля над Девятой армией. Фельдмаршал жесточайшим образом противодействовал моей и Пэтча операциям. Монтгомери по—прежнему хотел сконцентрировать на севере все боеспособные части, чтобы командовать ими самому; он упорно настаивал на том, что переход Рейна возможен только в районе Кельна и, главное, что осуществить данную операцию можно будет лишь в том случае, если руководить ей станет он. Все это ужасно удручало меня, поскольку до тех пор пока мое наступление походило на короткие прыжки вперед, я не мог должным образом развернуться. Я предчувствовал, что, если не смогу осуществить серьезного прорыва на восток после запланированной массированной подготовки с воздуха, мне придется перейти к обороне, что означало — лишиться нескольких дивизий.

16–го числа я нашел Эдди в весьма удрученном состоянии: он нервничал, поскольку 87–я дивизия никак не могла справиться с задачей и из—за того, что пришлось отстранить от занимаемой должности одного полковника, не сумевшего принять в своем подразделении должных мер для снижения распространения заболеваний траншейной стопой. Впоследствии вышеупомянутый полковник показал себя отличным бойцом.

В тот момент я оценивал ситуацию как гораздо более благоприятную, чем она в действительности являлась, и подумывал разместить 3–й корпус в тылу у 35–й дивизии, чтобы в случае удачного развития событий немедленно начать развивать успех, поскольку, хотя Милликин еще по—настоящему не нюхал пороха, он, по крайней мере, не страдал от утомления.

Я намеревался дать хотя бы короткую передышку Эдди и непременно сделал бы это, если бы не опасения, что отпуск только повредит ему.

В ночь на 16 декабря вышел на связь начальник штаба 12–й группы армий генерал Аллиен, который высказал намерение передать 10–ю бронетанковую дивизию 8–му корпусу Первой армии для отражения сильного натиска немцев. Это стало первой официальной реакцией на давно предвиденный нами прорыв неприятельских частей, позднее получивший название «Балдж». Поскольку утрата данной дивизии ставила под удар мой прорыв на Саарлаутернском направлении, я решительно высказался против, упирая на то, что мы уже заплатили высокую цену за обладание инициативой на данном участке и что передача 10–й бронетанковой дивизии Первой армии сыграет на руку противнику. Генерал Брэдли согласился с моими доводами, но заметил, что ситуация настолько серьезна, что не стоит обсуждать ее по телефону.

17–го числа сведения о наступлении немецкой армии приобрели более отчерченные формы. На протяжении довольно широкого участка фронта обнаруживалось немало отдельных частей неприятеля, однако о едином крупном соединении пока не сообщалось. В ночь с 17–го на 18–е было отмечено заметное оживление в перемещении немцев на участке фронта перед позициями частей 20–го корпуса. Данное обстоятельство могло оказаться отвлекающим маневром для атаки на 8–й корпус Первой армии, или же атака на 8–й корпус могла служить отвлекающим маневром для нанесения удара по 20–му корпусу. Я склонялся к мысли, что действительной целью противника являлся 8–й корпус.

Если бы немцы атаковали позиции Третьей армии, мы бы нашли, чем их встретить. 5–я дивизия высвободила 95–ю, а 80–я выдвигалась на линию 12–го корпуса, чтобы гарантировать выход наших частей на линию Зигфрида к 19–му числу. Единственным участком, на котором немцы могли действительно нанести урон Третьей армии, был треугольник между реками Саар и Мозель, где, прикрывая участок шириной в пятьдесят километров, находился полковник Полк с усиленным 3–м кавалерийским дивизионом.

Я вызвал генерала Милликина и обсудил с ним возможные варианты действий 3–го корпуса — его атаку в северном направлении в случае, если немцы продолжат наступление на 8–й корпус Первой армии. Я также дал распоряжение Эдди ввести в бой 4–ю бронетанковую, поскольку чувствовал, что иначе дивизию направят на север по приказу главнокомандующего. Факт, что я поступил подобным образом, говорит о том, сколь невысоко я в тот момент оценивал серьезность угрозы, которую несли в себе действия неприятеля.

В 10.30 18–го числа позвонил Брэдли и попросил меня прибыть на совещание в Люксембурге с начальником разведотдела, начальником планирования и начснабом моего штаба. Он предупредил, что я услышу там нечто такое, что мне очень не понравится. Когда я появился в штаб—квартире, Брэдли показал мне на карте, как глубоко продвинулись немцы, и спросил, что бы я мог предпринять в связи со сложившимися обстоятельствами. Я ответил, что могу сегодня же ночью остановить наступление 4–й бронетанковой и начать концентрировать ее части в районе Лонгви. Я также сказал, что утром можно снять с фронта и перебросить на Люксембург 80–ю дивизию, а 26–я дивизия, хотя в ее составе и находятся четыре тысячи «зеленых» из пополнений, полученных от штабных частей, может быть приведена в состояние боевой готовности в течение двадцати четырех часов.

Той же ночью около 23.00 мне позвонил Брэдли и попросил приехать в Верден в 11.00 19–го для встречи с ним и с Эйзенхауэром. Я сразу же объявил на 08.00 19–го штабное совещание с участием нсех членов главного штаба Третьей армии, а также генерала Уэйленда с его штабом.

Я открыл совещание сообщением об изменении планов и предупреждением относительно того, что, хотя все мы привыкли действовать быстро, теперь нам придется продемонстрировать еще большую скорость и оперативность. Мы набросали черновой план, основанный на том, что мне будет предоставлена возможность оперировать 8–м корпусом Первой армии (Мидлтон) и 3–м корпусом Третьей армии (Милликин) на любых двух из трех возможных направлений. С левого фланга маршруты атаки располагались по приоритетному принципу следующим образом: из предместий Ди—кирка прямо на север; из предместий Арлона на Бастонь, который все еще принадлежал нашим войскам; и последний вариант — из предместий Нефшато против левой стороны острия клина вражеского наступления.

Поскольку предполагалось, что мы с Кодменом вылетим в Верден в 09.15, между 08.00 и 9.00 мы провели штабное совещание, где выработали три варианта дальнейших наших шагов, мы также договорились об условном сигнале. Данный сигнал я должен был подать, позвонив Гэю, чтобы он и остальные поняли, в каких именно двух из трех возможных направлениях должно развиваться наше контрнаступление. Все крайне просто, так что люди, считающие, будто война какая—то очень сложная вещь, заблуждаются.

В Вердене мы приземлились в 10.45. На совещании присутствовали Эйзенхауэр, Брэдли, Диверс, маршал авиации Теддер, а также еще большое количество офицеров штаба. Начальник разведотдела штаба экспедиционных сил союзников генерал Стронг обрисовал сложившуюся ситуацию — положение не давало поводов для оптимизма. Эйзенхауэр выразил намерение пригласить меня в Люксембург, с тем чтобы я руководил контрударом, и спросил, когда бы я мог приступить. Я ответил, что во второй половине дня 19 декабря. Он пожелал, чтобы я решительно атаковал силами по меньшей мере шести дивизий.

Я заявил, что смогу нанести противнику ответный удар силами трех дивизий, а именно 4–й бронетанковой, а также 26–й и 80–й пехотными, причем сделаю это не позднее 22–го числа. В том случае, если мне придется дожидаться сбора больших сил, мы лишимся эффекта внезапности.

Мое намерение контратаковать 22–го вызвало волнение. Судя по восклицаниям, кому—то казалось, что я зарываюсь, стремлюсь произвести внешний эффект, тогда как другие одобряли мое решение.

В действительности я прикидывал, какие части понадобятся мне для выполнения задач в ходе всей операции: 8–й корпус (Первая армия), плюс 101–я парашютно—десантная (командир генерал—майор М. Д. Тейлор), 28–я пехотная дивизия и часть 9–й бронетанковой дивизии; 3–й корпус с 26–й и 80–й пехотными дивизиями, а также 4–й бронетанковой; 12–й корпус с 5–й и 4–й пехотными дивизиями и 10–й бронетанковой дивизией; а также 20–й корпус с 90–й и 95–й пехотными дивизиями и 6–й бронетанковой дивизией. 87–я пехотная дивизия и пехотные полки 42–й дивизии, которые в тот момент находились в нашем распоряжении, отходили к Седьмой армии.

После того как было определено, что Третья армия переходит в наступление, Эйзенхауэр, Диверс, Брэдли и я провели совещание относительно передислокации фронтов. В конечном итоге решили, что части Седьмой армии, которой отводилась пассивная роль, займут определенный участок фронта Третьей армии от самой восточной точки своих расположений у Рейна до определенного пункта к югу от Саарлаутерна. Ожидая завершения перестроений, мы не могли ввести в бой 6–ю бронетанковую.

Маршал авиации Теддер подбивал меня отделаться от 20–го корпуса, чтобы ограничить фронт наступления одним участком. Я же не спешил отпускать 20 корпус, поскольку хотел сохранить его в резерве. Как стало очевидным гораздо позднее, это решение оказалось едва ли не самым удачным, которое мне приходилось принимать, поскольку наличие этого подразделения позволило мне взять Трир, что сделало возможным решающий бросок через Палатинат.[171]

Как только все эти решения были приняты, я связался с Гэем и велел ему распорядиться о выступлении 26–й дивизии и 4–й бронетанковой на Арлон через Лонви, а 80–й дивизии на Люксембург через Тионвилль. Фактически 4–я бронетанковая уже находилась на марше с предыдущего вечера, 18 декабря. 80–я выступила утром 19–го и только 26–я — по получении приказа.

Если мы возьмем сводку потерь на 21 декабря — день завершения Саарского сражения — и вычтем оттуда данные на 8 декабря, то увидим, сколь тяжелой и кровопролитной стала битва на Сааре. Также мы получим исходную точку отсчета потерь в операции «Балдж», которая в тот момент должна была вот—вот начаться.

За минусом общих боевых и небоевых потерь на 8 ноября 64 956. Общие потери за период с 8 ноября по 21 декабря включительно 53 904.