"Фрида Абрамовна Вигдорова. Семейное счастье " - читать интересную книгу автора

...Они идут по коридору - впереди Саша, за нею Андрей. В руках Андрея
горка тарелок. Саша несет чайную по суду.
- Кто самый красивый на свете? - спрашивает не оборачиваясь.
- Ты! - не задумываясь, отвечает Андрей.
- Кто самый умный?
- Ты!
- Кто самый образованный?
- Ты!
Саша уже не знает, что бы такое еще придумать:
- Кто лучше всех на свете жарит картошку? - спрашивает она.
- Конечно, ты! Кто же еще?
- То-то! - говорит Саша.
Тепло. Пахнет детским мылом. Комната переполнена сонным дыханием.
Тихо. Они только что искупали Анюту и уложили ее. Уснула и Саша.
Сняв сапоги, он шагает по комнате. Он должен сказать. Если она
пошевелится, он ей скажет сейчас. Саша вздыхает сквозь сон, и он замирает,
притаившись в своем углу. Не проснулась. Ладно, он скажет ей утром.
Какая длинная ночь! Анюта и Саша тут, и он с ними рядом и все же один
со своими мыслями. Андрей раскрывает тетрадь дневник. Так велит Чуковский,
если отец культурен - записывай. И он пишет:
"20 мая 1937 года.
За отчетный период Анюта четыре раза ездила в трамвае, два раза
побывала в метро, один раз не без удовольствия слушала пластинки Шаляпина
(Володя приносил) и ежедневно, без заметного удовольствия, слушает
перепалки и споры на кухне. Уже давно реагирует на звук, попросту говоря -
слышит.
Когда ей было десять дней, ее легко успокаивал "Евгений Онегин",
особенно первая строфа. А теперь Анюта впадает в детство: от Онегина
интерес перешел к погремушкам. Зато все осмысленнее смотрит своими круглыми
глазищами и довольно внимательно следит за целлулоидным попугаем. Иногда
смотрит поочередно на папу и на маму, не придавая, впрочем, большого
значения присутствию этих товарищей. По ночам еще кричит, но, кажется,
Сперанский прав, понемногу она сдается..."
Словно услышав эти слова, Анюта принимается громко орать.
- Молчи, - говорит Андрей строго, - разбудишь маму. Мама устала.
Наклонившись над коляской, он внимательно смотрит в лицо своей дочки.
- И не думай! Не сдамся! Нипочем! - орет Анюта. Ее личико кажется ему
страдальческим. И он сдается:
Берет ее на руки.
Головка вся уместилась у него на ладони. Руке тепло от нежного
затылка. Она запеленута, но вытащила ручки поверх пеленки. Они судорожно
сжимаются и разжимаются, будто грозятся.
Ну как же это говорят, что новорожденные ничего не понимают? Если б не
понимала, разве она могла бы плакать так горько? Разве смотрели бы ее глаза
так пристально в глаза отца? Разве она могла бы так разумно потягиваться?
Должно быть, маленькие видят землю, как птицы, - сверху. Да, как птицы или
как пассажиры самолета. Земля предстает перед новорожденным в гармонии, в
счастливом порядке, и некогда ему замечать мелочи. Такие глаза все видят,
все понимают. А плачет - что ж, ей просто одиноко там в коляске. Вот ведь
молчит, лежа у него на коленях.