"Норберт Винер. Голова " - читать интересную книгу автора

как больничные расходы очень велики и мне предстоит нести их еще длительное
время. Питерсон объявил, что это невозможно, но у меня хватило ума
промолчать. В конце концов он согласился на пятьдесят тысяч, и Эпштейн
посоветовал мне принять эту сумму.
В. Такая компенсация, вероятно, облегчила ваше положение. А что
произошло потом?
О. Лечить Поля больше не имело смысла. Он мог есть и физически он был
достаточно здоров, но это был не мой сын, а бессмысленное животное. Он мог
только лежать - глухой, слепой. Несмотря на все наши старания, нам не
удалось заметить в его поведении ни единого проблеска разума. Мы сумели
поместить его в один из немногих приютов для таких калек, но в нем ничего не
осталось от человека, навещать его регулярно не было смысла.
В. А что сталось с вашей женой?
О. Она лежала в больнице штата, примерно в двадцати милях от нашего
дома. Сначала все шло хорошо, и я подумывал построить специально
оборудованный для нее дом е пандусами и особым кухонным оборудованием.
Однако у нее были больные почки, а это всегда наиболее уязвимое место у
больных с параплегией.[1] Ее здоровье быстро ухудшалось. Через три месяца у
нее началась уремия, она впала в коматозное состояние и больше не приходила
в сознание. Умерла она поздней осенью. К счастью, мои коллеги врачи были
очень внимательны ко мне, и последние дни я провел у постели жены.
Похоронили мы Марту в ее родных местах в Миннесоте. Ее отец, суровый
старик-швед, все время молчал, но я видел, что он убит горем.
В. Таким образом, вас уже ничто не связывало с Леоминстером. Вы туда
вернулись?
О. Да. Поезд прибыл на станцию около десяти вечера. Я заметил на
перроне двух подозрительного вида молодчиков; они, казалось, ждали меня.
Один был дюжий боксер со сломанным носом. Второй - среднего роста, худой, с
морщинистым, болезненным лицом. Он был в облегающем пальто, шляпу надвинул
на самые глаза, а руки не вынимал из карманов. Боксер подошел ко мне сбоку и
сказал сиплым голосом астматика:
- Вы нам требуетесь. Хозяин разбился.
- Хозяин? - переспросил я. - А кто это?
- Вы его знаете, - прохрипел боксер. - Его все знают. И вы в том числе.
Это Голова. Мы ехали не так уж и быстро, миль восемьдесят, не больше, как
вдруг на шоссе вышла погулять корова. Ну, из коровы получился бифштекс, а из
машины - лепешка. Ее три раза перевернуло. Голову шарахнуло о ветровое
стекло, и нам что-то не нравится, как он выглядит. Мы посторонних глаз не
любим. Да и ехали мы по делу, которое никого, кроме нас, не касается, а
потому отвезти Голову в больницу мы не можем. А работа как раз по вашей
части. Мы вас знаем, говорят, что в своем деле вы спец. Нам кажется, что мы
с вами сговоримся. Ну, а если нет, то все равно, пошли...
Я ответил, что мне нужно зайти в больницу за своим чемоданчиком.
- Делай, что тебе говорят, умник. Тебе же будет лучше.
- Идем, - процедил второй, в узком пальто, и буркнул в сторону своего
товарища: - Много треплешься, Жирный.
Вокруг не было ни души, и я не мог позвать на помощь; магазины уже
закрылись. Все это очень мне не нравилось, но мне оставалось только одно -
подчиниться.
Мы проехали около полутора миль и остановились на заросшем бурьяном