"Владимир Ветров. Кедровый дух (Повесть)" - читать интересную книгу автора

вые, каленые орехи. Немного поодаль ломятся парни в черных пиджаках,
яростно-цветных рубахах и в густо смазанных дегтем сапогах. Болезненный,
бледный парень-гармонист без перерыву оглашает деревню переливчатой та-
ежной частушкой.
Парни отдельно - девки отдельно: согласно этикета. Один Семен его
частенько не выдерживает, зубатит с девками, балует: скорлупу ореховую
за шиворот спустит, либо платок расписной с головы сорвет и подвяжет
старый пенек на поляне.
Хохот и гуд толкаются по ней. Больше всего льнет Семен к Варваре Ко-
ролевой, будто невзначай - с намереньем - на коленки к ней садится и
мгновенно слетает оттуда под общий визг и смех девок.
Самостоятельно держатся от прочих и три новобранца - они "гуляют".
Выходит и Иванов на поляну и подсаживается к гурьбе мужиков, беседую-
щих чинно, степенно и вразумительно.
Одна и та же тягучая, темная, как сусло, тема:
- Оно бы, собственно ничаво... и мы к тому подписуемся, значит, под
Совецкую влась. Крови сколь за ее пролили. Противу белой банды стража-
лись. Ну, а как теперь - камунисты - это не для хресьян.
- Верно это ты, Егор Проклыч. Взять хушь бы: опять вот агент наежжал,
в Сельсовет наказывал. "Товариш, грит, председатель. Распублика, грит, в
разрухе погрязла - помогти надо". А я яму: разумется, говорю. Горя,
тольки вот, необнаковенныи народу были. Обядняли. "Мда-а, грит, это мы
смекаем. Ну, а промежду прочим, с вас, грит, доводится вот эстолько яиц,
масла, шерсти". А рази столь есь курей, штоб эстолько высносили.
- А шерсь-то: сам вот в одних варегах зиму промотался, а им выложи за
здорово живешь. А теперь и овца-то не та...
- Мда-а. С ей боле как двух хвунтов не сострижешь. А он себе в кни-
жечку смотрит. "Вот, грит, у вас сколько овец, и с каждой овцы, грит, по
хвунту". А на кой ее ляд ростить-то тады, овцу-то, - ныл председатель
Сельсовета. Ни рыба, ни мясо - мужик. Выбрали его так, что таскаться ни-
кому неохота было.
- А мясо-то: сами хозява заколоть не смей. Вот они времена-те.
- Они тте сровняют, - запел опять Рублев, - чисто буот, хушь де. Го-
род-от всем нашинским лакомствуется, а мы, значит, на хвунту. Па-ма-гчи
надо. Шалыганы.
- А чо, язви их. Не помогали мы, как зашли те, красные? Близ тыщи пу-
дов хлеба собрали, внесли.
- Чо говорить! Ты приедь, расскажи толком. Может, последнюю рубаху
сымем... Атто - на! С тебя, грит, столько-то пудов, а тебе - адин хвунт.
Куды? Зачем? Про что? - не моги! Так глазами и сверлить.
- Идееты вы, - не выдержал Василий, давно уж у него губа дрожала. -
Брюхами-то отяжелели. Ими и добро-то покрываете. Жисти не жалели, а те-
перь какой малой доли жаль. Кому? Свому правительству. Тут всем нужно
жретвовать, потому сами себя на копытки ставим.
- Знам, милый, знам. Ты нас не учи, а сопли допрежь подотри. Тебе-то
чо жалеть. Окромя, как на себе - ни шиша. Кабы владал - не то пел ба.
- Не мене тя роблю. Токо што народ не обдувал. Ничо, мы и про тебя
осведомлены: знам, где ты кладь-ту притиснул. Вывезем, друг.
- Во, во. К этому вы сызмала, мать вашу... Слышь-те, чо отваливат.
Разбойник.