"Война, какой я ее знал" - читать интересную книгу автора (Паттон Джордж Смит)

Экскурсия по Франции на танке

Когда в марте, апреле и мае 1944 г. я находился в штаб—квартире Третьей армии Соединенных Штатов в Англии, то постепенно укрепился в мысли, что армия должна осуществить высадку либо на полуострове Шербура, либо где—то в окрестностях Кале. Лично мне более привлекательным казался второй вариант, хотя операция на данном участке обороны противника могла вначале оказаться дорогостоящей, зато на следующих этапах мы заплатили бы куда меньшую цену. Когда армия высаживается с моря на судах—амфибиях, необходимо выбирать точку как можно более близкую к объекту. Кале же находился ближе к цели, чем Шербур.

Обдумывая возможные варианты развития событий, я отмечал вехи, казавшиеся мне судьбоносными на нашем пути, места будущих решительных сражений с противником. Так, я сказал мистеру Дж. Дж. Макклою, заместителю министра обороны, когда тот приехал к нам в Англию, что первое крупное столкновение Третьей армии с врагом произойдет в районе Ренна. Вышло же так, что та битва стала второй.

Также я отметил Лаваль, Шатобриан, Нант, Анжер, Тур, Орлеан, а также Бурж и Невер, поскольку в тот момент я чувствовал, что нам следует двинуться к югу от изгиба русла Луары. Я до сих пор так и не решил, правильно ли мы сделали, что не поступили в точности так.

Во многих других отмеченных мной точках позднее тоже происходили сражения, однако, поскольку сейчас при мне нет моей карты, назвать их все я не берусь. Точно помню, что я пометил Шартр и Труа, а также, как ни странно, Вормс и Майнц. Интересно, что ориентировался я по карте автомобильных дорог с масштабом 1:1000000, и если, как говорят: «Один человек — модель всего человечества», то лучшей основы для планирования кампании, чем сеть автомобильных дорог, не придумаешь.

Думаю, для высшего командования карты с миллионным масштабом — как раз то, что нужно. Потому что полководец должен принимать глобальные решения о том, какие транспортные артерии нужно пересечь, какие крупные населенные пункты захватить, чтобы нанести врагу наибольший ущерб. Как захватывать эти города и дороги, уже не наше дело, этим должны заниматься командиры следующего эшелона, ориентируясь по картам более крупного масштаба, а лучше — принимая решения, изучив территорию на месте.

Я также читал «Нормандское нашествие» Фримана, внимательно примечая, какими дорогами пользовался Вильгельм Завоеватель в Нормандии и Бретани. Использование этих дорог даже в современных условиях позволяет обойти неприятеля и избежать приготовленных им ловушек.

6 июля в 10.25 наш самолет оторвался от земли, и берега Соединенного Королевства остались у нас[88] за спиной. Прошел ровно год, как мы вот так же покинули Алжир, чтобы высадиться в Сицилии. Пролетая над полуостровом, где располагался Шербур, мы видели вблизи берега огромное количество выведенных из строя судов. Когда мы приземлились и двинулись вдоль берега на машине, вид разбитых кораблей приводил меня в замешательство. Конечно, только часть их пострадала от огня неприятеля, гораздо больший урон нанес нам шторм, разбушевавшийся сразу же после начала операции. Береговые укрепления, особенно доты, впечатляли. То обстоятельство, что при всех этих факторах союзникам удалось успешно осуществить высадку, говорит о том, что хорошо подготовленная армия может выполнять поставленные задачи в любых условиях.

С берега мы поехали в штаб генерала Брэдли, находившийся к югу от Исиньи, где я провел первую ночь под грохот самой интенсивной канонады, которую мне только приходилось слышать в жизни. Наши войска вели артподготовку, а штаб—квартира Брэдли размещалась как раз рядом с артиллерийским корпусом, и, кроме того, ее со всех сторон окружали дивизионные батареи.

На следующий день мы поехали на наш первый на континенте командный пункт в Неу, что к югу от Брикбека. Считается, что замок Брикбек принадлежал кому—то из соратников Юлия Цезаря. Интересно, что донжон крепости имеет одиннадцать углов; в архитектуре его отражается процесс трансформации ранней четырехугольной башни в круглую. По дороге на командный пункт мы проехали через мост в Карантане, который, как считалось, мог простреливаться неприятелем. Потому следовали мы на очень высокой скорости, соблюдая значительные интервалы между машинами. Каково же было мое удивление, когда я увидел на том самом мосту четверых наших парней, занятых рыбалкой. Однако никто из важных гостей не отказал себе в удовольствии позднее упомянуть об опасности, которой подвергался, проезжая мост.

Благодаря стараниям генерала Гэя,[89] приложившего немало усилий, чтобы устроить все, как должно, наш командный пункт расположился в саду среди яблонь.

Находясь там, я дал себе труд обследовать немецкие линии обороны вокруг Шербура как с земли, так и с воздуха. Я полагал, что немцы, как народ методичный и последовательный, не создадут ничего неожиданного — чего—то такого, чего мы не встречали у них прежде. Мои наблюдения убедили меня в том, что оборонительные линии противника не столь уж неприступны, и практика доказала основательность моих суждений.

Всю северную оконечность Шербурского полуострова покрывали пусковые установки для ракет Фау–1. Довольно интересные штуковины. Обычно строилось бетонное ответвление от главной дороги и маскировалось землей и пылью. Ответвление заканчивалось бетонной площадкой или периметром размерами в два теннисных корта, на краю которого могли останавливаться грузовики. Ближе к центру периметра имелось несколько отверстий. Некоторые площадки были снабжены углублениями, предназначавшимися для хранения ракет, некоторые нет. Процедура запуска Фау–1 выглядела следующим образом. Ночью приезжали грузовики, привозившие ракеты и разборную эстакаду, штанги которой устанавливали в упомянутые мною выше углубления так, чтобы сооружение имело угол наклона примерно тридцать градусов от земли. Каждая такая эстакада смотрела в какую—то строго определенную сторону, и запускаемая с нее ракета летела к заранее заданной цели. Когда кончался боезапас, все оборудование собиралось и увозилось. Кого—то оставляли специально, чтобы замаскировать периметр. Делалось это весьма успешно, потому что из множества подобного рода площадок, которые я посетил, лишь немногие серьезно пострадали от ударов авиации.

Попадалась нам еще одна громадная конструкция неизвестного назначения — насколько я знаю, до сих пор так никто и не понял, для чего она предназначалась. Она состояла из бетонной полосы длиной в полтора километра и шириной метров двадцать — двадцать пять, соединявшей две насыпи. На каждой стороне имелись забетонированные конусообразные углубления примерно метров по тридцать в глубину и шириной в верхней части пятьдесят — шестьдесят метров. Как мне думается, материала на изготовление этого сооружения пошло больше, чем на строительство пирамиды Хеопса. Не менее трех тысяч лагерников трудилось над ее возведением, но, судя по всему, строительство не довели даже до середины.

12 июля скончался генерал Рузвельт, и пока мы прощались с ним на кладбище в Сен—Совере, наши зенитки, стрелявшие по немецким самолетам, словно бы салютовали в честь храброго солдата, каким был Тедди.

17–го числа нас посетили министр обороны Стимпсон вместе с мистером Банди[90] и генералом Серлсом.[91]

24–го погиб полковник Флинт,[92] а 26–го мы похоронили генерала Макнейра.[93] Пэдди понравилось бы, как были организованы его похороны. Мы заказали для него специальный гроб и водрузили его на вездеход, который и вез гроб до места погребения. До могилы его несли командующий армией, три командира корпусов, начальник штаба армии и его заместитель и вся штабная братия, кто только оказался свободен в тот момент.

Похороны же генерала Макнейра, напротив, были по соображениям безопасности очень скромными. Присутствовали только Брэдли, Ходжес, Квесада[94] и я.

Вечером 24–го меня посетил генерал Генри,[95] и мы приятно провели время, осматривая пусковые площадки для Фау–1 и беседуя с солдатами 6–й бронетанковой дивизии.

Первое мое воскресенье в Нормандии было довольно впечатляющим. Я посетил католическую мессу, которую священник служил в полевых условиях. Во время службы все мы были при оружии, и, когда преклоняли колени, опускаясь на раскисающую под моросящим дождичком землю, вдали грохотали орудия, а небо кишело самолетами, поднявшимися со своих площадок, чтобы убивать — делать как раз то, что наша религия… запрещает.

Всегда с некоторой неприязнью вспоминаю время, проведенное в яблоневом саду, поскольку меня все не покидала мысль о том, что война кончится раньше, чем по—настоящему для меня начнется. Я также был уверен, что если бы мы постарались, то могли бы продвигаться быстрее. Я не раз заявлял и теперь также остаюсь верен этому мнению, что массированная артподготовка, использование снарядов с неконтактными взрывателями[96] позволили бы нам прорвать оборону неприятеля в районе Авранша и обеспечить более быстрое развитие событий на западном направлении силами всего двух танковых и двух пехотных дивизий и без необходимости дожидаться массированных бомбардировок с воздуха.

Моя уверенность в том, что события могли бы развиваться именно таким образом, только усилились, когда ребята из 3–й танковой дивизии установили на танках изобретенные ими «противоизгородевые совки». Впоследствии они были усовершенствованы полковником Никсоном.[97] Дело в том, что Шербурский полуостров и изрядная часть Восточной Бретани покрыты так называемыми «бокажами» — маленькими полями, окруженными насыпями высотой от полутора до двух метров с живыми изгородями на них. Это создавало проблемы для продвижения пехоты, однако танковые совки врубались в препятствие легко, точно ложка в теплое масло.

Ориентирами нам служили кресты на перекрестках дорог, используемые нашими связистами в качестве дополнительных телефонных столбов. Хотя крестам от такого обращения было ни холодно ни жарко, все же как—то не по себе становилось от мысли, что они невольно превращались в проводников смерти — ведь по проводам отправлялись приказы убивать.

Прежде чем в полдень 1 августа Третья армия вступила в действие, 28 июля генерал Брэдли устным приказом назначил меня ее командующим и открыл мне свой план, заключавшийся в том, чтобы на начальной стадии задействовать два корпуса — 8–й корпус Мидлтона на правом фланге и 15 корпус Хэслипа на левом.[98]

Остальная часть Третьей армии, состоявшая из 12–го корпуса (80–я дивизия) и 20–го корпуса (2–я французская бронетанковая дивизия), была на том этапе не готова к ведению боевых действий.

В соответствии с нашими планами 29–го числа я отправился на встречу с войсками, располагавшимися неподалеку от Кутанса, и нашел парней из бронетанковой дивизии прохлаждающимися на дороге. Тем временем их штабисты, надежно замаскировавшиеся в доме за церковью, по уши ушли в изучение карт. Я поинтересовался, почему они не перешли реку. На это штабисты ответили, что как раз и занимаются изучением данного вопроса, но никак не могут найти подходящего места. Я спросил, как давно они поглощены данной проблемой, а они сказали, что просмотрели всю карту до дыр, но ничего так и не обнаружили. Тогда я открыл им один секрет — рассказал, что переправился через эту реку, и глубина воды в ней всего полметра, а единственной помехой их железной армаде будет один вражеский пулеметчик, который, судя по тому, что он никак не мог в меня попасть, стрелять вообще не умеет. Я повторил пословицу, которую очень любят японцы: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», а затем спросил, какого черта они сидели здесь в штабе вместо того, чтобы пойти и немножко промочить ноги. Урок пошел ребятам на пользу, и с тех пор они действовали так, что ничего, кроме хорошего, я о них сказать не мог.

Утром 31 июля мы перенесли наш командный пункт севернее дороги Гранвилль — Сен—Север—Ландлен. Здесь Вилли завел бурный романчик с собакой одной француженки и выкопал останки недавно похороненного немецкого солдата.

Мы с Гэффи и Гэем оставались на старом командном пункте до 15.45, и не зря, поскольку нам удалось связаться с тремя кавалерийскими подразделениями, которые были нам очень нужны. После ужина мы с Гэффи поехали на командный пункт 8–го корпуса в Бреаль. Увидев нас, Мидлтон обрадовался, поскольку как раз выполнил задачу, достигнув цели — выйдя на реку Селюн. Теперь он не знал, что ему делать дальше. Я сказал Мидлтону, что в истории не счесть баталий, проигранных только из—за того, что кто—то не сумел вовремя форсировать реку. Словом, я приказал ему немедленно переправляться. В то время как мы обсуждали с Мидлтоном возможности пересечь Селюн по мосту в районе Понтобу, зазвонил телефон и нам сообщили, что как раз тот самый мост, о котором мы говорили, хотя и поврежден, но пока еще годится для переправы. Данное известие, пришедшее столь своевременно, я расценил как знак свыше — гарантию будущих успехов Третьей армии. Также мы узнали, что 4–я бронетанковая дивизия овладела дамбой к востоку от моста, которая также вполне годится в качестве переправы, а также взяла четыре тысячи пленных. Получив эти сведения, я велел Мидлтону немедленно наступать силами 6–й танковой и 79–й пехотной дивизий на Брест и силами 8–й пехотной и 4–й танковой дивизий на Ренн, а также сформировать ударный корпус под началом генералах. Л. Эрнста[99] для продвижения вдоль северного побережья полуострова.

На обратном пути в штаб—квартиру я видел тела убитых немцев, позволю себе сказать, что один из них был мертвец — мертвее не бывает. Никогда прежде мне не приходилось встречать подобного. Он не то полулежал, не то полусидел под изгородью в полной форме с каской на голове, и даже ремешок ее находился у него под подбородком. При этом немец был совершенно черным. Ни разу не видел, чтобы трупы выглядели именно так.

Утром 1 августа все в нашем лагере были поглощены бурной деятельностью — все, кроме нас с Харкинсом, поэтому в полдень мы с ним решили немного выпить в честь рождения Третьей армии.[100] Все, чем мы смогли разжиться, оказалась бутылка бренди весьма сомнительного качества, которую Харкинсу дал Кампаноль.[101] Мы попробовали глотнуть из этой бутылки, да чуть не поперхнулись.

Проход двух армейских корпусов (8–го и 15–го) через Авранш[102] казался штукой невозможной, однако корпуса прошли там. Задачу удалось выполнить только благодаря активной помощи ветеранов из штаба дивизии и усилиям самого ее командира, лично выбиравшего направление и контролировавшего каждый шаг своих ребят. Мне совершенно очевидно, что, если бы случилась пробка, наши потери, особенно потери мотопехоты, были бы чудовищными. Я прекрасно понимал это и тогда, когда отдавал приказ, и все время повторял себе: «Собственный страх и опасения — самый худший советчик. Никогда не бери в советчики собственные страхи».

Первая, и главная, задача Третьей армии заключалась в том, чтобы захватить и удержать позиции за рекой Селюн между Авраншем и Сент—Илер—де—Аркуе. Я считал, что лучше и правильнее всего будет обеспечить выполнение поставленной задачи путем немедленного овладения Брестом и Лорьяном, и взялся выполнить данную миссию.

К вечеру 1 августа 6–я бронетанковая дивизия захватила Понторзон, где мы с Беатрис[103] провели как—то ночь в 1913 г., когда ездили в Мон—Сен—Мишель. Во время операции дивизия потеряла батарею самоходок, причем исключительно по глупости. Орудия выдвинулись слишком далеко на передовую, к тому же разместились непозволительно близко друг к другу, да еще подразделение сопровождения отсутствовало. К сожалению, виновный в случившемся офицер погиб в бою. В тот же самый день 4–я танковая находилась около Ренна, где произошла одна забавная вещь. Где—то за час до захода солнца мы получили сообщение о быстром продвижении танковой колонны неприятеля к юго—западу от Ренна. Я попросил командовавшего 19–й тактической воздушной бригадой генерала Уэйленда послать против тех танков наши штурмовики. Через некоторое время мне доложили, что летчики не могут обнаружить танки противника. Скоро, однако, выяснилось, что это было не что иное, как колонна 4–й танковой, продвигавшаяся к Ренну с северо—востока. Но раз уж штурмовики прилетели туда, они расчистили путь нашим танкам, отбомбившись по позициям неприятеля в направлении движения 4–й дивизии. Вообще же этот эпизод стал первым в цепи многих похожих, имевших место позднее. Между Третьей армией и 19–й тактической авиабригадой возникла любовь с первого взгляда.

2 августа мы со Стиллером присоединились к находившимся на марше в восточном направлении от Авранша колоннам 90–й дивизии и некоторое время следовали вместе с ними. К тому моменту успехи данного подразделения представлялись весьма и весьма сомнительными, но оно уже перешло под командование генерала Маклейна и генерала Уивера. Когда мы достигли точки, где дорога поворачивает на юг к Сент—Илеру, я встретил Маклейна и Хэслипа и узнал от них, что дальше вниз по дороге за обладание мостом ведет бой Уивер. Вот так происходило рождение одной из лучших воинских частей, в которую превратилась 90–я благодаря усилиям этих двух людей. Впоследствии дивизии также везло — ее возглавляли и другие прекрасные командиры.[104]

На обратном пути в штаб мы с Хэслипом увидели молодого офицера, выпрыгнувшего из джипа и опрометью метнувшегося в ров вместе со своими солдатами. Я подъехал поближе и поинтересовался, что случилось. Мне ответили, что в небе над нами немецкий самолет. Я посмотрел вверх и действительно увидел самолет. Однако он находился очень высоко и не мог причинить нам вреда. Чувствовалось, что парни новички, и это их первый бой, а потому они очень сильно нервничали. Поняв, что напрасно волновались, и испугавшись, как бы я не посчитал их трусами, они помчались обратно в свою машину с еще большей скоростью, чем выпрыгнули из нее.

Возвращаясь из Авранша, я стал свидетелем самого ужасного несчастного случая, который мне когда—либо проходилось видеть. Один военнослужащий из инженерной части свалился с бульдозера, и машина переехала его, буквально разрезав тело вдоль пополам. Однако парень был еще жив, и, пока не приехали медики, я дал ему морфий.

В те дни немцы довольно часто совершали авианалеты на нас, хотя по сравнению с тем, какой ад устраивали им мы, можно сказать, что они нас вовсе и не бомбили. Как—то раз ночью менее чем за час они сбросили как минимум сто бомб — я считал взрывы. Конечно, сам тот факт, что я мог слышать их отдельно, говорил о рассеянном характере бомбометания.

В другую ночь немцы не спешили, они как следует прицелились и разбомбили своих собственных солдат, взятых нами в плен и посаженных под замок. Начальник военной полиции выпустил пленных, и из нескольких тысяч, за исключением пятидесяти человек, все вернулись. Возвратившиеся были возмущены тем, что сделали их соплеменники, и говорили об этом весьма свободно.

4–го мы с Кодменом и Стиллером решили отправиться на поиски 6–й бронетанковой дивизии. Стиллер ехал впереди на бронемашине, а мы с Кодменом последовали за ним на джипе через Авранш, Понторсон, Комбур и Мердриньяк. На пути нам повстречался выглядевший очень перепуганным офицер связи, который уверял, что дорога простреливается неприятелем. Позднее мы поняли, что парень был малость не в себе. Тем не менее поездка по пятнадцатикилометровому участку дороги, которая считается еще не отбитой у неприятеля, и не видеть при этом никого из своих, стоила нам нервов. Наконец мы наткнулись на командный пункт дивизии, и все волнения остались позади.

На следующий день я с большим изумлением выяснил, что те вчерашние пятнадцать километров мы проехали прямо через позиции немецкой дивизии. Я уж не стал говорить своему начальнику разведки, что никакой немецкой дивизии там не обнаружил.

По мере того как мы продвигались в глубь Бретани, отношение к нам местного населения улучшалось. Думаю, потому, что тут происходило меньше боев и не было интенсивных бомбежек. Нормандцы с Шербурского полуострова особой симпатии к нам не испытывали: что мы, что немцы — все бомбили их города.

Так как мне приходилось преодолевать большие расстояния, я старался путешествовать больше по воздуху на самолете связи L–5, с борта которого я видел немало разбитых самолетов. Странное и почти мистическое зрелище. Они напоминали мне изъеденных жуками мертвых птиц. Планеры с большими тяжелыми носами казались похожими на стрекоз.

Как—то раз во время поездки в 12–ю группу армий, в штаб—квартиру генерала Брэдли, я посетил Сен—Ло, где мы с Беатрис в 1913–м останавливались и купили кое—что из мебели. То были спокойные довоенные времена. В теперешнюю мою поездку на город было страшно смотреть: казалось, нигде больше на земле нет такого количества разрушенных зданий. Во всяком случае, я ничего подобного не видел… раньше. Потом уже видел и не такое.

7 августа немцы решили обрушить на нас всю мощь своей бомбардировочной авиации. Однако сбрасывали они в основном небольшие бомбы весом не больше ста килограммов и легкие осколочные бомбы. Во время этой операции они разбомбили один из наших складов, где хранилось не меньше тысячи тонн различных боеприпасов. Прошло три дня, а они еще продолжали взрываться.

7–го же — то есть уже в начале второй недели — 83–я дивизия 8–го корпуса вышла в предместья Сен—Мало. 6–я танковая была рядом с Брестом, но, к сожалению, не в Бресте. Динар захватило мобильное пехотное подразделение 8–й дивизии, которая продолжала продвигаться по полуострову к западу от Сен—Мало, чтобы нанести удар по Динару. 4–я бронетанковая дивизия находилась в Ванне и приближалась к Лорьяну, 79–я перешла реку в районе Лаваля, а 90–я — в районе Майенна. Тем временем 5–я бронетанковая почти достигла Шато—Гонтье, а части разведчиков все той же 8–й дивизии были в Шатобриане.

В 08.30 к нам явился один американский летчик, сбитый в предместьях Анжера, но спасенный французом из внутренних войск. Он сказал нам, что на всем пути от Анжера до Шатобриана не встретил ни одного крупного подразделения немецких войск, за исключением корпуса связистов, прокладывавшего телефонную линию и двигавшегося в восточном направлении. Кроме того, летчик заверил нас, что мост в Анжере уцелел. Я послал генерала Гэффи, француза и штабного подполковника Картера[105] в Витри, с тем чтобы они создали штурмовой отряд из частей 5–й пехотной дивизии, нескольких танков и подразделений разведчиков для немедленного наступления и взятия Анжера. Конечно, операция могла оказаться довольно рискованной, однако война есть война. На сей раз ребята рисковали не напрасно — внезапность их появления сыграла благоприятную роль, хотя немцы все же успели взорвать мост прямо перед их носом.

Позднее в тот же самый день до нас дошли слухи, что немцы сосредотачивают свои части на линии Мортен — Барантон[106] и готовят атаку на Авранш силами нескольких бронетанковых дивизий. Лично я считал, что противник блефует, надеясь лишь обеспечить свое отступление. Тем не менее я велел 80–й и 35–й дивизиям остановить свое продвижение, а также послал предупреждение 2–й французской бронетанковой дивизии, расположенной в окрестностях Сент—Илер, с тем чтобы они были готовы к возможной атаке неприятеля.

8–го мы с Хьюзом[107] отправились на машине в Доль, где, как считалось, должен был находиться самый большой в мире фаллический символ. Мы, однако, не обнаружили данный объект и поехали проведать 8–й корпус, а затем проследовали дальше в окрестности Сен—Мало, который штурмовала 83–я дивизия. Ее командира, Макона, я нашел в первых рядах атакующих. Когда он увидел в машине нас с генералом Хьюзом, то буквально побелел, очевидно решив, что я приехал отстранить его от командования дивизией. Поняв, чего он испугался, я прокричал: «Все в порядке, все отлично!» В действительности дивизия заслужила только хорошей отметки, отлично им в тот момент я бы поставить не мог.

Они взяли тысячу триста пленных, но сами потеряли уже восемьсот человек.[108]

В тот же день мы распорядились, чтобы 15–й корпус начал наступление на оборонительные порядки противника на линии Алансон — Сес. 8–го Сен—Мало пал под ударами 83–й дивизии, 5–я же подавила последние очаги вражеского сопротивления в Анжере.

Генералы Спаатс,[109] Теддер и Брэдли прибыли в штаб—квартиру. Впервые все мы собрались вместе после Гафсы;[110] именно в тот самый день немцы бомбили главную улицу, причем не черной ночью, а белым днем, хотя Спаатс и уверял меня, что небо под полным контролем британцев. Теддер сказал тогда, смеясь: «Клянусь, Паттон специально договорился с немцами — они действуют в его духе!» Я заверил его, что с немцами не договаривался, но если бы мне повстречался командир вражеской эскадрильи, счел бы своим долгом наградить его. Он заслуживал этого хотя бы за то, что дал нам прекрасную возможность посмотреть, как быстро могут бегать арабы и их верблюды.

Меня все больше беспокоили брешь во фланге американской армии между Сент—Илером и Майенном, а также вторая — к юго—западу от Алансона. Единственный способ залатать прорехи — сосредоточить силы 8–й бронетанковой в Фужере.

11–го мы с Кодменом посетили штаб 15–го корпуса, находившийся к северо—востоку от Ле—Мана, затем 79–ю и 90–ю пехотные и 5–ю бронетанковую дивизии. Мне не удалось найти генерала Леклерка из 2–й французской бронетанковой дивизии, поскольку тот объезжал фронт. Несмотря на то что я следовал за Леклерком дальше, чем предписывалось мерами безопасности, я его так и не повстречал. За день до этого французские и наши танкисты из 5–й дивизии вступили в тяжелый бой с противником, потеряв сорок машин.

Во время моей поездки произошел забавный случай. Я всегда требовал, чтобы противотанковые орудия скрытно устанавливались в точках, с которых расчет имел бы хороший обзор местности, оставаясь до самого последнего момента невидимым для неприятеля. Тут же на перекрестке трех дорог у креста стояла вовсе незамаскированная пушка. Я всыпал командовавшему расчетом сержанту по первое число за невыполнение моих распоряжений. Когда я закончил, сержант ответил: «Так точно, сэр, но вчера мы с этой самой позиции сняли два немецких танка». Пришлось мне перед ним извиниться. Что же произошло? Может быть, святость места защитила нашу пушку?

Мы выработали план, согласно которому 7–я бронетанковая дивизия должна была переправиться через реку Майенн в районе Майенна и выступить на Алансон, в то время как 80–я дивизия двинулась бы на север, чтобы соединиться с 7–й на дороге Лаваль — Ле—Ман. Когда же части Первой армии окажутся в зоне действий 35–й дивизии, последнюю можно будет высвободить, чтобы затем объединить все эти дивизии и сформировать 20 корпус, который потом разместить слева от 15 корпуса. 5–я пехотная дивизия за исключением штурмовой бригады, все еще находящейся в Анжере, сосредоточится в Ле—Мане, и как только 4–я бронетанковая освободится, то присоединится к ней. Две вышеназванные дивизии образуют 13–й корпус, готовый выступить на северо—восток, или, иными словами, будут действовать к югу от 15–го корпуса на правом фланге армии.

Немцы, засевшие на островах близ Сен—Мало, все еще вели огонь из дальнобойных орудий по сосредоточенным на берегу нашим частям, и как я ни пытался добиться от британских ВМС разрешения данной проблемы, пока все оставалось по—старому. Мы также решили попросить воздушной поддержки против Динара, поскольку несли неоправданно большие потери вследствие того, что старались не бомбить города.

По дороге к нашему новому командному пункту, расположенному в десяти километрах к северо—западу от Ле—Мана, мы с Кодменом остановились в Шато—Фужере. С военной точки зрения, это был самый лучший замок, когда—либо виденный мною в жизни, поскольку гражданское население там отсутствовало со времен Ришелье, который приказал разрушить жилые постройки и переоборудовать крепость для сугубо военных целей. За всю историю замка его удалось взять штурмом только дважды — в первый раз это произошло примерно в 1100 г., а во второй — теперь.

13–го числа стало совершенно ясно, что от 20–го корпуса нам нет никакого проку, поэтому мы передвинули 7–ю танковую и 5–ю пехотную дивизии к северо—востоку от Ле—Мана, отослав штурмовую бригаду 80–й дивизии в Анжер. Это позволило нам сформировать из 4–й бронетанковой и 35–й пехотной дивизий 12 корпус. 15 корпус, состоявший, как прежде, из 5–й бронетанковой, 2–й французской бронетанковой, а также 90–й и 79–й пехотных, занял линию: Алансон — Се — Ажантан. Наши части могли бы легко войти в Фалез и полностью закрыть дыру во фланге, но нам приказали не делать этого, якобы потому, что британцы сбросили здесь большое количество бомб замедленного действия. Данная остановка была большой ошибкой высшего командования, поскольку я уверен, что мы могли взять Фалез, и совершенно не уверен, что подобная задача была по плечу британцам. По правде говоря, когда мы получили приказ отступить, наши разведчики подобрались уже практически вплотную к городу.

Вследствие вынужденной остановки 15–го корпуса 20–й корпус выдвинулся к Дрэ, а 12–й — к Шартру. Перегруппировавшись подобным образом, армия, состоявшая из четырех корпусов (7, 12, 15 и 20–го), могла без помех вести наступательные действия в любом направлении, что она в действительности и делала как 12–го и 13–го числа, так и позднее.

Благодаря талантам адъютанта полковника Каммингса, система управления Третьей армией была построена так, что позволяла командованию армии манипулировать непосредственно дивизиями, оставляя корпусам законные функции тактических единиц в зоне их действия. Вследствие такой организации мы легко могли заменять дивизии, когда нам это требовалось, не теряя времени и не упуская инициативы. Нам никогда не приходилось проводить перегруппировок, что, похоже, стало любимой забавой армейского командования у британцев.

К 14 августа Третья армия продвинулась дальше и продолжала продвигаться вперед быстрее, чем любое другое войско в истории. Ночь 14–го числа стала первой с начала операции, когда немцы нас не бомбили, однако утром мы подверглись налету сбившегося с курса американского бомбардировщика.

Мы с Кодменом полетели в Ле—Ман. Не помню случая, чтобы я когда—нибудь с большей неохотой поднимался на борт воздушного судна. Дело в том, что в штабе буквально все уверяли меня, что, если нас не собьют немецкие самолеты, это сделают американские зенитчики, ставшие в последнее время из—за постоянных бомбардировок очень чувствительными в отношении любых летательных аппаратов у себя над головами. То был один из немногих дней в моей жизни, когда я ощущал реальную угрозу гибели. К счастью, все обошлось.

Мы приземлились около дороги и тут же остановили проезжавший мимо джип медицинской службы. Однако прежде чем сесть в него, я попросил убрать флаг с красным крестом, так как не хотел ехать под чужим знаменем, прикрываясь эмблемой организации, чья задача не убивать, а спасать от смерти. Повидавшись с Маклейном в 90–й дивизии, мы направились в штаб 15–го корпуса, чтобы сориентировать в обстановке Хэслипа. Он согласился со мной относительно того, что с двумя дивизиями он может выступить на Дрэ, а двумя другими прикрыть «Фалезское окно» в нашей обороне. Позднее я встретился с Брэдли, и он одобрил наш план, вследствие чего 15–й корпус выступил на Дрэ, 20–й — на Шартр, а 12–й — на Орлеан. Он также разрешил мне взять и использовать для марш—броска на восток 80–ю дивизию, заполнив ее место в 8–м корпусе дивизией из Первой армии, количество подразделений в которой, таким образом, сокращалось. В итоге к концу дня ситуация выглядела следующим образом: три корпуса должны были начать наступление на восток в 20.30, а на 8–й корпус возлагалась задача покончить с немцами в Бретани.

Чуть к востоку от Ле—Мана я видел пример отличного взаимодействия воздушных и наземных частей. На протяжении трех или даже четырех километров на дороге было полным—полно вражеской техники — грузовиков и бронемашин, носивших на себе «фирменные знаки», оставленные им пулеметами штурмовиков Р–47.[111] Следы от пуль 50 калибра виднелись также и на асфальте. Когда танки и самолеты действуют слаженно, результат всегда бывает превосходным. Танки способны двигаться достаточно быстро, чтобы не дать противнику времени съехать с дороги и развернуться, а коль скоро он остается в колонне, хуже беды, чем могут принести ему штурмовики, не придумаешь. Чтобы достигнуть лучшего взаимодействия, необходимы две веши. Первое, доверительное и братское отношение друг к другу представителей различных родов войск — в данном случае танкистов и авиации. Второе — быстрое, требующее крайнего напряжения сил продвижение наземных частей. Командиры не должны бояться пролить лишнюю каплю пота, ибо капли эти сохраняют много солдатской крови.

Боевой дух рос даже в госпиталях, а случаи «утомления войной»[112] и самострелы резко пошли на убыль — солдатам всегда нравится играть за команду, которая побеждает.

Ко мне явился крайне расстроенный генерал Леклерк, который указал мне на то, что его ребята и 90–я дивизия бездействуют, тогда как 79–я пехотная наступает на Дрэ. Я объяснил ему, что это сделано для получения максимальной отдачи от применения военной силы и что меня совершенно не волнует, кто первым форсирует Сену и какой политический резонанс это вызовет. Несмотря на то что в начале беседы мне пришлось проявить жесткость, мы с генералом Леклерком расстались друзьями.

Снова нас пугали пятью танковыми дивизиями, сосредоточенными в районе Аржантана, и я получил приказ остановить продвижение частей Третьей армии на линии Дрэ — Шатоден. Так или иначе, мне удалось убедить высокое командование, что нужно продолжать наступление. Это я и сделал на следующее утро.

15–го к нам прибыл князь Феликс[113] из Люксембурга.

16–го числа Стиллер, Кодмен и я отправились в только что взятый Уокером Шартр. Его мы встретили на мосту, который все еще простреливался неприятелем. Мост оказался частично разрушен прятавшимся в укрытии немцем. Когда передовые отряды вступили на мост, немец замкнул цепь, и несколько наших солдат погибло от взрыва. Затем виновник их гибели вылез из своего укрытия и сдался. Наши имели глупость взять его в плен.

В Шартре мы направились в штаб—квартиру 15–го корпуса в Шатонеф—ан—Тимере. Из—за инцидента с французским грузовиком у генерала Хэслипа было плохое настроение, однако боевой дух у его парней находился на высоком уровне.

В 18.30 16–го позвонил Брэдли и приказал мне силами 2–й французской бронетанковой, а также 90–й и 80–й дивизий штурмовать и захватить Трен, расположенный в «Фалезском окне». Он также сказал мне, что генерал Джероу, чей 5–й корпус в Первой армии «пощипали», взяв у него дивизии в атакующий Брест 8–й корпус моей армии, возглавит эти части (2–ю французскую бронетанковую, 90–ю и 80–ю дивизии) как командир корпуса. Брэдли также известил меня, что Джероу предпримет новую попытку взять Трен.

Я тут же послал Гэффи в Алансон выполнять приказ Брэдли и штурмовать Трен, а так как Брэдли призвал меня к себе, я договорился с Гэем, что, если командование решит заменить Гэффи на Джероу, я телефонирую Гэю: «Меняем лошадей» — и назову время начала атаки.

На следующее утро я узнал, что Джероу со своими штабными офицерами прибыл в штаб—квартиру Третьей армии. Я позвонил Гэю и отдал ему самый, как мне думается, короткий приказ, когда—либо отданный командиру корпуса: «Меняем лошадей в 06.00».[114]

В качестве компенсации за отобранные у нас три дивизии мы получили две дивизии, взятые из Первой армии, плюс два батальона рейнджеров.

В то же самое время я велел Хэслипу атаковать Мант—Гассикур силами 5–й танковой и 79–й пехотной дивизий. Овладев этим населенным пунктом, мы могли бы взять под контроль движение немецких судов по Сене.

17 августа произошел весьма грустный случай — из—за нарушения в системе кровообращения тяжело заболел генерал—майор Джилберт Кук, командовавший 12–м корпусом и занимавший пост заместителя командующего армией во время высадки в Европу. Более он не мог выполнять своих обязанностей, что стало для нас обоих сильнейшим ударом, и я далеко не сразу смог смириться с вердиктом врачей. Кук был и остается бесстрашным солдатом и прекрасным командиром. Он не покидал свой пост до тех пор, пока позволяло ему пошатнувшееся здоровье. 19–го я попросил генерал—майора Мэнтона К. Эдди заменить Кука и принять командование 12–м корпусом. Эдди командовал 9–й дивизией в Тунисе и Сицилии, а также во время переправы через Ла—Манш и высадки на континенте.

Полковник Одем[115] получил ранение от пули снайпера, проезжая тем же леском, которым 16–го числа проезжал я. Он поднимался в свой джип и еще не успел сесть, когда почувствовал, как что—то ударило его выше сердца, и только потом услышал выстрел. Он коснулся места, куда попала пуля, и увидел, что рука у него в крови. Как только шофер понял, что случилось, он с криком: «Надо скорее убираться отсюда!» — так энергично развернул машину, что Одем чуть не вылетел из нее. Пуля ударилась в ребро и пошла в сторону, не попав в легкое. Случись иначе, Одем бы умер. Не слушаясь рекомендаций коллег? медиков, он спустя три дня после ранения вернулся к исполнению своих обязанностей.

Сицилийская кампания завершилась ровно год назад — 17–го.

19–го числа мы вместе с генералом Уайчем, командовавшим 79–й дивизией, вышли к Манту и увидели Сену. Я едва удержался от искушения отдать приказ о переходе реки, однако не стал делать этого, не посовещавшись с генералом Брэдли. После утомительного перелета, во время которого мы дважды поворачивали обратно из—за плохой погоды, я наконец добрался до цели. Брэдли не только одобрил мой план перехода Сены частями 79–й, но также распорядился о начале наступления 5–й бронетанковой из того же корпуса в северном направлении вдоль западного берега реки. В то время как 19–й корпус Первой армии под началом генерал—майора С. X. Корлетта должен был следовать у нее в тылу с левого фланга. И, более того, Брэдли санкционировал исполнение предложенного мной плана, согласно которому 19–й корпус переправлялся в районе Мелена и Фонтенбло, а 12–й корпус — в Сансе. Становилось очевидным, что, если наши части сумеют благополучно переправиться на тот берег, и Сена и Йонна потеряют для немцев привлекательность как стратегические объекты. Меленская переправа была подобна той, которую осуществил Лабиэн[116] со своим Десятым легионом около 55 года до нашей эры.

Полковник Кодмен поехал в Ванн и вернулся оттуда с моим старым другом генералом Кехлином—Шварцем из французской армии. Во время Первой мировой войны он занимал пост одного из главных инструкторов в академии для высших штабных офицеров в Лангре. Мы приятно провели время, вспоминая старые времена. Между прочим, генерал признался мне, что, если бы он в Лангре не то что взял на вооружение мою методику, а просто высказал мысль, что можно действовать так, как действую я, его бы сразу же определили в сумасшедший дом. Он также заявил, что, услышав о наступлении танковой дивизии на Брест, он подумал, что командую ей я. Я спросил его, почему, по его мнению, в 1940 г. французская армия оказалась так плохо подготовленной к войне. Он ответил, что еще лет за десять до нашествия немцев французские военные начали учиться только одному — как обороняться, но не как наступать.

20–го числа одна штурмовая бригада 79–й дивизии 15–го корпуса форсировала Сену в районе Манта. В то же самое время 5–я бронетанковая дивизия тою же корпуса двинулась на север, атакуя Лувьер. В тот момент, когда она очищала от неприятеля Эврэ, слева в тыл ей ударили немецкие танки. 7–я бронетанковая, находившаяся в тот момент в Эврэ, пришла на помощь своим, и немцы отступили, потеряв десять танков. Тем не менее это столкновение замедлило продвижение 5–й бронетанковой.

Осуществляя планы, выработанные еще 20–го числа, я назначил время начала наступления 20–го и 12–го корпусов соответственно в Мелене, Монтро и Сансе с рассветом, утром следующего дня, 21 августа, чтобы ни у кого не было времени остановить меня. Однако для подстраховки я все же договорился с командирами корпусов о кодовом слове — «предварительная установка». Прозвучавшее для них на радиоволне, оно должно было означать: «Стоять на месте».

В такие моменты у меня всегда появлялось какое—то странное, может быть, даже смешное ощущение. Когда планы рождались у меня в голове, все казалось просто, но после того как я отдавал приказы и они начинали приводиться в действие, я, осознавая, что ничего уже изменить нельзя, начинал беспокоиться. В таких случаях я всегда повторял себе: «Собственный страх и опасения — самый худший советчик». Чувства эти сродни тем, которые возникали у меня во время участия в стиплчейзе. Я всегда сильно волновался перед скачками, а когда звонил колокольчик, означавший, что пора садиться в седло, меня и вовсе охватывал страх. Но как только давали отмашку и скачки начинались, страх мгновенно покидал меня.

Когда в этот раз я дал отмашку и «скачки» начались, Эдди — командир 12–го корпуса — спросил меня, нужно ли ему беспокоиться за состояние дел на правом фланге. Я ответил, что все зависит от его природных наклонностей — то есть от того, очень он нервный человек или нет. Разумеется, у нас нечем было прикрыть правый фланг, однако наступление эшелоном — то есть дивизия за дивизией — могло свести на нет фактор отсутствия прикрытия. Если бы я всегда беспокоился о флангах, то никогда бы не выиграл ни одного сражения. Кроме того, я не сомневался, что наши летчики обнаружат любое вражеское соединение, по численности способное представлять для нас хоть маломальскую угрозу что они сумеют задержать его продвижение, и тогда у меня найдется время вытащить «кролика из цилиндра», чтобы в нужный момент преподнести неприятелю сюрприз.

Покончив с раздачей приказов, мы переместили командный пункт армии в Бру, что без малого в двадцати пяти километрах к северо—западу от Шатодена. Как раз в том лесу на Вилли набросилась стая, наверное, самых злющих шершней на свете. Командующему, начальнику штаба и его заместителю вместе с несколькими солдатами понадобилось двадцать пять литров бензина, чтобы уничтожить шершней. Вилли чувствовал себя плохо, и мы сделали ему примочки из соды.

Примерно в это время полковник Никсон взял три полных комплекта взрывателей для Фау–1 из трофеев, захваченных нами на аэродроме к северо—западу от Орлеана.

Возмещение потерь на тот же самый период составляло 10622 человек. Это стало началом постоянного сокращения численности и, таким образом, снижения боевой мощи наших частей, вызванного недостатком пополнений. Положение наладилось только к середине сражения за Бастонь.[118]

Учитывая опыт кампаний в Тунисе и на Сицилии, мы знали, что наши подсчеты весьма точны. Расклад по потерям техники выглядел следующим образом:

Когда мы находились в лагере, нас посетили заместитель министра обороны судья Роберт П. Паттерсон и возглавлявший транспортные подразделения генерал Брегон Э. Сомервелл.

Войскам удалось успешно переправиться через Сену и Йонну в районе Монтро и Санса. 22–й корпус пока еще не смог справиться с поставленной задачей, так как солдаты 2–го пехотного полка (командир — полковник А. У. Рофф) 5–й дивизии вели ожесточенный бой с несколькими тысячами немцев в Бойе. Я осознал в тот момент, что благоприятный шанс выиграть войну в том, чтобы пустить Третью армию вперед тремя корпусами на линию Мец — Нанси — Эпиналь, где бы два из тех корпусов были ударными, а третий — вспомогательным. Я не сомневался в этом тогда, да и теперь ничуть не поколебался в своем мнении: если бы мы поступили так, то сумели бы перейти границу с Германией за десять дней. Автодороги и железнодорожные пути находились в таком состоянии, что позволили бы нам беспрепятственно продвигаться вперед.

В Орлеане части 5–й пехотной дивизии столкнулись нос к носу с какими—то гестаповцами, которые неудачно пытались унести ноги. Они также захватили прекрасный кадиллак, который был подарен штабу Третьей армии.

Я полетел в штаб—квартиру Брэдли, чтобы «продать» ему мой изложенный выше план, но, как тут же выяснилось, он сам отправился на встречу с генералом Эйзенхауэром и Монтгомери, чтобы сделать им аналогичное предложение. Разница заключалась лишь в том, что Брэдли предполагал осуществить операцию силами Первой и Третьей армий, я же — только одной Третьей.

Цитадель в Сен—Мало сдалась 83–й дивизии 21–го числа. Произошло это, как рассказывали, благодаря действиям одного немца, родившегося в Америке. Он попал в плен и был направлен работать на кухню, где вступил в контакт с двумя другими немцами — уроженцами Бруклина. Он убедил их в том, что лучший способ покончить с войной на данном участке — пробить дыру в резервуаре с водой, что они и проделали. В результате этого гарнизон вскоре начал ощущать нехватку воды и в итоге сдался. Правдива история или нет, не знаю, но мне она нравится.

Утром 23–го мы были крайне поражены появлением группы французов, прибывших в лагерь с каким—то предложением. Поскольку я решил, что они явились с предложением о сдаче, то согласился с ними поговорить. Однако скоро выяснилось, что их цель — приостановление боевых действий для спасения Парижа и, похоже, еще и немцев. Я отправил парламентеров к генералу Брэдли, и он немедленно распорядился арестовать их.

Сразу же после их отбытия проведать меня приехал мой друг генерал Жюэн.[119] Он расточал комплементы в мой адрес, сказал даже, что я действую в духе Наполеона. Но что гораздо важнее, он сказал, что лучше всего штурмовать линию Зигфрида через «Нансийское окно». Я пришел к такому же заключению, изучая карту. Все в общем—то очень просто. Я считаю, что, если полководец видит место, через которое проходит много больших дорог, тут он и должен наступать, невзирая на сопротивление неприятеля. Совершенно бесполезно захватывать какую—либо точку, из которой вы не можете двигаться дальше, даже если такой захват — легко выполнимая задача. Чтобы наверняка гарантировать осуществление прохода через «Нансийское окно», было бы желательно усилить мою армию еще двумя дивизиями. Ни 90–я, ни 80–я не успели бы прибыть вовремя, поэтому я попытался убедить генерала Брэдли позволить мне взять две дивизии из 7–го корпуса (командир генерал—майор Дж. Л. Коллинз) Первой армии, которые, как я полагал, находились в районе Шартра. Поговорив с Брэдли, я узнал, что в реальности дело обстоит несколько иначе и мне придется довольствоваться тем, что я имею.

Мы с полковником Мюллером[120] отправились в Лаваль, чтобы обсудить с Брэдли вопросы снабжения. Когда мы прибыли на место, генерал ждал нас на аэродроме, поскольку его вызывали к генералу Эйзенхауэру и Монтгомери. Брэдли не скрывал своего беспокойства ростом влияния последнего на главнокомандующего, опасаясь, что старания Монтгомери увенчаются успехом и он убедит Эйзенхауэра повернуть часть, если не все американские армии на север. Маршал авиации сэр Ли Мэллори[121] беседовал с Брэдли чуть ли не весь день, пытаясь убедить его в преимуществах такого варианта действий. После того как Брэдли сел в самолет, я поехал в его штаб—квартиру. За те десять минут, которые ушли у меня на то, чтобы доехать до нее, мне в голову пришел самый замечательный из всех когда—либо придуманных мной планов. Если перенаправлять Третью армию на север, надо поворачивать 20–й корпус из Мелена и Монтро, а 12–й корпус из Санса, тогда это можно будет проделать очень и очень быстро. Сначала мы могли бы двинуться на Бове, подхватив по пути находившуюся вблизи Парижа 4–ю пехотную дивизию Первой армии, затем в Манте — 79–ю дивизию (также из состава Первой армии), а также, возможно, 5–ю танковую. Мы могли бы идти параллельно Сене, очищая путь британцам и канадцам,[122] а затем переправить наши обозы на другой берег в районе Манта. При этом мы могли обойтись половиной транспортных средств, которые потребовались бы нам, если бы переправа осуществлялась в районе Монтро. Когда я изложил свою тактическую идею начальнику штаба Брэдли генералу Ливену К. Аллену, он с энтузиазмом поддержал меня. Мы договорились, что, если Брэдли по приезде телеграфирует мне: «План А», то я поворачиваю на север, если же он телеграфирует: «План В» — продолжаю продвижение на восток.

Если когда—нибудь в будущем деяния Третьей армии и ее командующего станут объектом изучения для историков, два изложенных выше плана должны всенепременно привлечь их внимание. Не прошло и двух дней, как я представил на рассмотрение начальства два возможных варианта ведения боевых действий, причем хотя один совершенно исключал другой, оба они были реальны, оба выполнимы. К чему я все это говорю? А вот к чему — человек строит планы применительно к обстоятельствам, а не наоборот — бессмысленно пытаться впихивать обстоятельства в рамки своих планов. Я полагаю, что умение командовать армиями или не умение командовать ими заключается в понимании или непонимании этого.

23–го числа 2–я бронетанковая дивизия французов и американская 4–я пехотная вошли в Париж. 24–го Би—би—си объявила о том, что Третья армия генерала Паттона взяла Париж. Я усмотрел в данном факте проявление высшей справедливости, поскольку я мог бы взять город, если бы мне не запретили сделать это. Как выяснилось позднее, когда 2–я бронетанковая армия вошла в Париж, то ее командование заявило, что дивизия принадлежит не к Первой, а к Третьей армии.

25–го августа мы перенесли командный пункт Третьей армии в точку между Орлеаном и Питивье. Еще прежде чем это было проделано, Брэдли вышел со мной на связь и попросил прибыть в Шартр. Кафедральный собор, в котором не осталось ни одного стекла, внутри не пострадал и, по моему мнению, выглядел лучше, чем когда—либо, потому что в него попадало много света, что позволяло по достоинству оценить архитектуру и оформление здания изнутри.

Монти снова победил, и направление главного удара нашей операции переместилось на север. Предполагалось, что Первая армия силами девяти дивизий перейдет Сену в районе Мелена и Манта; обеими этими точками овладела и сделала их пригодными для осуществления организованной переправы Третья армия. Оказавшись на восточном берегу, Первой армии надлежало идти на Лилль. Третьей армии силами семи дивизий, — а именно 4–й бронетанковой, 35–й и 80–й дивизиями в составе 12–го корпуса; 7–й танковой и 5–й пехотной в составе 20–го корпуса; а также 2–й французской танковой и 90–й пехотной в составе 15–го корпуса, — по плану Монтгомери предстояло продвигаться по направлению на Мец и Страсбург. Пока что все обстояло не так уж плохо, потому что у нас имелось семь отличных дивизий и нам предстояло наступать в том направлении, в котором мы с Брэдли всегда и хотели.

Обнаружив по прибытии на новый командный пункт, что уже довольно поздно, я решил нанести визит в 20–й корпус, где не был уже несколько дней. Обычно возивший меня летчик — командир 14–й воздушной эскадрильи связи Третьей армии майор У. У. Беннет — отсутствовал, и мой самолет пилотировал один сержант. Скоро стало ясно, что мы заблудились, однако это не мешало нам еще какое—то время упорно лететь вперед, пока мы не увидели разместившийся в лесу немецкий полевой госпиталь. Это означало, что мы пересекли линию фронта и находимся примерно в двадцати пяти километрах от нее на территории, занятой противником. Едва поняв, что случилось, мы набрали высоту и со всей поспешностью полетели в обратном направлении.

26–го числа из корпуса связи прислали людей для проведения «Дня с генералом Паттоном». Первым делом мы отправились в расположение 20–го корпуса, в Фонтенбло, затем через Немур дальше за Монтро, где обнаружили 5–ю пехотную дивизию. Я похвалил генерала Ирвина за прекрасную работу, проделанную его дивизией, и не отказал себе в удовольствии наградить нескольких из его подчиненных крестами «За отличную службу».

Когда в самом начале кампании я издал приказ, что во время марш—бросков по меньшей мере одна полковая ударная группа должна передвигаться на танковой броне, 5–я дивизия ныла громче всех, мол, ребятам на танках не за что держаться. На что я отвечал, что такая уж у ребят трудная доля, хотя лично никогда не сомневался — солдат охотнее проедет сорок километров на чем угодно, чем пройдет хотя бы двадцать пешком. Помню, в тот день Ирвин не мог нахвалиться своей мобильной пехотой. Обычно профессиональный военный скуп в оценках.

Мы пошли своей торной тропой и переправились через Сену в районе Мелена вместе с частями 3–й танковой дивизии Первой армии. Когда командиры машин узнали меня, все они дружно меня приветствовали.

Попрощавшись с ними, я отыскал штаб—квартиру 7–й бронетанковой дивизии и в довольно резкой форме высказал командовавшему ею генералу, сколь сильно недоволен тем, как выглядит его подразделение, и тем, как оно продвигается. Приходится говорить об этом, поскольку позднее мне пришлось сместить данного офицера.

Затем я вернулся в Фонтенбло и полетел в 12–й корпус, дислоцировавшийся на дороге Сане — Труа. Когда я находился в расположении данного соединения, прибыл генерал Вуд с донесением, что 4–я танковая дивизия только что захватила Труа. Этот эпизод можно с полным правом назвать блестящим. Полковник, а позднее генерал Брюс Кларк отправил свою штурмовую бригаду в овражек, что в двух с половиной — трех километрах к северу от города, где солдаты удачно укрылись. На краю Труа противник сосредоточил множество орудий и значительное число живой силы, Кларк же точно молотом ударил по ним одной танковой ротой и двумя ротами мотопехоты на бронетранспортерах. При этом солдаты открыли огонь из всех имевшихся орудий и пулеметов. Кларк взял город, не потеряв ни одного человека и ни одной машины. Правда, потом нам пришлось снова штурмовать Труа, потому что немцы окружили маленький отряд Кларка, но все равно, то была блестяще выполненная работа.

Перечисляя все те места, в которых я ухитрялся побывать за один день, я сам удивлялся своему проворству. Может статься, как—нибудь я сочту все те километры, которые налетал на самолетах и накатал на машинах, руководя действиями Третьей армии. Клянусь, их наберется не меньше миллиона.

27–го 20–й корпус взял Ножан и продолжал наступление на Реймс, в то время как 12–й корпус продвигался на Шалон через Витри. Вышестоящее начальство вынудило меня оставить 35–ю дивизию восточнее Орлеана, чтобы она прикрывала меня с правого фланга, хотя лично я не мог поверить в существование силы, способной заставить немцев переправиться на северный берег Луары.

Я полетел в Орлеан, который противник крайне вяло обстреливал с противоположного берега реки. Аэропорт к северо—западу от города едва успевал принимать самолеты, привозившие горючее и боеприпасы для наших войск. Накануне здесь приняли шестьсот самолетов и собирались принять еще столько же сегодня.

28–го мы взяли Шато—Тьерри и отрезали Витри—ле—Франсуа, Шалон и Реймс. Около 10.30 прибыл генерал Брэдли. Мне потребовалось приложить немало усилий, чтобы убедить его разрешить мне продолжить наступление в направлении реки Маас, но в конце концов он сдался.

29 августа стало, по моему мнению, одним из критических дней в этой войне. Впоследствии будет изведено немало бумаги, чтобы описать его, вернее, события, сделавшие его таким значимым. К тому времени стало уже ясно, что реальная угроза для нас отсутствует, по крайней мере, до тех пор, пока мы не позволим существующим только в нашем воображении мощным силам противника остановить наше продвижение. Поэтому я велел командовавшему 12–м корпусом Эдди начать наступление на Коммерси и взять его, а также направил Уокера и его 20–й к Вердену с аналогичным приказом. Все шло так, что впору было надевать розовые очки, как вдруг точно гром среди ясного неба пришло сообщение о том, что шестьсот пятьдесят тонн горючего, на которое я имел все основания рассчитывать, к нам не поступило. Сначала я решил, что это обходной маневр командования, решившего все—таки притормозить продвижение Третьей армии, позднее же узнал, что задержка стала следствием изменения планов Верховного командования и была, по моему глубокому убеждению, продиктована генералом Монтгомери.[123]

30–го я встретился в Шартре с Брэдли, генералом X. Р. Буллем (помощником Эйзенхауэра), а также с начальником штаба Брэдли Алленом. Я изложил свои соображения, объяснив, что считаю необходимым как можно быстрее продвигаться на восток с целью прорвать линию Зигфрида прежде, чем немцы успеют закрепиться на ней. Брэдли поддержал меня, однако, как я мог догадываться, Булль и прочие офицеры Штаба главнокомандующего союзническими экспедиционными силами не разделяли нашего с ним мнения.

Я совершенно уверен, что это была самая главная ошибка, допущенная в ходе войны. Если говорить о Третьей армии, мы не просто не смогли получить причитавшиеся нам тонны горючего, нам вообще практически ничего больше не давали, поскольку в соответствии с планом о переносе направления главного удара на север туда должны были отправиться два корпуса Первой армии, а посему и горючее и боеприпасы тоже уплыли от нас в ту сторону.

В дополнение ко всему воздушный мост, на который мы прежде полагались как на источник поступления заметной части всего необходимого, был переориентирован так, чтобы осуществлять поставки в Париж; в то время как другие транспортные самолеты, о чем я в тот момент не знал, резервировались для выброски десанта на маршруте наступления 21–й группы армий. И наконец последний штрих: в тот самый день управление снабжения решило перенести свою штаб—квартиру из Шербура в Париж, для чего задействовало все оставшиеся грузовики.

Получив эти неутешительные известия, я отправился на наш новый командный пост в Ла—Шом, что неподалеку от Санса. Там я узнал, что Гэффи дал Эдди разрешение остановить продвижение дивизии в Сен—Дизье, поскольку горючие у танков было уже почти на нуле. Я немедленно телефонировал Эдди и приказал двигаться дальше — наступать до тех пор, пока машины не остановятся, а затем выходить из них и топать пешком, потому что приказа форсировать Маас никто не отменял. В последнюю войну я лишил горючего три четверти своих танков, с тем чтобы одна четверть могла воевать, и я не видел причин, по которым Эдди не мог бы поступить так же. Никто никогда не разубедит меня в том, что остановка стала пагубной ошибкой, ибо наши войска должны были продвигаться до Рейна, до предместий Вормса. Я не мог не цитировать Киплинга, его стихотворение «Если»: «Наполни смыслом каждое мгновенье, часов и дней неумолимый бег…»[124]

Точно для того, чтобы сделать наше положение еще более незавидным, генерал де Голль попытался отобрать у нас 2–ю французскую бронетанковую, в которой я остро нуждался, поскольку 35–я дивизия вынуждена была продолжать бездействовать, прикрывая нас с правого фланга.

31–го августа мы с Брэдли самолетом отправились в Морле, что в северо—западной оконечности Бретонского полуострова. Оттуда мы поехали в штаб—квартиру 8–го корпуса, а уже оттуда на полуостров Плугастель—Даула, что немного южнее Бреста, где повстречались с Мидлтоном. Он не питал иллюзий относительно перспектив взятия Бреста и постоянно жаловался на недостаток боевого духа у пехоты. Кроме всего прочего, управление снабжения не выполнило обещания относительно поставки боеприпасов. Я объяснил Мидлтону, в чем проблема с пехотой — они просто утомились, устали воевать. На обратном пути я сказал Брэдли, что не могу бесконечно воевать на четырех фронтах, так что пусть 8–й корпус передадут кому—нибудь еще; Брэдли, как всегда, согласился со мной.

Удивительно, сколько раз на протяжении всей войны случалось так, что нам с ним в голову приходили одинаковые мысли.

Я заночевал у Брэдли и Симпсона.[125] Симпсон должен был принять командование войсками на Бретонском полуострове; предполагалось, что он задействует 94–ю дивизию, когда та прибудет сюда, чтобы высвободить 6–й бронетанковый корпус.

2 сентября в Шартре генерал Эйзенхауэр довел до нашего с Брэдли и Ходжесом сведения свой план поддержать Монтгомери, стремившегося поскорее очистить от неприятеля регион Па—де—Кале. Мы сообщили ему, что разведотряды Третьей армии действуют уже на реке Мозель в окрестностях Нанси и что разъезды 3–й кавалерийской вошли в район Меца.

Мы все же смогли убедить генерала Эйзенхауэра позволить 5–му корпусу Первой армии и Третьей армии начать наступать на линию Зигфрида, как только обстановка в регионе Кале стабилизируется. Мы прекрасно понимали, что до тех пор нам не дадут в нужном количестве ни боеприпасов, ни горючего. Генералу тоже нравилась мысль поскорее перенести военные действия на территорию Германии. Лично я был уверен, что никакой великой битвы не будет, если мы ударим в том направлении немедленно, о чем открыто заявил всем собравшимся. В конечном итоге мы получили разрешение обеспечить переправу через Мозель и приготовиться к атаке на линию Зигфрида, как только мои танки получат топливо.

3–го числа—я посетил 12–й корпус, дислоцировавшийся в Линьи—ан—Барруа, и изложил новый план Эдди. Бальзамом мне на душу пролилось известие, что его ребятам удалось захватить четыреста пятьдесят тонн авиационного бензина, и теперь танки могли продолжить наступление. Еще они разжились за счет неприятеля мясом, взяв его почти триста тонн. Так что не только техника, но и личный состав получил возможность хорошенько подзаправиться.

Затем через Коммерси мы поехали в штаб—квартиру 80–й дивизии в Жиронвилле. Большинство городов, которые мы миновали по пути, лежали в руинах. Генерал Макбрайд, похоже, чувствовал себя хозяином положения, а командир 1–го полка его дивизии полковник Дэвидсон держал ситуацию под контролем. Слева от наших передовых позиций и от полкового командного пункта находился Монсек; до будивших воспоминания Апремона, Панна и Эссе было рукой подать. Эти названия заставляли меня мысленно переноситься на двадцать шесть лет назад, в прошлое, когда мы сражались в этих же вот местах. И тогда и теперь мы наступали. Монсек стоил нам крови. Ничего не могу с собой поделать, все думаю о плачевных результатах нашего промедления. Чем дальше — тем хуже. Сколько жизней можно было бы спасти, если бы только мы продвигались быстрее. Много недель спустя я возвращался к этой теме в разговоре с мистером Бирнсом,[126] позднее ставшим государственным секретарем США.

На обратном пути мы сделали остановку, чтобы встретиться с полковником Кларком, командиром штурмовой бригады 4–й бронетанковой дивизии, и узнали, что он совершил еще один блистательный подвиг на сей раз в Витри. Когда Кларк со своими ребятами подъезжал к городу, некий француз из числа гражданского населения сообщил ему, что в конце одной из улиц находится мост, охраняемый немецким блокпостом с четырьмя 88–миллиметровыми пушками,[127] стоящими вплотную друг к другу. Кларк ударил по городу силами роты легких танков, паля во все стороны и забрасывая противника ручными гранатами. Он действовал так быстро и так стремительно, что буквально срезал расчеты огнем и снес блокпост со всеми его орудиями, не потеряв ни одной единицы бронетехники.

Поскольку принципы, положенные в основу нашего дальнейшего продвижения, получили меткое определение из уст генерала Аллена, назвавшего их принципами «каши из топора», я должен кое—что пояснить. Как—то в один дом постучался бродяга и попросил воды, чтобы сварить кашу из топора. Любопытная хозяйка не отказала, дала ему воды, в которую бродяга положил топор. Затем повар спросил, нет ли у хозяйки крупы. Закончил он тем, что попросил мяса. Словом, чтобы иметь возможность атаковать в тех условиях, в которых мы очутились, мы должны были сначала посылать разведчиков, а когда те завязывали бой, отправляли им на выручку подкрепление. В итоге все заканчивалось атакой, которая продолжалась настолько долго, насколько у нас хватало горючего и боеприпасов.

Ходили слухи, которые, как я надеюсь, не могли иметь подтверждения, о том, что некоторые господа из управления артиллерийско—технического и вещевого снабжения Третьей армии ухитрились, представившись офицерами Первой армии, получить часть причитавшегося ее подразделениям горючего. Перефразируя высказывание, сделанное в отношении летучих эскадронов, можно сказать так: какая война, когда вокруг столько интересного?

Численность пополнений заданный период составила 19506 человек, что означало уменьшение личного состава на 5000 человек.

Когда мы перенесли наш командный пункт к юго—востоку от Шалона, нас посетила миссис Анна Розенберг из управления военной мобилизации и демобилизации. Вилли, похоже, принял слишком близко к сердцу появление дамы в нашем мужском обществе и легонько прихватил ее зубами за ногу. Она не испугалась и не рассердилась.

4 сентября мы узнали от Брэдли, что ситуация на севере более или менее стабилизировалась, а значит, вот—вот мы получим половину причитающегося горючего и боеприпасов и сможем, форсировав Мозель, штурмовать линию Зигфрида. Также нам обещали 2–ю французскую танковую и 79–ю пехотную дивизии сразу, а кроме того, 6–ю танковую и 83–ю пехотную позднее, когда их заменят части Девятой армии. Возвращение 2–й французской и 79–й означало возвращение Третьей армии 15–го корпуса, который она, к моему большому сожалению, утратила после перехода Сены. Прибыл и командир корпуса генерал Хэслип; мы были настолько же рады видеть его, насколько и он нас.

Ожидая появление 15–го корпуса к востоку от Труа, мне приходилось удерживать участок от Нёфшато до Нанси силами 12–го корпуса и одновременно контролировать переправу через Мозель в районе Туля и Понт—а—Муссон. Как только 15–й корпус прибудет и сможет включиться в дело, 12–й корпус должен будет выступить вдоль линии: Нанси — Шато—Сален, 15–й корпус — атаковать вторым эшелоном, одновременно прикрывая тыл 12–го с правого фланга, а затем переправиться через реку Мозель, по всей видимости, в окрестностях Шарма. 20–му корпусу надлежало форсировать Мозель в окрестностях Меца.

Я отправился на передовую через Верден и Этен, где мы повернули на север и прибыли в штаб—квартиру 90–й дивизии. Так уж вышло, что мы оказались там прежде, чем пришла дивизия. Затем мы вернулись в Этен и взяли курс на Конфлан, знаменитый как место рождения гусар легендарного генерала Жерара.[128] Теперь Конфлан находился на линии фронта, и мы удерживали его частями 2–й и 5–й пехотных дивизий. На восточном конце города я обнаружил штурмовую бригаду 7–й танковой дивизии, более часа сдерживаемую огнем минометов и пулеметов противника. Разумеется, подобные заявления в устах танкистов по меньшей мере абсурдны. Я приказал им немедленно наступать, а затем отправился к командиру дивизии, чтобы поделиться впечатлениями от встречи с его людьми. Это был уже второй случай, когда мне лично приходилось подталкивать командира 7–й, заставляя его более активно вести боевые действия. Впервые на недостаток у него бойцовских качеств мое внимание обратил генерал Уокер, когда мы находились еще в Шартре. Он рекомендовал немедленно освободить командира этой дивизии от занимаемой должности. Так что, несмотря на мою репутацию этакого безжалостно ломающего людские судьбы танка, в действительности я очень терпелив.

Прибыв в штаб, я узнал, что у нас неприятности с Первой армией из—за снабжения горючим. Также нам сообщили, что 12–й корпус получил по носу в Понт—а—Муссон, где атака одного из батальонов 5–й дивизии была отбита неприятелем с большим уроном для наших.

8–го я поехал в Линьи—ан—Барруа, чтобы встретиться с Эдди, после чего вместе с ним проследовал дальше на линию к югу от Туля, где, по всей вероятности, скоро могло вспыхнуть сражение. Мы с Эдди прибыли в штаб—квартиру Вуда, размещавшуюся так близко к линии фронта, что мы могли наблюдать за ходом боя. Снаряды падали слева и справа от дороги, около которой мы находились. Признаюсь, приятно было иметь дело с командиром, не боящимся передовой.

9–го числа генерал Брэдли согласился на то, чтобы 83–я пехотная и 6–я бронетанковая начали наступление, после чего мы завели разговор о Брестской операции. Наши мнения снова совпадали в главном — в том, что брать Брест теперь абсолютно бесполезное занятие. Во—первых, потому, что он находится очень далеко от линии фронта, а во—вторых, потому, что порт практически разрушен и ни нам, ни противнику не будет от него никакой пользы. С другой стороны, мы сошлись и на том, что раз уж американский солдат взялся за плуг, негоже ему уходить, пока не поднимет пашни. Поэтому взять Брест было все же необходимо.

В тот же самый день я впервые за все время кампании посетил Париж, где встретился с мадам Во и ее сыном, которых знавал в Бурге[129] двадцать семь лет назад. После обеда мы с мадам Во отправились навестить генерала Сериньи, бывшего начальника штаба генерала Петэна,[130] с которым Сериньи порвал из—за позиции, которую Петэн занял во время последней войны. Сериньи — мой старый знакомый еще по той, «старой» войне, расчувствовался и сказал, что он — большой поклонник генерала Першинга,[131] но моя тактика в тысячу раз лучше. Ох уж эта французская куртуазность. Хотя, конечно, современная техника дает возможность армиям перемещаться так быстро, как во времена Першинга никому и не снилось. Будь у него такие возможности, я уверен, он бы действовал стремительно.

В ночь на 9 сентября командный пункт 90–й дивизии подвергся атаке немцев, так что генерала Маклейна разбудил вражеский танк, ведший огонь на расстоянии нескольких метров. К счастью для Маклейна, танкисты целились не в него; танк вообще, как видно, принадлежал к какой—то отбившейся от своих группе. Они отступили, соединились с остальными частями и на рассвете атаковали вновь. Как бы там ни было, добрый вояка Маклейн тоже даром времени не терял, и во время второй попытки немцы оставили на поле сорок танков и девятьсот человек убитыми. Одним из немногих танков, которым удалось улизнуть, оказалась «пантера». Я видел следы от гусениц. Машина шла прямо на наших ребят, несмотря на то, что сидевшие в ней прекрасно осознавали, чем все может закончиться. В какой—то момент они резко развернули танк влево, выскочили на дорогу, ведущую в Германию, и, осыпаемые нашими трассерами, скрылись в клубах пыли.

Мы узнали, что командир 15–го корпуса будет наступать по линии Шомон — Нёфшато — Люневилль в 08.00 11 —го числа. Ведя тяжелые бои к востоку от реки и к югу от Нанси, 12–й корпус все равно продолжал наступать. Странной особенностью этой переправы стал тот факт, что в то время, как один полк встречал сильное сопротивление и нес тяжелые потери, другой, находящийся справа от него, не встречал никакого сопротивления и не нес никаких потерь. Если бы мы воевали по учебнику, то в соответствии с рекомендациями авторов должны были бы отвести войска с участка, на котором противник оказывает упорное сопротивление, на тот, где оно незначительно. Но ни один учебник никогда не сможет учесть того, как трудно перегруппировывать силы во время ночной атаки, более того, как опасно останавливать ее после того, как она началась.

Часть пехоты 20–го корпуса переправлялась южнее Меца, а 90–я дивизия прорывалась в направлении реки от Меца к Тионвиллю. 10–го числа части 2–й французской бронетанковой дивизии 15–го корпуса вошли в соприкосновение с частями 1–й французской пехотной дивизии Седьмой армии в окрестностях Сомбернона.

Летая над территорией Франции, я не переставал удивляться тому, сколько сил ушло на возведение различных оборонительных сооружений и рытье траншей как во время той, так и этой войны. Пацифиста вид из иллюминатора моего самолета натолкнул бы на блестящую мысль выдать гневную обличительную речь, направленную против пороков общества и ужасов войны. Однако он не смог бы найти лучшего аргумента против самого себя, бросив взгляд на кладбища, где каждый маленький белый крест говорит о людской глупости, которая неизбежно выльется в новые и новые войны.

Двадцать тысяч немцев, сдавшихся частям Девятой армии 11 —го числа, просили особо отметить, что сдались они Третьей армии и 19–й тактической воздушной бригаде, а не Девятой армии.

12–го мы устроили совещание по вопросам снабжения в штаб—квартире 12–й группы армий. Поскольку там присутствовал полковник Р. У. Уилсон — начальник снабжения Первой армии, мне приходилось внимательно следить за тем, что я говорю. Прежде он был начснабом у меня во 2–м корпусе. Мы узнали, что Монтгомери объяснил Эйзенхауэру, что задержка продвижения 7–го корпуса вызвана нехваткой горючего, но в действительности дело обстояло иначе. Просто Монти вновь пытался сосредоточить все силы союзников на севере для удара в направлении Нидерландов, Бельгии и Люксембурга, а также Рура. Если бы верховный главнокомандующий поддался на хитрость Монти, Третьей армии пришлось бы перейти на реке Мозель от наступления к обороне и, более того, послать 20–й корпус в Люксембург. Так или иначе, я чувствовал, что только быстрейшее завершение перехода через эту водную преграду может предотвратить малоприятные последствия, и к ночи на 14–е Брэдли разрешил мне действовать. Если бы я к тому времени не обеспечил себе мощный плацдарм на противоположном берегу, мне пришлось бы, погрязнув в позиционной войне, довольствоваться печальной ролью обороняющегося.

Генерал Хьюз вручил мне новенький пистолет 38–го калибра с перламутровой рукояткой, а также зимний бушлат нового образца. Проявленная им забота тронула меня. Мы с ним пытались навестить 15–й корпус, но, вследствие ошибки, смогли попасть лишь в тыловой эшелон. Беннет с двумя самолетами подобрал нас с пологого склона холма, где мирно паслись коровы. Как мы взлетели, не знаю, но как—то все же взлетели. На следующий день мы с Хьюзом отправились в 12–й корпус, но оказалось, что Эдди еще с рассветом уехал в 80–ю дивизию, которая подверглась мощнейшей контратаке противника к югу от Понт—а—Муссона. Немцам все же удалось захватить мост, но, на их беду, туда прибыл вездесущий полковник Брюс Кларк со своей штурмовой бригадой 4–й бронетанковой и прогнал германцев прочь. 2–й пехотный полк 5–й дивизии и одна штурмовая бригада 7–й бронетанковой были также сброшены контратакой противника с высоты к северо—западу от Меца. Но, несмотря ни на что, 35–я дивизия вместе с штурмовой бригадой 4–й бронетанковой под командованием бригадного генерала X. Э. Дейджера благополучно перешли водную преграду к югу от Меца и наступали на Люневилль. 5–я дивизия, исключая 2–й пехотный полк, также перебралась на ту сторону реки Мозель южнее Меца.

В ходе нашего турне мы с Хьюзом имели возможность наблюдать великолепное танковое сражение с расстояния километр—полтора. Поскольку мы находились в сливовом саду, то могли совмещать приятное с полезным. Прямо перед нами весело пылали два немецких танка, а три наших немного подальше от них расправлялись с преградившей им путь лесополосой. Мы видели вспышки разрывов снарядов и по звуку отличали наши пулеметы от немецких. У последних заметно выше скорострельность. Понаблюдав за сражением, мы поехали в штаб—квартиру 15–го корпуса, которую в прошлый раз так и не нашли. Части корпуса проделали прекрасную работу, взяв Нефшато и обойдя Шомон. Также они закрепили за нами переправу через Мозель в районе Шарма.

Этим же вечером нас посетил архиепископ Стеллмен.

К вечеру 14–го я сдержал данное Брэдли обещание и, как по его, так и по моему мнению, обеспечил твердый плацдарм на восточном берегу реки Мозель. Я чувствовал себя в силах продолжать отодвигать границы очищенных от противника территорий дальше в направлении Германии.

Мы переместились на новый командный пункт в восьми километрах к югу от Этена, который был центром снабжения германской армии в ходе Верденской операции во время Первой мировой войны, поэтому тогда город и его окрестности подвергались сильнейшим артиллерийским обстрелам. В общем—то Этен практически полностью перестроили в 1921 г. на средства, предоставленные Америкой. По дороге на командный пункт я сделал остановку и отобедал с генералами Брэдли и Буллем. Брэдли был очень расстроен, поскольку, как я и подозревал, Монтгомери вновь преуспел и ему удалось уговорить главнокомандующего передать все ресурсы снабжения Первой армии, оставив Третью армию в обороне. Брэдли, несмотря ни на что, сопротивлялся, так как видел, что Третья армия могла и должна была продолжать наступление. Еще больше огорчило нас известие о том, что один состоявший из двух дивизий корпус из состава 12–й группы армий перенаправлялся в Седьмую армию, фактически представлявшую собой на тот момент один корпус. Затем Симпсон из Девятой армии должен был получить семь дивизий, а Первая и Третья армии — увеличить число своих дивизий до девяти пехотных и трех бронетанковых каждая. Тогда я, все еще не утративший оптимизма, подумывал, что война закончится раньше, чем мы получим все эти части. На деле же вышло так, что во время операции «Балдж» под моим началом находилось семнадцать дивизий, в апреле — мае 1945–го — восемнадцать.

Пока мы беседовали, пришло радостное сообщение о том, что Нанси пал и 15–й корпус разгромил 16–ю немецкую пехотную дивизию (командующий генерал—лейтенант Эрнст Хэкель), а также уничтожил шестьдесят танков как раз в тот момент, когда танки эти ударили в правый фланг 12–го корпуса. Для того чтобы сорвать контратаку немецких танков, 15–й корпус форсировал реку Мозель в районе Шарма, и, к счастью, успел вовремя.

Поскольку командный пункт находился в Этене, я не мог отказать себе в удовольствии осмотреть поле Верденской битвы, и особенно Фор—Дуомон.[132] Мне представилось, что это — великолепный памятник бесполезного героизма. Всюду встречались следы былых сражений — разрушенные здания и укрепления, на которых, обороняясь, умирали храбрецы. Их погибло бы куда меньше, если бы они, вместо того чтобы отражать наступление, атаковали сами. Для меня Дуомон небольшой, но яркий пример того, сколь нелепа оборонительная стратегия.

Стало очевидным, что появилась возможность осуществить прорыв на участке, где действовал 12–й корпус. И, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, я решил передать 12–му корпусу 7–ю танковую, вверив Мец на попечение 20–го корпуса с его 83–й, 90–й и 5–й дивизиями. Тем временем 12–й корпус с его 7, 6 и 4–й бронетанковыми, а также с 35–й и 80–й пехотными дивизиями должен был предпринять энергичное наступление на восток к Рейну.

На следующий день нас посетила делегация русских, встречи с которыми я избежал, отбыв на передовую. Однако я отплатил им за их обращение с нашими наблюдателями тем, что дал им карту начальника моей разведки, понять по которой что и где происходит, было просто невозможно. По приезде в 12–й корпус я нашел генерала Эдди в состоянии крайнего возбуждения. Я посоветовал ему пораньше лечь спать, выпив на сон грядущий хорошую порцию виски или бренди, поскольку хотел видеть его в добром здравии для броска на линию Зигфрида.

Надежды переполняли меня, я уже видел себя на переправе через Рейн. Я даже посоветовал Эдди после того, как его колонны прорвут линию Зигфрида, послать вперед танковые части и мотопехоту, чтобы те успели захватить мост в Вормсе. В то время как самому ему с остальными частями надлежало бы расширить пробитую в обороне противника брешь и очистить от противника территорию между реками Саар и Мозель. «Самые лучшие планы людей и мышей идут ко дну».[133]

На пути к расположениям 12–го корпуса я проезжал через Туль, Панн и Эссе — города, где я жил и воевал двадцать шесть лет тому назад. Многое осталось таким же, каким помнилось мне, однако стена, за которой я находился, управляя действиями атакующих, была теперь не из камня, как тогда, а из цемента. Наверное, здесь просто построили новую. Так или иначе, я совершил путешествие в тот далекий день 12 сентября 1918 г.

Французы вновь постарались отгрести под себя свою 2–ю танковую дивизию, но Хэслип — командир корпуса, в который она входила, удачно отразил их попытки.

Выйдя на связь, Брэдли сообщил, что Монти хочет, чтобы все американские части остановились и чтобы он, Монти, имел возможность нанести «кинжальный удар в сердце Германии силами 21–й группы армий». Брэдли же заметил, что «кинжальный удар» Монти может запросто оказаться ударом «столовым ножом». Становилось совершенно очевидным, что, дабы избегнуть опасных последствий намечающегося решения главного командования, Третья армия должна развивать свои успехи со всей возможной скоростью. Словом, я попросил Брэдли не выходить на связь со мной раньше наступления темноты 19–го числа.

18–го я наградил генерала Леклерка Серебряной звездой, а также вручил ему шесть Серебряных звезд и двадцать пять Бронзовых звезд, чтобы он мог наградить ими отличившихся солдат своей дивизии. Как раз в это время от 106–й кавалерийской бригады Веннарда Уилсона пришло сообщение, что немецкая пехота двумя колоннами наступает на Люневилль от Баккара. Я велел Хэслипу немедленно атаковать противника. Хэслип немедленно бросился раздавать приказы, и, поскольку Уайч оказался на месте, все закрутилось буквально мгновенно.

Затем я отправился в Нанси на встречу с Эдди, которого нашел в бодром расположении духа, занятого раздачей распоряжений. Он отправил штурмовую бригаду «Б» 6–й бронетанковой, которая достигла Туля, к Люневиллю, чтобы остановить немцев. Я пребывал в уверенности, что наступление 12–го корпуса на линию Зигфрида должно продолжаться, несмотря на прорыв в районе Люневилля, и с большим удовлетворением узнал о том, что 12–й и 20–й корпуса вошли в соприкосновение к северу от Понт—а—Муссона.

Изучая новые донесения о состоянии вражеской обороны на линии Зигфрида, рассматривая карты саперов и разведчиков, я еще раз убедился в том, что прежде, руководствуясь картой автомобильных дорог, сделал верные расчеты — правильно выбрал два места как возможные точки для осуществления прорыва.

19–е число не оправдало надежд, не став днем, о котором я мечтал. Противник вынудил 35–ю дивизию оставить высоту к северо—востоку от Нанси и теперь получил возможность простреливать город. 4–я танковая подверглась сильнейшей контратаке немцев, а частям 15–го корпуса не удалось достигнуть Люневилля. Чтобы подбодрить приунывшего Эдди, я напомнил ему слова, которые как—то сказал Грант,[134] и другие слова, принадлежавшие Ли.[135] Первый говорил: «В каждом сражении наступает момент, когда обе стороны считают себя побежденными. Выигрывает тот, кто атакует», а второй, как считается, произнес после Ченслорсвима[136] следующее: «Мне не хватало сил на оборону, поэтому я был вынужден атаковать». Подействовало — Эдди тут же отобрал у немцев высоту.

Затем оба мы с ним направились к Вуду. Мы нашли его у Брюса Кларка, штурмовая бригада которого только что вывела из строя двадцать тан ков противника. После переправы через Мозель ребята Кларка уничтожили семьсот солдат и офицеров противника и тысячу четыреста взяли в плен, а также вывели из строя семьдесят танков и двадцать семь артиллерийских орудий. Я видел, что дивизия сильно растянула свои порядки, однако все же считал, что атака должна продолжаться. Как я полагал, наступательные действия всегда были наиболее правильной тактикой в отношении немцев, поскольку, пока ты атакуешь немца, у него нет времени на то, чтобы сообразить, как бы ударить на тебя.

Находясь 20–го числа в штаб—квартире Брэдли, я видел карту; на нее было нанесено направления наступление, которое мы с Брэдли считали наиболее верным с самого начала. Согласно плану, предполагалось наше быстрое выдвижение вперед силами двух корпусов, третий же должен был двигаться во втором эшелоне в тылу у первых, справа от главного направления наступления: Нанси — Шато — Сален — Сааржмин — Майнц или Вормс и далее к северо—востоку от Франкфурта. Было очевидно, что к Третьей армии следовало придать по меньшей мере две пехотные дивизии, сохранив за ней четыре имеющиеся бронетанковые. Тогда я не сомневался, что перед нами не было других немецких частей, за исключением тех, с которыми мы уже сражались, а затем получил твердое тому подтверждение. Иными словами, у них отсутствовала эшелонированная оборона. Как раз в тот день я окончательно принял решение о нецелесообразности штурма Меца — следовало оставить небольшие силы для того, чтобы, блокировав его, развивать наступление к берегам Рейна.

21–го числа с наступлением все было в порядке, однако один из моих штабных офицеров, который находился в 6–й группе армий генерала Диверса, слышал, как тот говорил о том, что собирается взять у меня некоторые части. Поэтому я полетел в Париж к генералу Эйзенхауэру, чтобы не допустить этого. Как показали события, поездка моя оказалась совершенно бесполезной, но в тот момент мне представлялось правильным упредить действия Диверса.

На следующий день мы с Кодменом и Стиллером посетили 90–ю дивизию и 358–й пехотный полк, которым командовал подполковник Кристиан Кларк, бывший в 1936–м адъютантом генерала Драма. Потом мы вместе с полковником Полком из 3–й кавалерийской бригады отправились на самый дальний левый край расположений наших частей, где оказались между линией наших войск и немцами. Во время той поездки мы проезжали мимо группы невооруженных и совершенно недисциплинированных французских солдат, главной заботой которых было набить себе животы на американской походной кухне. Я решил, что от таких солдат надо избавляться, и чем скорее, тем лучше.

23 сентября стало самым отвратительным днем за все годы моей службы в армии. Мне позвонил Брэдли, который сказал, что в соответствии с решением высшего руководства мне предстоит отказаться от 6–й бронетанковой дивизии и ввиду недостатка горючего и боеприпасов перейти от наступления к обороне. Генерал Диверс заявил генералу Эйзенхауэру, что 1 октября ему нужен 15–й корпус, снабжение которого он мог бы наладить через Дижон. Как мы с Брэдли и предчувствовали, Диверс своего добился. Когда я в беседе пожаловался генералу Гэю, он спросил: «Чего стоит победа?» желая сказать этим, что и в Марокко, и в Тунисе, и в Сицилии и здесь во Франции, мы побеждали, но плоды наших побед неизменно бездарно растрачивались. Так или иначе, я утешал себя тем, что всегда, когда мне приходилось испытать в жизни сильнейшее разочарование, это шло мне на пользу. Так случилось и теперь, хотя тогда я не знал об этом и сильно переживал.

24–го Гэффи, Мэддокс[137] и я встретились с командирами трех корпусов — Эдди, Хэслипом и Уокером — в Нанси (в штаб—квартире Третьей армии), где договорились о том, что будем продолжать развивать наступление к востоку от реки Мозель. Мы также наметили точки, в которых мы будем действовать «по принципу каши из топора», чтобы, не переставая надеяться на лучшее, быть готовыми перерезать ленточку и устремиться вперед, когда станет можно. Генерал Хэслип очень не хотел покидать Третью армию, а мы и вся Третья армия не хотели его отпускать.

24–го я отметил еще один прекрасный пример взаимодействия наземных и воздушных частей. Пять танков из 4–й бронетанковой подверглись атаке не менее чем впятеро превосходившим их бронетанковым соединением противника; мы могли оказать им помощь только с воздуха. И хотя по всем показателям погода стояла нелетная, генерал Уэйленд приказал двум эскадрильям взлететь. Они взлетели и, используя радары, промчались на расстоянии всего лишь нескольких метров над землей. Обнаружив неприятеля, пилоты сбросили бомбы замедленного действия и обстреляли из пулеметов и пушек. Атакуя врага, летчики даже не знали, сумеют ли приземлиться после окончания налета, но прекрасно сделали свое дело. Отбомбившись, они полетели в глубь Франции и, как только нашли просвет в облаках, пошли на посадку и благополучно приземлились. Один из офицеров носил фамилию Коул, и позднее я слышал, что ему вручили медаль Почета. Он заслужил эту награду.