"Война, какой я ее знал" - читать интересную книгу автора (Паттон Джордж Смит)

Потоп

Период с 25 сентября по 7 ноября стал самым трудным для Третьей армии. Впервые за все время мы не наступали быстро, впрочем, и небыстро тоже — мы фактически не могли наступать. У нас отсутствовали соответствующие возможности в борьбе с равными или превосходящими силами противника, занимавшего превосходные позиции. Даже погода, и та обратилась против нас. 25 сентября я получил от генерала Брэдли документ с грифом «Совершенно секретно», где говорилось то, что мне и так уже было известно из полученной на днях неофициальной информации, — нас вынуждают перейти к оборонительной тактике. Дабы сделать мой изложенный на словах план официальным, я предоставил генералу Брэдли письменные раскладки по укреплению оборонительных рубежей и расширению плацдарма на восточном берегу реки Мозель. Как значилось в заключительной части, весь план основывался на поддержании наступательного духа в войсках, а для этого необходимо продолжать продвижение на тех участках фронта, где только будет возможно.

26–го числа мы с полковниками Кодменом и Кампанолем отправились в Годрекур с целью найти мадам Жуатт, у которой в 1917–м останавливался генерал Маршалл.[138] Годрекур ничуть не изменился за прошедшие годы, но семья, которую мы искали, перебралась на Юг Франции. Однако мы все же не совсем напрасно проездили — мэр города, отец двух очаровательных дочерей, угостил нас вином, а одна из девушек поиграла нам на фортепиано.

Из Годрекура мы через Нёфшато поехали в Шомон и пообедали там в «Отель—де—Франс» — там, где генерал Першинг, генерал Харборд, де Шамбрен и я обедали осенью 1917 г., когда мы впервые прибыли в Шомон и избрали его в качестве штаб—квартиры Американского экспедиционного корпуса. Гостиницей заправляла та же самая семья, только поколением младше. Даже блюда, которые нам предложили, мало чем отличались от меню образца 1917 г. После обеда мы посетили дом, где жил генерал Першинг, а также казармы, где в течение двух лет размещался наш штаб.

За две недели до того 15–й корпус Третьей армии вторично взял Шомон и наши доблестные летчики разрушили казармы ударами с воздуха. Как бы там ни было, мой маленький кабинетик рядом с воротами уцелел. Хорошо, что они не разбомбили его, кабинет мне нравился, потому что тогда я был комендантом штаба Американских экспедиционных сил генерала Першинга, и это была первая солидная должность, которую я занимал.

В казармах полковнику Кампанолю пришлось пережить один неприятный момент. По дороге в Шомон он не уставал твердить нам о красивой француженке, которую знавал в 1917–1918 гг. и которую очень надеялся разыскать. Дама имела кое—какие связи с полицией, потому, когда мы находились в казармах, я поинтересовался у полицейского, не знаком ли он с той женщиной — другом полковника Кампаноля. «Вежливый» полицейский с убийственной откровенностью повернулся к Кампи и изрек: «Конечно, я прекрасно знаю ее. Однако она старовата даже для вас».

После того как Кампаноль получил эту плюху от полицейского, мы направились в Валь—дез—Эколье, где ближе к окончанию прошлой войны жил генерал Першинг и где я служил адъютантом принца Уэльского, с которым вместе танцевал и которого учил бросать кости в крэпс. К несчастью, местечко было практически полностью разграблено.

Затем мы через Лангр, не останавливаясь там из—за нехватки времени, поехали в Бург в бывшую штаб—квартиру моей танковой бригады в 1918 г. Первый же человек, которого мне довелось встретить там, стоял на той самой куче мусора, на которой, я уверен, он находился и в 1918 г. Я спросил его, был ли он здесь в прошлую войну, и он ответил: «Конечно, генерал Паттон, и вы тоже. Только тогда вы были полковником». Затем он собрал целую триумфальную процессию из земляков, вооруженных вилами, косами и граблями, в сопровождении которой мы отправились по местам моей боевой славы, включая мой кабинет и жилище в шато мадам Во.

За могилой национального героя — «Брошенного сортира» — все еще ухаживают местные жители. А ведь именно я положил этому начало. В 1917 г. мэр, живший в Бурге в «новом доме», построенном в 1760 г., явился ко мне со слезами на глазах и поинтересовался, почему ему не сообщили о смерти одного из моих солдат. Будучи в полном неведении относительно сего скорбного факта и не желая открывать своей неосведомленности перед иностранцем, я исподволь выяснил, что произошла ошибка и на самом деле никто не погиб. Но мэр не хотел мне верить и настоял на том, чтобы я пошел с ним и сам во всем убедился, потому что он лично видел «могилу». В общем, мы пошли и обнаружили только что по всем правилам запечатанную выгребную яму, из одного ее конца торчал шест с напоминавшим крест знаком, где было написано: «Брошенный сортир». Французы просто приняли табличку за крест на могиле. Открывать, каково истинное положение вещей, я им не стал ни тогда, ни уж тем более теперь.

На обратной дороге к Этену мы проезжали через летное поле, с которого Кодмен много раз взлетал во время Первой мировой войны и откуда они летали бомбить Конфлан.

27–е стало днем большого наплыва важных гостей — десять генералов кряду, из коих я принимал с удовольствием только Хьюза и Спаатса. Нам пришлось еще раз услышать подтверждение того, что скоро мы лишимся 15–го корпуса, состоявшего из 2–й французской танковой и 79–й дивизий. Вместе с тем нам обещали прислать пехотные части 26–й дивизии генерал—майора Уилларда С. Пола, а затем, когда мы сможем вновь наступать, передать ее целиком. Я никогда не испытывал трудностей с перемещением имевшихся в моем распоряжении частей, однако размещать отнятые у тебя подразделения дело сложноватое.

Нехватка войск продолжалась еще какое—то время и ужасно раздражала. Нам пришлось превратить солдат одиннадцати пехотных батальонов в грузчиков, а также использовать весь способный двигаться транспорт вновь прибывающих дивизий для доставки всего необходимого.

Я рассчитывал высвободить части 80–й дивизии и всю 4–ю танковую, заменив их 26–й, когда та прибудет. Двум первым дивизиям в последнее время пришлось очень много сражаться, а 80–я к тому же занимала довольно сложную позицию. 4–я бронетанковая дивизия отразила кряду три атаки, но полк 35–й пехотной дивизии был сброшен с высоты к северу от Шато—Сален. Меня всегда бесили подобные вещи, и я никогда не перестану принимать близко к сердцу ситуации, в которых наших парней вынуждают оставить завоеванные ими позиции.

Мы со Стиллером поехали на машине через Понт—а—Муссон в Сен—Бенуа и Триокур. В последнем расположено огромное кладбище для военных Соединенных Штатов — прекрасный монумент пацифистам, ставшим, по сути дела, виновниками последней войны. Вместе с генералом Макбрайдом мы посетили наблюдательный пункт 80–й дивизии. Плацдарм, на котором она дислоцировалась, трудно было бы назвать как безопасным, так и удобным, поскольку впереди перед мостом находились три пока не занятые нами высоты. Именно здесь, о чем рассказывалось в предыдущей главе, 80–я подверглась жестокой контратаке противника. Чтобы закрепить за собой высоты, нам пришлось бы сначала дать передышку штурмовой бригаде 80–й. Я как раз и собирался сделать это, заменив уставшее подразделение аналогичным из 26–й, когда та наконец поступит в мое распоряжение.

На обратном пути я наградил нескольких солдат из полкового штаба; мне также представился приятный шанс произвести трех отличившихся на поле боя сержантов в лейтенанты.

Затем я пригласил генерала Ирвина из 5–й дивизии отправиться в передовой батальон 2–й пехотной. Добраться туда можно было двумя путями: пешком, карабкаясь в гору по грязи, или проехать на машине по дороге, находившейся под наблюдением неприятеля и простреливавшейся на расстоянии не меньше полутора километров. Я выбрал дорогу. Пока мы ехали по ней, немцы все время мазали, однако, когда мы добрались до батальонной штаб—квартиры, они обстреляли ее из орудий. Надо полагать, они потренировались, паля по дороге, потому что, когда мы возвращались, противник дал залп четырьмя 150–миллиметровыми снарядами. Первый пролетел очень далеко, второй лег поближе, третий забросал нас галькой и грязью, а четвертый шарахнул в полуметре от левой подножки моего джипа, но, по счастью, не разорвался.

29 сентября я лично присутствовал в расположении 35–й, когда ее к востоку от Нанси атаковали части одной или двух немецких дивизий, заставив наших отступить. 4–я бронетанковая дивизия также подверглась атаке. Я велел Эдди использовать оставшиеся части 6–й бронетанковой, чтобы прийти на выручку 35–й. Он возразил, заметив, что, если лишится и этих подразделений, у него не останется ничего. Я в ответ сказал ему, что именно по этой причине его контратака и не должна провалиться, напомнив про то, как Кортес[139] сжег корабли. Мы послали за штурмовой бригадой «В» (командир — полковник, позднее бригадный генерал Г. У. Рид) 6–й бронетанковой дивизии, находившей с 20–м корпусом. Рид прибыл через пятнадцать минут.

Ко мне на обед приехали генерал Эйзенхауэр и генерал Брэдли со своими офицерами, и мы выпили смеси из бренди и шампанского. Большинство решило, что их угощают чистым шампанским, так что результат получился исключительный.

Генерал Эйзенхауэр довольно четко и убедительно изложил ситуацию. Он заявил, что из—за недостатка в живой силе 6–я группа армий (штаб генерал—лейтенанта Джекоба Л. Диверса) насчитывает не более шестнадцати дивизий, а 21–я группа армий (штаб фельдмаршала Монтгомери) — семнадцать. Фактически к концу войны численность еще сократилась. Ввиду вышеназванных причин, все оставшиеся дивизии из числа прибывших во Францию отойдут Первой, Третьей и Девятой армиям. На тот момент он планировал поставить ее между Первой и Третьей армиями и взять Мец, когда мы возобновим наше наступление на восток.

Когда он закончил, я внес предложение, чтобы кто—нибудь — сам ли он или же кто—то из высшего командного состава — был назначен в качестве арбитра между 12–й группой армий (штаб генерала Брэдли), управлением снабжения и воздушным корпусом в вопросах раздела поставок всего необходимого. В тот момент распределением горючего, боеприпасов и прочего занималось управление снабжения. Более того, я заявил, что оно проявляет негибкость и недальновидность в этих вопросах и что, если бы такого рода негибкость и недальновидность проявляли те, кто сражается, война была бы давно проиграна.

Я также убедил генерала Эйзенхауэра сделать достоянием прессы имена офицеров до командиров полков включительно. Имена младших офицеров уже были опубликованы.

К тому времени я прекрасно представлял, что немцы хотят иметь как Мец, так и Нанси, но поскольку Мец находился у них в руках, а мы не беспокоили их, они будут сидеть там тихо, сосредоточив все свои усилия на взятии Нанси, потому что все понимали: Нанси, а более того Шато—Сален — дверь для вторжения в Германию. Я дал разъяснение по этому вопросу в своей ориентировке № 4.[140]

30 сентября решил передохнуть, а генерала Гэффи послал в 12–й корпус. В 15.00 он связался со мной по радиотелефону и сказал, что мне лучше всего немедленно самому прибыть в Нанси. Когда я приехал туда, то узнал, что 35–я дивизия получила позволение отступить из леса к западу от Шато—Сален, а 6–я бронетанковая не вступила в сражение, как я приказывал. Похоже, 35–ю атаковали 15–я и 539–я германские дивизии. После разговора на повышенных тонах с командиром 6–й бронетанковой, она вступила в сражение, атаковала неприятеля на рассвете следующего дня, отбив у него высоту и уничтожив большое количество немцев. Все это можно было проделать на день раньше, если бы мои распоряжения были выполнены. По счастью, генерал Гэффи прибыл в Нанси вовремя.

Вместе с тем ситуация выглядела не особенно обнадеживающе, и я приказал одной штурмовой бригаде 90–й дивизии 20–го корпуса держать грузовики наготове, чтобы иметь возможность выступить по первому приказу в течение пятнадцати минут. Думаю, одним из объяснений, почему наши войска не смогли удержать высотку в тот день, может служить то обстоятельство, что они чуть не лишились всех трех генералов, чудом избежавших смерти. Буквально в полуметре от них ударил снаряд, убивший двоих сотрудников военной полиции и смертельно ранивший трех других.

Как—то на Сицилии я сказал не слишком горевшему желанием наступать генералу, что полностью доверяю ему и, желая продемонстрировать это, уехал к себе. На сей раз я попробовал применить эту уловку снова, и опять сработало.

Улетая обратно в штаб—квартиру, мы как раз и достигли поставленной цели. Приземлился наш самолет уже в полной темноте, в чем не было ничего необычного, поскольку майор Беннет — летчик от Бога.

В полночь я связался с начальником штаба 12–го корпуса (бригадный генерал Ральф Дж. Кейнин) и, узнав, что тот спит, тоже отправился отдыхать, поскольку знал — ситуация выправится.

2 октября я вручил награды командирам двух полков, взявших высоту, а потом отправился осмотреть местность, которую обороняла 4–я бронетанковая генерал—майора Дж. С. Вуда. Как и всегда, диспозиция данной дивизии была безупречной. Затем я посетил Бада, который командовал 35–й дивизией и был ранен в сражении за день до моего приезда. Как мне говорили про Бада, ни один человек не проявляет такого спокойствия, как он, подогнем противника.

Дней, наверное, десять мы словно пребывали в задумчивости, пробуя на прочность немецкие форты на подходах к Мецу западнее реки Мозель. В 5–й дивизии считали, что один из таких фортов, Дриан, можно взять силами одного батальона. 3 октября они начали приводить свои планы в жизнь и на первом этапе действовали успешно, однако примерно через неделю мы решили оставить свои попытки, потому что операция слишком дорого нам обходилась.

4 октября 83–я дивизия приблизилась к Люксембургу. Я отправился осмотреть позиции и был поражен тем, что, если не считать железнодорожной сортировочной станции самого города, война вообще не затронула герцогство. Что—то тут такое было со статусом этого маленького государства, поскольку его никто не бомбил.

Это была годовщина дня, когда я впервые произвел попытку установить на башнях всех танков сдвоенные, спаренные с пушкой пулеметы вместо обычных.[141] Попытка и по сей день осталась безуспешной.

5–го числа пришлось усилить штурмующих Дриан еще одним батальоном.

Эдди явился ко мне, чтобы поговорить о командире одной из его дивизий, имевшем скверную манеру руководить в бою отдельными батальонами, а не оперативными командованиями, в которые те батальоны входили. Сначала мы хотели освободить данного офицера от занимаемой должности, но, прикинув, что не знаем, кем бы его заменить, решили просто объяснить ему, как нужно действовать. Впоследствии он стал одним из самых лучших офицеров в Третьей армии.

Тогда же он просто вмешивался не в свое дело, опускаясь на слишком низкий для него уровень командования. Как я совершенно уверен, стиль, продемонстрированный тем офицером, прививается во время учебы и на маневрах. А вообще, генерал должен уметь руководить войсками, если можно так сказать, на один уровень ниже и знать диспозицию частей на два уровня ниже. Что это означает на практике? Например, командующий армией должен управлять корпусами и быть в состоянии контролировать по своей оперативной карте дислокацию корпусов и дивизий, но не должен управлять этими дивизиями. Командир корпуса должен руководить дивизиями и ориентироваться по карте в расположении штурмовых бригад. Командир дивизии должен управлять штурмовыми бригадами, фиксируя на карте расположение батальонов. Командир полка должен командовать батальонами и знать, где находится каждая из входящих в те батальоны рот. Ну и так далее.

Как показывают мои наблюдения, если любой офицер в звании генерала нарушает данные правила и, если можно так сказать, находясь на уровне командования армией, вмешивается в процесс дислокации батальонов, а затем начинает командовать ими, он снижает результативность своих действий и, как следствие, действий всей армии. В Тунисе один британец, начальник отдела планирования операций и обучения личного состава штаба генерала Александера, начал указывать мне, где мне следует разместить батальоны, так что мне пришлось твердо и решительно отвергнуть его помощь. При этом Александер поддержал меня.

Прибывшая 26–я дивизия взяла под контроль сектор, находившийся в ведении 4–й бронетанковой, а одна из штурмовых группировок высвободила на северном направлении аналогичное подразделение 80–й дивизии.

Немцы обстреляли штаб—квартиру 20–го корпуса под Конфланом из 280–миллиметрового орудия. По толщине оболочки головки снаряда и размерам найденных осколков было сделано предположение о том, что выстрелы производились из морского орудия, вероятно установленного на замаскированную в каком—нибудь тупике железнодорожную платформу.

К этому времени получили одобрение планы 8 октября начать наступление силами 12–го корпуса. Разработка операции выглядела следующим образом: 80–я дивизия атакует прямо на восток, при этом три ее штурмовые бригады занимают три высоты на передовой линии; один батальон 35–й, усиленный танковой ротой, продвигается на северо—запад, чтобы очистить леса в зоне действий дивизии; тем временем две штурмовые бригады 6–й бронетанковой дивизии развивают свое наступление на север между левым крылом 35–й дивизии и правым — 80–й. Вся операция была спланирована как самый экономичный метод укрепление передовых позиций нашей армии, а также как способ поддержать наступательный дух солдат и офицеров.

7 октября приехали генерал Маршалл и генерал Брэдли. После обеда собрался весь штаб, где мы представили наши планы по взятию крепости Дриан, а также вышеизложенный план наступления силами 12–го корпуса. Как обычно, генерал Маршалл задавал острые и не простые вопросы, но, уверен, на все из них мы ответили достойно. Он расстроился, что из—за обещания встретиться с Монтгомери не сможет присутствовать в Третьей армии 8 октября, чтобы самому наблюдать развитие наступления.

Мне это тоже не удалось, так как 8–го я решил отправиться в Нанси по воздуху, что было ошибкой, поскольку из—за погоды нам удалось взлететь только тогда, когда сражение уже началось, и мне не пришлось присутствовать при начальном этапе операции. Когда я оказался на наблюдательном пункте 12–го корпуса, расположенные прямо впереди четыре населенных пункта уже ярко пылали, а от одного из них в небо поднимался огромный столб дыма высотой, наверное, не меньше километра. Машины 6–й бронетанковой продвигались вперед к южным предместьям двух деревень, откуда противник вел по ним довольно плотный огонь, одновременно с другой стороны эскадрильи Р–47 из 19–й тактической воздушной бригады, как всегда, мастерски бомбили неприятельские позиции. Прямо перед нами несколько сотен пленных ожидали дальнейших приказов. Очень жаль, что генералу Маршаллу не удалось присутствовать здесь и видеть наших ребят в действии.

Полюбовавшись зрелищем в течение нескольких часов, я нанес визит генералу Полу, командовавшему 26–й дивизией. В 1925 и 1926 г. он был адъютантом в 27–й пехотной на базе Шофилд Баррекс,[142] где у меня сложилось о нем весьма высокое мнение. Как выяснилось позднее, вполне и вполне обоснованное. Из его штаба мы отправились на наблюдательный пункт 80–й дивизии. Самая южная из двух высот на этом участке была взята, однако другая, лесистая — та, что находилась севернее, — по всей видимости, все еще удерживалась противником. К моему приезду атакующие, похоже, уже согласились оставить высоту в руках немцев до утра. Я же считал данное решение опасным и распорядился взять высоту ночью, что и было проделано.

10–го числа три командующих армиями (Ходжес, Паттон и Симпсон) вместе с начальниками управлений снабжения своих штабов собрались в штаб—квартире группы армий. Когда мы прибыли, генерал Брэдли довел до нашего сведения заявление Монтгомери о том, что для взятия Рура необходимы две армии — а именно его собственная и Первая армия США, — поставленные под командование одного человека, и что руководить их действиями должен он, Монтгомери. Генерал Эйзенхауэр согласен с необходимым числом армий, однако видит в данной роли две американские армии. Поэтому Девятая армия, вместо того чтобы занимать позиции между Первой и Третьей армиями, со своим базовым подразделением — 8–м корпусом, двигающимся сейчас на восток от Бреста, — будет переброшена на участок к северу от Первой армии и включит в свой состав ее 19–й корпус, в то время как 8–й корпус войдет в состав Первой армии с командным пунктом в окрестностях Битбурга. Третья армия лишится 83–й дивизии, которая отойдет к 8–му корпусу, но в конечном счете получит 95–ю дивизию и 10–ю бронетанковую дивизию. Первая и Девятая армии начнут наступать на Рур, как только будут получены необходимые боеприпасы, что произойдет, как в тот момент предполагалось, 23 октября.

После того как дело уладилось, мы, ожидая прибытия генерал—майора Уолтера Б. Смита, начальника штаба генерала Эйзенхауэра, занялись обсуждением вопросов снабжения. Когда Смит приехал, он сообщил, что мое предложение относительно назначения третейского судьи в разрешении вопросов поставок горючего, боеприпасов и всего прочего, необходимого для ведения боевых действий, получило одобрение и что таким человеком станет генерал Р. К. Крофорд, начальник снабжения командования экспедиционных сил союзнических войск. На том же совещании я особо подчеркнул тот факт, что в подходе к проблемам снабжения больший упор делается на общий объем поставок — тоннаж грузов, в то время как конкретные требования момента не всегда должным образом учитываются. Вот, например, к чему мне получать тысячу тонн бензина, когда мне его нужно всего пятьсот тонн, но при этом мне просто необходимы двести тонн боеприпасов и триста тонн материалов для наведения мостов? И после всего снабженцы обижаются и говорят, мол, мы же выполнили требуемые объемы, чего вы от нас хотите? Еще мы наконец определись с тем, что сами будем решать, какие именно боеприпасы нам нужны, а также, чем и сколько нам стрелять; вдобавок ко всему нам отныне позволялось экономить боеприпасы и использовать сэкономленное по собственному разумению. Также мы определились, что впредь отпуск боеприпасов будет производиться из расчета на одно орудие вдень, а не в огневых единицах, потому хотя бы, что до сих пор никто так и не мог с уверенностью сказать, что же подразумевается под огневой единицей. На тот момент мы были убеждены, что шестьдесят снарядов для орудия калибра 105 миллиметров и сорок для тяжелой артиллерии — минимальная дневная норма. Все эти вычисления означали, что если снабженцы сумеют помножить количество снарядов на количество орудий и на число дней, армия сможет сэкономить нужное количество боеприпасов, чтобы в период жарких сражений расчеты 105–миллиметровых орудий имели возможность дать по триста пятьдесят — четыреста залпов за день.

С утра пораньше 10–го числа я поехал в Нанси, чтобы успеть позавтракать с генералом Маршаллом, который заночевал у Эдди. Эдди сделал отличный макет местности, изучая который мы могли наглядно представлять расположение всех дивизий и корпусов. Во время нашей встречи я нашел возможность обсудить возможность присвоения генеральского звания полковнику Брюсу Кларку (позднее бригадному генералу, командиру штурмовой бригады 4–й бронетанковой дивизии) и Джорджу В. Риду (позднее бригадному генералу, командиру штурмовой бригады 6–й бронетанковой дивизии). Возвращаясь из расположений 35–й дивизии, мы попали под обстрел. Два вражеских снаряда ударили в склон горы, возвышавшейся рядом с дорогой, по которой мы ехали, а еще три разорвались примерно в трехстах метрах с другой стороны. Этот случай стал уже третьим за последнее время, когда я угодил под обстрел, что говорило о наличии у противника хорошего обзора или же о том, что огонь корректировался разведчиком по радиосвязи.

После 12–го корпуса мы в компании генерала Уокера совершили объезд дивизий 20–го корпуса. Во время инспекции 90–й дивизии я настойчиво хвалил генерала Маклейна. После того как мы покинули расположение этой дивизии, генерал Маршалл признался, что надеется на возможность в ближайшем будущем вверить под командование Маклейна корпус. На протяжении дня мне удалось несколько раз побеседовать с генералом Хэнди,[143] что всегда доставляло мне удовольствие.

11–го мы решили оставить свои атаки на Дриан. Снабжение боеприпасами в тот момент стало крайне нерегулярным. Выходило по семь снарядов в день для 155–миллиметровых орудий и не более чем по пятнадцать для 105–миллиметровок.

12–го числа по приглашению генерала Брэдли я приехал в Верден на встречу с государственным секретарем мистером Дж. Ф. Бирнсом. Так как Брэдли срочно вызвали к генералу Эйзенхауэру, оставшуюся часть дня я провел с мистером Бирнсом в беседах, посвященных событиям на Сен—Миельском и Мёз—Аргоннском театрах военных действий. В мистере Бирнсе я нашел очень интересного и весьма разбирающегося в данном вопросе человека. Все оценки, данные им обстоятельствам тех операций, были предельно верны, так что я получил большое удовольствие от общения с ним.

13–го числа мы перенесли командный пункт в Нанси, где устроились в немецких казармах как у себя дома. Это была одна из шести казарм, изначально построенных французами и подвергнутых бомбардировкам нашими летчиками во время взятия города. Нам повезло, что работа авиации тогда оказалась не слишком эффективной. Когда Спаатс увидел, как поработали его парни, он выразил надежду, что я нигде не стану распространяться об «успехах» американских ВВС.

14–го числа генерал Эйзенхауэр пригласил командующих армиями и корпусами в расположенную к востоку от Льежа штаб—квартиру Первой армии для встречи с королем Англии Георгом.[144] После отбытия его величества генерал Эйзенхауэр в довольно бодром тоне завел с нами беседу относительно поддержания боевого духа в войсках и попросил не слишком критиковать деятельность главного управления снабжения. Учитывая ситуацию, и в том и в другом случае пообещать было куда легче, чем сделать.

15–го мы с генералами Эдди и Вудом отправились в 26–ю дивизию для проведения моей обычной неофициальной беседы с офицерами, сержантским составом и рядовыми. Данная дивизия одной из первых приняла на вооружение мой наиглавнейший постулат о необходимости ведения огня с ходу во время атаки и во время ведения боевых действий показала хорошие результаты при минимальных потерях.

Вскоре Маклейн был снят с командования дивизией и назначен командовать 19–м корпусом, бывший командир которого генерал—майор С. X. Корлетт отбыл домой по болезни. 90–ю дивизию принял генерал—майор Дж. А. Ван Флит. Ван Флит, показавший себя прекрасным командиром дивизии и корпуса, во время высадки в Нормандии командовал одним из полков 4–й дивизии и оказался в числе офицеров, рекомендованных на временное повышение. Войну он закончил командиром 3–го корпуса.

Я также посетил 95–ю дивизию, которая только что перешла под начало генерал—майора X. Л. Твадла, и провел обычную беседу в неофициальной обстановке как со старшими, так и с младшими офицерами. В тот день мы перемещались в открытой машине под дождем в течение восьми часов и потому промокли до нитки.

17–го числа мы с генералами Гэффи и Гэем, а также полковниками Харкинсом, Мэддоксом, Мюллером и Кохом занялись разработкой плана новой операции, который заключался в том, чтобы осуществить наступление силами трех дивизий 12–го корпуса с целью создания плацдарма по ту сторону реки Сель. После выполнения данной задачи 4–й и 6–й бронетанковым дивизиям предстояло выдвинуться через расположения пехоты. Далее 6–я бронетанковая дивизия должна была занять господствующие высоты к востоку от Меца, а 4–й бронетанковой дивизии предстояло выдвинуться к берегу реки Саар и обеспечить переправу к югу от Сааргемунда. На следующий день предполагалось наступление 20–го корпуса — силами 5–й, а затем и 80–й дивизий к югу от Меца. 95–й дивизии предстояло связать обороняющие Мец войска неприятеля и создать видимость попытки форсировать реку к северу от города. В то же самое время 90–я дивизия должна была осуществить переправу к северу от Тионвилля, где сразу же за ней последовала бы 10–я бронетанковая. Как только господствующие высоты к востоку от Меца оказались бы занятыми нашими войсками, 10–й бронетанковой надлежало повернуть в северном направлении и ударить на Саарбург, который в преддверии прибытия 90–й дивизии подвергся бы атаке тактического оперативного командования полковника Дж. К. Полка из 3–й кавалерийской бригады. Мы надеялись, что данная операция завершится взятием Меца, после чего для осуществления попытки прорыва линии Зигфрида и последующего наступления к берегам Рейна высвободятся две танковых дивизии — 4–я и 6–я.

Нужно заметить, что оба плана операций по захвату Меца и кампании на реке Саар были куда более детально разработаны, чем прочие подобного рода мероприятия в период нашего продвижение по территории Франции. Причина понятна. Главное, о чем нам приходилось помнить, маршируя по Франции — дальнейшее развитие успеха, использование имевшихся у нас преимуществ, потому мы не были ограничены в методах и, грубо говоря, хватали все, что подвернется под руку. Разница между той и этой операциями заключалась в следующем: на сей раз преимущества у нас отсутствовали.

19–го числа Харкинс повез наш план для одобрения к Брэдли. Бригадный генерал Р. Э. Дженкинс (начплан и подготовки 6–й группы армий) и полковник Дж. С. Гатри (начплан и подготовки Седьмой армии) выразили намерение заняться разграничением позиций между Седьмой и Третьей армиями. Кроме всего прочего, они желали наряду с нами контролировать железную дорогу на участке от Туля до Нанси. Что касается разграничений позиций, никаких возражений я на сей счет не имел, тут мы обо всем легко договорились. Насчет же дороги я сказал им, чтобы не беспокоились — она останется под моим контролем. Дело тут не в каком—то особом эгоизме, просто эта ветка была жизненно важной артерией в системе снабжения Третьей армии всем необходимым.

Вечером того же дня, по разным оценкам, до шестидесяти вражеских самолетов появились над Нанси, из них наши зенитчики сбили три наверняка и еще три предположительно. Чего мы не узнали, так это того, зачем они прилетали, поскольку нас они не бомбили и десанта тоже не высаживали.

20–го командующий Седьмой армией генерал Пэтч попросил у меня инженерно—саперную роту для обеспечения операции, которую он планировал осуществить 1 ноября, и я распорядился направить ее в его распоряжение.

В тот же день генерал Спаатс и я нанесли визит генералу Вуду, где получили возможность видеть в действии весьма интересное приспособление, повышающее проходимость танков, называемое «гусиными лапками».[145]

Генерал Спаатс остался у Вуда, а я поехал дальше, проверить, как поживают подразделения 26–й дивизии, поскольку на них возлагалась обязанность начать наше представление. Все находилось в полном порядке, если не считать того, что командирам не хватало умения помочь личному составу пережить тяготы окопной жизни. Я показал им, как оборудовать сушильные отделения, и особо предупредил о необходимости следить за тем, чтобы ноги у солдат не промокали. Довольно показательно, поскольку в скором времени в дивизии было отмечено свыше трех тысяч случаев заболевания так называемой траншейной стопой.[146]

21–го прибыл с рапортом генерал—майор Джон Милликин, командир 3–го корпуса, в настоящее время переданного в состав Третьей армии. Я противился этому назначению, потому что считал ошибочным доверять корпус офицеру, никогда не руководившему в бою даже дивизией, притом что в дивизиях командирами были только ветераны. Если не считать вышесказанного, я считал Милликина превосходным военным.

Я посоветовал Милликину отправить штабистов своего корпуса в штаб армии, чтобы там их ввели в курс дела. Таким образом, когда придет время действовать, он будет знать, чего от кого ожидать.

Эдди предложил план наступательных действий, каковой получил одобрение.

В ту ночь единственный упавший на территории Третьей армии снаряд Фау–1 врезался в гору к востоку от города, не причинив никому никакого вреда.

Первая атака 26–й дивизии прошла успешно; раненые, которых я посетил в госпитале, находились в приподнятом настроении и радовались достижениям своих частей.

22–го числа прибыл Брэдли со своим начальником штаба Алленом, и мы занялись обсуждением плана предстоящего наступления. Наши мнения разошлись. Генерал Брэдли выражал уверенность, что если все силы — то есть две британские армии, три американские, входящие в 12–ю группу армий, и Седьмая армия из состава 6–й группы армий — ударят разом, это может положить конец войне. Я же по—прежнему держался точки зрения, высказанной в моем к нему письме от 19 октября, что мы имеем дело с тремя противниками. Первый — немцы, второй — погода и третий — время. Из них самым серьезным я считал погоду, потому что в тот момент наши потери на поле боя сравнялись с теми, которые мы несли из—за болезней; при этом погода и не думала улучшаться. Что же касается времени, каждый день промедления помогал противнику улучшать оборону. Далее я заметил, что на подготовку наступления всех армий не хватит ни горючего, ни боеприпасов, зато их будет более чем достаточно для снабжения одной — Третьей армии, которая станет наступать двадцать четыре часа в сутки сразу же, как только получит приказ. После соответствующего обсуждения я назвал самую ближайшую дату для начала наступления, 5 ноября или любой следующий за ней день, когда бомбардировочная авиация будет способна совершать боевые вылеты.

23–го Уокер и Эдди встретились в моем присутствии для обсуждения деталей совместных наступательных действий их соединений. На совещании также присутствовал командир 3–го корпуса генерал Милликин, хотя его части и не участвовали в операции. После этой встречи я провел инспекцию баз снабжения в предместьях Туля, впервые использовав для данной цели специальный железнодорожный вагон, доставшийся нам как трофей от немцев и переданный Мюллером штабу армии. По распространенному мнению, изначально вагон принадлежал Гинденбургу,[147] а потом Герингу.

Под утро 24 октября немцы открыли по Нанси огонь из 280–миллиметровых пушек или гаубиц, продолжавшийся до 04.45. Три снаряда упали вблизи от места, где мы квартировали — не более чем в тридцати метрах от моего дома. Один снаряд угодил в здание через улицу от нашего; угол падения был таков, что чуть не снес крышу комнаты генерала Гэффи. Практические все стекла в домах вылетели.

Я услышал вопли и крики в развалинах и, взяв свой фонарик, перешел на ту сторону, где столкнулся с французом, который вытаскивал за ногу из—под руин какого—то человека. Желая присоединиться к доброму делу, я взялся за другую ногу, но человек начал стонать, затем хрипеть, а потом прекратил издавать вообще какие бы то ни было звуки. Разобравшись, в чем дело, мы обнаружили, что ему придавило столом голову, которую мы своими стараниями чуть не оторвали. Если не считать ссадины на шее, бедняга вообще не пострадал.

Тем временем заваленная обломками пожилая женщина, не переставая, звала на помощь, а мой французский приятель успокаивал ее следующими словами: «Умоляю вас, мадам, успокойтесь. Все будет хорошо, все будет в порядке. Вы только представьте себе, что сам великий генерал Паттон разбирает завалы, так что вы можете не сомневаться, — вас непременно спасут. Более того, он уже распорядился вызвать «скорую помощь». Я прошу вас успокоиться». Пока мы доставали беспокойную женщину, третий, не причинивший большого вреда снаряд упал неподалеку, осыпав нас комьями земли и камнями. Кажется, никогда еще на протяжении всей моей службы в армии мне не было так страшно, как в тот день.

Ситуация со снабжением, особенно в том, что касается питания, горючего и боеприпасов, находилась на исключительно низком уровне — до того низком, что 25 октября мы удостоились личного визита генерала Ли и его людей. Ли, как я думаю, прилагал все усилия, чтобы улучшить ситуацию.

25–го числа 104–й пехотный полк полковника Д. Т. Колли (26–я дивизия) начал наступление, которое, если можно так сказать, увенчалось успехом только на три четверти, поскольку часть высоты все еще оставалась в руках неприятеля. Так или иначе, генерал Пол решил, что они уже достаточно попрактиковались, и около 18.00 отправил в атаку другой полк. Узнав об этом, Колли поспешил к своему первому батальону и заявил солдатам, что честь полка не позволяет им отойти, не закончив дела. Он лично возглавил штурм высоты. Благодаря храбрости полковника, неприятель был выбит с холма и позиция осталась за 104–м полком. Однако сам Колли получил ранение в правое плечо, при этом пуля, войдя по косой, пробив правое легкое и выйдя из нижней части левого, чудом не задела ни сердца, ни кровеносных артерий. Я вручил Колли «Дубовую ветвь» в дополнение к заслуженному им еще в Первую мировую кресту «За отличную службу».[148] Он полностью поправился и по собственному настоянию вернулся в строй вновь командовать полком.

Я посетил три штурмовые бригады 95–й дивизии, где обсудил тактические моменты данной операции.

К этому моменту нам, как мы считали, удалось установить наблюдательный пункт, с которого велась корректировка огня 280–миллиметрового орудия, и выработали очень хитрый план по захвату пункта наведения, поскольку он должен был находиться на нашей территории. Однако мы так и не поймали разведчиков. Проблему, должно быть, решили пикирующие бомбардировщики Р–47, поскольку больше нас та пушка не беспокоила.

Поставки боеприпасов по—прежнему оставляли желать лучшего, бензина тоже привозили меньше, чем нужно, а сделанные запасы быстро сокращались.

761–й танковый батальон под командованием подполковника П. Т. Бейтса прибыл в распоряжение армии 28 октября. У нас это был первый батальон из цветных.

В тот же день, 28–го я приказал генералу Уокеру перестать валять дурака с Мезье—ле—Мец, который 357–й полк 90–й дивизии безуспешно атаковал в течение нескольких дней, и в конце концов взять его. 29–го мое указание было выполнено, однако в ходе сражения командир полка полковник Г. Б. Барт получил считавшуюся смертельной рану. Тем не менее Барт поправился.

29–го числа мы с Уэйлендом посетили 12–ю группу армий, чтобы договориться об участии в предстоящем наступлении 83–й пехотной дивизии. Идея заключалась в том, чтобы 83–я перешла мост, захваченный 90–й, и, прикрываемая кавалерией Полка, быстро развивала наступление с целью овладеть Саарбургом и, если представится возможность, Триром, после чего вновь вернулась бы в состав Первой армии. По завершении дискуссии Брэдли согласился предоставить мне оперативный контроль над 83–й дивизией с оговоркой, что я не буду вводить в действие больше двух полковых штурмовых подразделений.

Другой вопрос, обсуждаемый нами в ходе совещания, состоял в том, должны ли мы привести численность наших частей в соответствие с нормами О/Т[149] до предполагаемого наступления, поскольку в период затишья мы получили пополнения, достаточные для того, чтобы на первых порах укомплектованность личного состава подразделений превышала положенную по штатному расписанию. Генерал Брэдли высказал весьма разумную мысль. «Как вы могли заметить, приказ о приведении численности частей в соответствие с нормами О/Т вступает в силу после 15 ноября, — сказал он. — К тому времени противник своими действиями, по всей видимости, сделает это за нас». Генерал Уэйленд при моем активном содействии старался добиться возвращения отосланных в Девятую армию частей 19–й тактической воздушной бригады, однако наша атака на начальство успеха не имела.

31–го я произвел смотр 761–го танкового батальона и поговорил с солдатами и офицерами. Немало лейтенантов и некоторые из капитанов этого батальона ранее служили сержантами у меня в 9–м и 10–м кавалерийском. Каждый в отдельности они были неплохими солдатами, но я выражал свое мнение тогда и не вижу оснований менять его теперь: цветные солдаты не способны соображать достаточно быстро для того, чтобы быть хорошими танкистами.

Перед нашим отбытием из Англии мы с Брэдли развивали мысль о том, чтобы добавить в штатное расписание каждой дивизии еще одного полковника. Тогда в случае гибели или ранения одного из командиров мы могли бы сразу же его заменить, поскольку разница в возрасте между командирами полков и батальонов оказывалась столь серьезной, что последние не имели достаточно опыта, чтобы командовать полком. Одним из таких полковников, отобранных мной для замены, стал учившийся вместе со мной Боб Сирс, который был старше меня на три года. Он принял полк 35–й дивизии примерно в августе и командовал им во всех боях до 31 октября, когда, несмотря на его храбрость и трепетное отношение к делу, стало очевидным, что, если его, Сирса не освободить от занимаемой должности, он умрет на посту. Он замечательно зарекомендовал себя и своими руками убил семерых немцев. Думаю, что это рекорд для командира полка на любой войне.

Когда генерал Спаатс посетил генерала Вуда, о чем я уже упоминал, то был поражен тем фактом, что Вуд живет в промокшей, покрытой грязью палатке, и послал ему свой собственный трейлер. Мы устроили грандиозную церемонию торжественного вручения трейлера генералу Вуду. Я никогда не встречал человека, который бы так радовался подарку, как Вуд, но был совершенно уверен в том, что пользоваться трейлером он не станет.

В 14.00 2 ноября мы провели совещание, на котором присутствовали командиры корпусов, генерал Уэйленд, я и главный штаб армии, а также представители 8–го и 9–го воздушных соединений. Предметом встречи служила необходимость окончательно определиться с тем, когда и где в ходе предстоящего наступления ВВС должны нанести удары по противнику. В результате совещания приоритетными целями были признаны в первую очередь оборонительные рубежи вокруг Меца и лес на участке продвижения 80–й дивизии; кроме того, мы решили, что дата начала наступления Первой армия получит кодовое обозначение «День—Д». Таким образом, пехота 12–го корпуса двинется вперед через двадцать четыре часа после «Дня—Д», а танки из состава этого же подразделения соответственно еще через день, если ситуация не позволит ввести бронетехнику раньше. Соответственно 95–я дивизия 20–го корпуса начнет ложную акцию к северу и западу от Меца через день после «Дня—Д», а 90–я дивизия атакует неприятеля к северу от Тионвилля еще одним днем позже. После длительных переговоров было осуществлено разграничение между частями 20–го и 12–го корпусов.

2 ноября в Нанси прибыли генерал Брэдли и начальник планирования его штаба генерал А. Фрэнклин Киблер. Они «обрадовали «нас известием, что британцы, по всей видимости, не будут готовы к броску на восток раньше 10 ноября, а то и до начала декабря. Брэдли добавил, что Первая армия тоже не сможет наступать, если две ее дивизии, приданные британским силам, не будут возвращены и приданы либо Первой, либо Девятой армии. Он спросил, когда бы я мог начать наступление. Я ответил, что, как я уже говорил, могу начать на следующий день после успешной воздушной подготовки; если же погода не позволит действовать авиации, в независимости от нее Третья армия может начать не позднее 8–го. На это генерал Брэдли признался, что ему приятно найти кого—то, кто готов наступать.

3 ноября я обратился с речью к собравшейся группе офицеров, части сержантского состава и нескольким специально отобранным рядовым трех пехотных дивизий 12–го корпуса — а именно, 26, 35 и 80–й. Я сообщил им, сколь великую честь оказывает верховное командование Третьей армии, позволяя ей наступать самостоятельно. Я также не преминул повторить, что настаиваю на ведении во время атаки стрельбы с ходу и поддержке наступающих огнем из всех видов оружия.

Мы в последний раз обсудили с Уэйлендом предстоящие совместные действия наземных сил и авиации. Все свелось к тому, что если авиация не сможет подняться в небо и отбомбиться по неприятелю до наступления темноты 7 ноября, 8 ноября 12–й корпус пойдет на прорыв без поддержки с воздуха. Я имел телефонный разговор с Брэдли относительно возможности использования 83–й дивизии. Я попросил его санкционировать переход части корпусной артиллерии через реку Мозель с тем, чтобы они могли поддержать атаку двух приданных моей армии штурмовых бригад, однако мы так и не пришли к окончательному решению по этому вопросу.

Из—за плохой погоды назначенная на 5–е число пробная бомбардировка Меца не состоялась, и пилоты повели свои машины в глубь Германии, чтобы сбросить бомбы там.

В тот же день меня посетил Диверс и пообещал, что Седьмая армия поддержит меня с правого фланга.

5–го я в своей обычной манере провел беседы с офицерами 10–й бронетанковой, 90–й и 95–й пехотных дивизий, а также перед штабистами 20–го корпуса. Все эти встречи проходили под дождем.

В тот же день, 5–го, меня навестил генерал Хьюз. 6–го мы с ним, идя навстречу пожеланиям офицеров и солдат, выступили перед личным составом 4–й и 6–й бронетанковых дивизий. Первоначально я не собирался заезжать к ним, потому что считал этих ребят опытными бойцами, воодушевлять которых перед боем все равно что раскрашивать лилию, но они, похоже, все поняли по—своему и чуть не обиделись. Что ж, я обратился с речью и к ним. Выступая перед бойцами 4–й, я пошутил над тем фактом, что Первая армия не примет участия в наступлении, как то изначально планировалось. Я сказал буквально следующее: «Последней будет Первая — 4–я будет первой».

Шестого числа я сообщил представителям прессы, что наступление начнется утром или ночью перед рассветом 8 ноября. Я представил им полный план и попросил держать все в тайне. Я также попросил корреспондента объявить по радио о целях атаки — сказать, что она будет носить локальный и ограниченный характер, а поставленной задачей будет укрепление плацдармов накануне наступления зимних холодов. Я предупредил его, что дам знать, когда можно будет открыть правду. Он сделал все, как я говорил, и уверен, это сообщение здорово сбило немцев с толку.

Было странно думать, что два года тому назад, вот так же 7 ноября, мы приближались к берегам Африки на борту «Августы». Тогда с утра и почти до окончания светлого времени дня дул сильный ветер, но в 16.00 он перестал, и мы удачно высадились на марокканском берегу. В 14.30 7 ноября этого года вовсю лило, как и почти все последние дни. В 19.00 генералы Эдди и Гроу явились ко мне с предложением отложить наступление из—за отвратительной погоды и вызванных дождями разливов рек. Я спросил, кого бы они хотели видеть своими преемниками, поскольку наступление начнется тогда, когда оно должно начаться. Они немедленно забыли о дожде и разлившихся реках и, как всегда, взялись за дело.

Интересно заметить, что, как показано выше, вынужденное стояние на реке Мозель увеличило наши потери. Если бы мы продолжали наступать и после 24 сентября, наши потери могли быть гораздо меньшими.