"Фрида Абрамовна Вигдорова. Черниговка" - читать интересную книгу автора

нужно думать о том, что нас ждет. О том, как жить дальше. Но память
малодушно возвращается к прошлому, к тому, что было еще так недавно, но
стало далеким-далеким прошлым.
Всем домом мы собирались в Москву. Мы все говорили, думали, мечтали
только о Москве. Когда за нами пришли машины, Лючия Ринальдовна сказала:
"Присядем". И мы сели, как велит обычай. Но только Лючия Ринальдовна и
доктор Шеин сидели спокойно. На лицах ребят было такое жгучее нетерпение,
что казалось, они сейчас не встанут, а взлетят, как воробьи. И когда одна
машина вдруг застряла посреди дороги, все кричали, что мы скорее дойдем до
станции пешком. И если бы предложить им идти пешком до самой Москвы, они
согласились бы не раздумывая.
А потом были сутки в пути. И каждая одинокая труба уже казалась
Москвой. И Борщик еще в Брянске сказал мне на ухо: "Я бачу Кремль", и чуть
погодя: "А что больше - Москва чи Криничанск?"
А потом мы ходили по Москве, катались на эскалаторе, и Тосик громко
хохотал от восторга, и Семен спускался и поднимался с ним по движущейся
лестнице раз десять. В тот же день мы побывали в Зоопарке, и кто-то из
маленьких крепко вцепился в меня, когда мы остановились у клетки со львами.
Львы глядели на нас высокомерно и печально. Мы видели в тот день огромную
черепаху, похожую на танк, и долго стояли у клетки с обезьянами, такими
неугомонными, словно их завели и остановиться они уже никогда не смогут.
Мы вернулись на турбазу и уснули, едва опустив голову на подушку. Мы
знали, что нас ожидает еще много-много таких дней - ярких, легких,
счастливых. А назавтра было 22 июня. Вот и все.
Снова моя мысль натыкается на стену. Вот тогда и пришло ко мне то
оцепенение, с которым я никак не могу совладать. Я делаю все, что надо.
Когда Сеня ушел на фронт, я приняла дом. В начале октября нас эвакуировали
на восток. И вот я везу ребят в город, где нет затемнения. В нашей жизни
царит давно заведенный, нерушимый порядок, если можно говорить о порядке
после таких дней, какие остались позади.
Но я знаю, что меня нет. Все, что я делаю, я делаю неосознанно, как
автомат, не умея разорвать душевное оцепенение, охватившее меня с той
минуты, когда ушел Семен. Трудно дышать, трудно думать, больно жить. У меня
на руках восемьдесят ребят. Надо очнуться. Я знаю это. Но я не могу. Как
быть с этой гнетущей тоской, с этим камнем на сердце?
Все ближе город, где нам придется осесть. Долго-долго мы ехали лесом и
только на редких коротких остановках видели горы вдали. Потом горы стали
приближаться, подошли к самому поезду, и кажется, вот-вот раздавят его. У
самого окна проносятся тяжелые каменные глыбы. Ребята сидят притихшие. Ни
шепота, ни звука - только хриплое дыхание Егора да стук колес. На руках у
меня спит Антон, Лена сидит на полу, крепко прижавшись к моим коленям.
Куда мы едем? В какой богом забытый край? Не страх, не тревога - холод
и безнадежность на дне души.


***

- Где тут украинцы? Украинский детдом? Товарищ Карабанова! Товарищ
Карабанова!
Дверь открыта, и я вижу платформу, тускло освещенную движущимися