Виктор Суворов ВСЕ ЭТО ВЫДУМАЛ ГЕББЕЛЬС!

Я думал — выйдет «Ледокол», и на меня обрушится камнепад критики. Но ошибся. Просчитался. Камнепад не обрушился. Да что там камнепад, никто и камушка в мой огород не бросил. Даже обидно.

Были, правда, статьи, казалось бы, сокрушающие — «Ледокол» в весенней луже», «Ледокол» идет на таран», «Ледоколом» по исторической правде», «Кочегар с «Ледокола», «Ледокол» застрял во льдах холодной войны», «Дырокол», «Пора топить «Ледокол», «Ледокол» в бараньей шкуре», «Антиледокол» и пр. и пр. Были разоблачительные научные конференции. Были разгромные книги и уничтожающие фильмы. «Ледокол» опровергали первый (он же и последний) президент СССР и пять (один за другим) российских премьеров. В ответ на «Ледокол» министр обороны РФ генерал армии Грачев издал громовой приказ о совершенствовании процесса изучения военной истории в Вооруженных силах. Не помогло — пришлось министру издавать еще один приказ, более грозный. Да что там министр…

Государственная Дума приняла специальную резолюцию от 27 мая 2005 года, а Верховная Рада Украины — даже сотворила специальный антиледокольный закон: «Защитим правду истории»!

На «Ледокол» реагировал Президент РФ поручением № Пр-319 от 28 февраля 1995 года. Во исполнение воли всенародно избранного ученые товарищи удивляли мир многопудовыми томами. И их зарубежные коллеги не отставали — по приказу Москвы, по велению собственных горячих сердец крушили они чистыми руками и холодными головами мои ржавые борта, били по мне из всех калибров. Любому залетному иноземному охотнику, который вызывался топить «Ледокол», в Москве стелили красный ковер от Шереметьева до Грановитой палаты.

Министерство обороны, МИД, СВР, ГРУ и другие столь же почтенные организации распахивали (почему-то) перед закордонными ниспровергателями неприступные двери своих совершено секретных архивов. И вскипали антиледокольные волны, пенились, но били мимо моих бортов.

И германское Министерство обороны подключилось. У них тоже ведь есть Институт военной истории. В Потсдаме. Точно такой, как и у нас. Этот институт издал книгу (опять же — сокрушающую), а в той книге — на целую страницу список научных центров, которые к потоплению «Ледокола» приложили руку: Лондонский институт германской истории, Римский, Вашингтонский, Боннский и еще множество разных. И в той же книге — антиледокольные изыскания университетских деятелей из Кельна, Берлина, Бонна, Эссена, Франкфурта, Геттингена, Тюбингена и пр. и пр.

Так разве все это — не критика? Разве не камнепад? «Ледокол» я писал ради одного вопроса. Этот вопрос — в 26-й главе. Предшествующие главы — только присказка. Главный вопрос книги написал заглавными буквами. Для непонятливых я еще и приписал: вот он — центральный вопрос. Грядущих своих критиков просил на мелочи не распыляться, а брать барана за рога — отвечать на главный вопрос. Сейчас просто ради принципа вопрос не повторяю — тот, кто книгу читал, знает, о чем речь. Так вот: в сотнях статей, в 47 антиледокольных докторских диссертациях, которые мне известны на сегодняшний день, в 32 опровергающих книгах, во множестве теле и радиопередач ни один мой противник на поставленный вопрос не ответил. Скажу больше: ни один о центральном вопросе «Ледокола» словом не обмолвился. Так можно ли все эти изыскания считать критикой, если мои уважаемые оппоненты готовы спорить о чем угодно, только не о главном, если они придираются только к мелочам, но лихим маневром обходят центральный вопрос?

И еще: если ведущие мировые светила из институтов и университетов Лондона, Парижа, Тель-Авива, Мюнхена, Рима, Вашингтона, Эдинбурга, Бонна, Москвы, Берлина вот уже больше 20 лет горят желанием опровергнуть книгу, но не решаются даже упоминать главный вопрос, поставленный в ней, то не является ли это свидетельством того, что «Ледокол» пробился?

Перчатка брошена. Два десятка лет ходят вокруг нее ученые синьоры, мистеры, господа, паны и товарищи, плюются, ругаются, шлют проклятия на мою бедную голову, объявляют меня опровергнутым, разбитым, утопленным, испепеленным, истребленным и по полу растертым, но перчатку так никто поднять и не решился. Уклонились от боя господа генералы и маршалы, премьеры, президенты и разведчики, журналисты и ученые.

Но письма идут. И новые ниспровергатели на бой вызывают. Весь Интернет исписали: выходи! Под телекамеры зовут: спорить будем! А о чем, граждане, спорить? Это вам следует принимать мой вызов. Это вам следует ответить на тот центральный вопрос, который я написал заглавными буквами. Если вы главное обсуждать не решаетесь, то о чем спорить? А если вы «Ледокол» не читали и не знаете, что там за главный вопрос, то нам и подавно толковать не о чем.

Итак: орды моих оппонентов на битву меня зовут, но сами же от нее уклоняются. А уязвить, уколоть, укусить хочется. Потому нужен аргумент, который был бы, так сказать, за бортом «Ледокола». Нужен аргумент, который позволил бы противникам меня топтать, но при том не ввязываться в спор по существу.

И ударило кому-то в голову: так не Суворов же открыватель! Он попросту повторил Геббельса! Это Геббельс все выдумал! Гитлеру требовалось оправдание вторжения, и вот рано утром 22 июня 1941 года Геббельс врал в микрофон… А Резун-Суворов повторяет.

Чудный аргумент. Палочка-выручалочка. Можно теперь меня фашистом объявить, о сути книги не споря. Не вдаваясь, так сказать.

Аргумент про Геббельса понравился. Аргумент подхватили. Аргумент повторяют. И звучит обвинение ужасно. Прикиньте, каково оказаться в одной упряжке с Геббельсом?

Но ужасным обвинение кажется только на первый взгляд.

Историю пишут победители. Потому так повелось: раз сказал Геббельс — значит, вранье. Из этого следует, казалось бы, неотвратимый вывод: а все, чем нас кормил кремлевский Агитпроп, — чистая, кристальная правда. И больше того: раз Гитлер агрессор, захватчик, поработитель, следовательно, мы — освободители. Гитлеризм — тьма, а у нас, как говаривал товарищ Сталин, — свет с востока. Однако советская коммунистическая пропаганда, мягко говоря, особой правдивостью тоже не отличалась. Был у нас свой Геббельс. Звали его Александром Сергеевичем. Только не Пушкиным, а Щербаковым.

Так вот, сам Геббельс еще до германского нападения на Советский Союз считал: победить Александр Сергеича на состязаниях брехунов крайне трудно. Уж больно талантлив был товарищ Щербаков. Британское агентство Би-Би-Си Геббельс ни во что не ставил: уровень не тот. А вот как победить кремлевского оракула?

Кстати, Александр Сергеич превосходил Геббельса уже своим титулом. Геббельс — министр пропаганды. Уже из самого этого титула следует, что задача его и подчиненного ему ведомства — гнуть угодную режиму линию, пропагандировать некие идеи, т. е. пудрить мозги широким народным массам.

А товарищ Щербаков — начальник Советского информационного бюро. Начальник бюро, которое распространяет информацию. Только факты и никакой пропаганды.

И во всем так. Газета «Известия». Извещаем о том, что случилось. И только. Или вот: газета «Правда». Правда она и есть правда. Чистый светлый родничок. Без мути и примесей.

У них символ СС — череп с костями, а у нас у чекиста на рукаве колосья зреющие. Из таких мелких камушков грандиозные мозаики складываются. Гитлер миллионы людей истребил, потому как злодей. А наши товарищи с горячими сердцами истребили еще больше. Но — ради прогресса. Потому сегодня по любым городам мира можно привольно гулять с серпом и молотом. Никто и в морду не плюнет. Это же не свастика. И чекисту памятник можно воздвигнуть на народные денежки. Это же не эсэсовец!

А ведь памятник чекисту — это хуже, чем памятник эсэсовцу. Эсэсовец — это зверь со стороны. Он истреблял тех, кого считал врагами. А чекист — это свой, доморощенный негодяй. Он истреблял все вокруг. Своих и чужих. Десятками миллионов. И песня у него: «Не всех еще искоренили!»

И еще разница в том, что в Гестапо пытали ради того, чтобы выявить настоящих сообщников. А в НКВД пытали ради того, чтобы выполнить разнарядку — спущенный сверху план истребления. Чекист наперед знал, что пытает невиновных. Протоколы выдуманных признаний ребята с пылкими сердцами между собой называли «романами», а самых талантливых костоломов, вышибателей зубов, глаз и челюстей — «романистами». Вот из их-то рядов и вышел Александр Сергеевич Щербаков.

Записался он в партию большевиков в 1918 году. Поднимался вверх быстро, прыгая через десять ступеней, — товарищ Сталин самых талантливых видел за тысячи верст и действовал по принципу: молодым везде у нас дорога. Смертные приговоры в те героические времена выносили без суда. Расстрельные списки на местах составляли и подписывали так называемые «тройки». Состав «троек» всегда был стандартным — первый секретарь местной коммунистической власти, прокурор и главный местный чекист. Щербаков в составлении расстрельных списков проявил особую прыть. Лично подписал сотни таких списков, отправив без суда на смерть тысячи людей. За такое усердие в работе Сталин бросал Щербакова в прорыв, туда, где с объемом работ не справлялись. Только за 1937–1938 годы Щербаков побывал главным партийным воротилой, а следовательно, и главарем «тройки», в Ленинграде, в Восточной Сибири, в Донбассе, в Москве и Московской области.

Среди товарищей по работе уважением не пользовался. Даже Хрущев описывал характер Щербакова как «ядовитый, змеиный».

Вот такого борца за светлые идеалы Сталин за полтора месяца до войны поставил во главе самой мощной идеологической машины мира.

Чтобы потом не возвращаться, сообщаю: Щербаков умер вместе с войной. Был он запойным пьяницей. Пил он не просто много, а страшно много. 9 мая 1945 года на радостях по случаю победы нагрузился так, что в ночь на 10 мая ушел в мир иной, не дотянув до 45 лет. Лаврентий Павлович Берия про него сказал: опился и помер.

Но это нас занесло несколько вперед. Вернемся в 41-й год.

С 1922 по 1941 год Сталин не занимал никаких государственных постов. Он управлял всем, но ни за что не отвечал. Он был просто секретарем партии. А партия — это не государство и не правительство. Это просто союз единомышленников. И ничего более. Но 4 мая 1941 года Сталин в преддверии победоносной освободительной войны занял пост главы правительства, с тем чтобы иметь возможность Главный приказ своей жизни отдать не из-за кулис, а официально. В тот же день Сталин поставил Александра Сергеевича Щербакова на пост властелина и повелителя всех советских писателей, художников, композиторов, музыкантов, актеров, режиссеров, балетмейстеров, журналистов, редакторов, цензоров, канатоходцев и клоунов, футболистов и пловцов, иллюзионистов, поэтов и певцов и проч. и проч.

Под полный и нераздельный контроль Щербакова попали все творческие союзы, издательства, киностудии, театры и кинотеатры, цирки и стадионы, газеты, журналы, радиовещание и все прочее в этом роде. Должностей у Щербакова было много: секретарь ЦК, начальник Совинформбюро, в ходе войны — замнаркома обороны, начальник Главного политического управления и пр.

На фронте идеологической борьбы Щербаков развернулся во всю мощь. Правда, война пошла совсем не тем руслом. Но он справился.

Вот вам на пробу миниатюрный щербаковский шедевр — небольшой отрывок из сообщения Совинформбюро от 22 августа 1941 года: «Только за последние три недели наши войска разгромили:

а) 3, 4, 7, 10, 11, 12, 13, 14, 16, 18, 19, 20-ю танковые дивизии…»

Учитывая, что на советско-германском фронте в 1941 году действовало 19 германских танковых дивизий, и принимая во внимание, что в другие недели германские танковые дивизии тоже несли потери, следует безоговорочно признать, что танковых войск (если верить Щербакову) у Гитлера к концу августа 41-го года не осталось.

В том же сообщении по пункту «б» Щербаков перечислил номера тридцати семи германских пехотных дивизий, полностью разгромленных за три недели августа.

По пункту «в» Александр Сергеич назвал 2, 8, 14, 17, 18, 20, 25, 27-ю мотодивизии, уничтоженные в августе. Всего их было 14. Если вспомнить июнь и июль, то не приходится сомневаться, что у Гитлера через два месяца боев мотодивизий тоже не сохранилось.

А там еще пункт «г» про дивизии СС и пункт «д» про отдельные полки разных дивизий.

Кое-что Гитлер, конечно, еще мог наскрести, однако «многие немецкие дивизии сохранили лишь свои номера».

Щербаков не унимается: «За два месяца боев германская армия потеряла убитыми, ранеными и пленными свыше двух миллионов человек… По уточненным данным, за два месяца войны немцы потеряли около 8000 танков, 10 000 орудий, свыше 7200 самолетов… В ожесточенных и непрерывных двухмесячных боях Красная Армия потеряла убитыми 150 тыс., ранеными 440 тыс., пропавшими без вести 110 тыс. человек, а всего 700 тыс. человек, 5500 танков, 7500 орудий, 4500 самолетов».

Сейчас-то мы знаем, что за два месяца боев была практически полностью разгромлена и пленена предвоенная пятимиллионная кадровая Красная Армия. А германские потери — по миллиону в месяц — это, мягко говоря, героические баллады Александра Сергеевича. Вот такие документы ложились в архивы. Удивляюсь, почему ученые товарищи пишут свои умные книги без опоры на документы Щербакова?

Пока аргумент про Геббельса повторяли не самые главные, я молчал. Но вот заговорили люди с большими звездами на плечах: генерал-полковник Волкогонов — советник Президента России, генерал армии Гареев — заместитель начальника Генерального штаба, генерал-полковник Павлов — первый заместитель начальника ГРУ. И все — в один голос: эту версию не Резун-Суворов выдумал, это — Геббельс! Это его проделки!

Раз заговорила тяжелая осадная артиллерия, я вынужден отвечать.

Прежде всего, граждане генералы, я никогда себя открывателем не объявлял. Все, о чем пишу, лежало под ногами. И под вашими — тоже. Все, о чем пишу, было известно миллионам. Я просто назвал вещи своими именами. Сделал то, что мог сделать любой. Один из моих недоброжелателей сказал язвительно, что все, что содержится в «Ледоколе», у нас было «известно каждому, от пионера до пенсионера». Правильно сказано. Все так именно и было. Просто запуганные маршалы, генералы, адмиралы, премьеры и президенты, академики и доктора, пионеры и пенсионеры не решились говорить. А я решился.

Генерал-майор Ю. Солнышков заявил, что я никакого открытия не сделал, — все, о чем я рассказываю, известно и без меня. Проще говоря, все, о чем я говорю, — не выдумка, а всем известные избитые истины.

Браво, генерал!

Но из вашего заявления, сэр, неумолимо следует, что и Геббельс не врал и не открывал ничего нового. Он только сказал нечто очевидное и само собой разумеющееся. Он сказал то, что в нашей стране знали все, включая тех самых генералов с академиками, пионерами и пенсионерами. Выходит, Геббельс не лгал, а всего лишь поведал миру то, что всем было известно до него и без него.

А если Геббельс что-то выдумал, если соврал, то следовало его, прохвоста, разоблачить. Но удивительное дело: Геббельс не разоблачен.

До сих пор.

Нам говорили, что война была справедливой, отечественной, освободительной, великой, что гитлеровские волки напали на наше мирно жующее стадо без всякой причины и без объявления войны, оправдывая свое вероломство выдумками брехливого Геббельса.

Коль так, то следовало выдумки опровергнуть: вот слова этого путаника — и это лживые слова! Вот тут он соврал, тут и тут. С разоблачений Геббельса следовало начинать любое исследование о войне, этими разоблачениями следовало открывать официальные шеститомники и двенадцатитомники. Если на нас напали, прикрываясь фальшивым предлогом, то главная задача советского правительства, правящей партии, идеологического аппарата, дипломатии, разведки, Генерального штаба, историков, ветеранов, пропагандистов и агитаторов заключалась в том, чтобы фальшивый повод к войне опровергнуть. Но нет. Никто в нашей великой стране, никто за ее пределами заявлений Геббельса не разоблачил и не пытался разоблачать.

Геббельс — мерзавец. Геббельс — преступник, один из величайших в истории. Геббельс — лжец, сын лжи и ее отец. Имя его стало нарицательным: врет, как Геббельс. Но почему же речь Геббельса, произнесенная в микрофон утром 22 июня 1941 года, у нас не опубликована как образец злобных вымыслов? Почему эти вымыслы не изобличены? Почему наша историческая наука молчит? Почему не опровергает и даже не комментирует?

Меня это удивляет.

А вас, граждане генералы? Да вовсе и не Геббельса надо опровергать. Геббельс выступил с заявлением по радио 22 июня 1941-го в 5.30 утра. А за полтора часа до этого выступления, ровно в 4 утра, имперский министр иностранных дел И. фон Риббентроп вручил заместителю народного комиссара иностранных дел, полномочному представителю СССР в Германии Владимиру Деканозову меморандум, в котором были изложены причины нападения Германии на СССР. Вручение этого меморандума и явилось актом объявления войны.

О том, что меморандум был вручен, и именно в 4 утра, мы теперь знаем благодаря научному подвигу мужественного историка Юрия Георгиевича Фельштинского. Это он разыскал соответствующие документы и еще в 1983 году опубликовал их в сборнике «СССР—Германия 1939–1941».

Нас десятилетиями приучали к формуле «вероломно без объявления войны», а теперь даже «Красная звезда» вынуждена признать: Германия войну объявила.

Правда, интересно: нам говорят о выдумках Геббельса, но ведь Геббельс всего лишь агитатор, пусть и очень высокого ранга, вроде нашего Щербакова. Наше внимание отвлекают на пропагандистское выступление Геббельса, оставляя в тени официальный документ Риббентропа.

Но и Риббентроп действовал не по своему хотению, а по приказу правительства Германии. Меморандум Риббентропа — не личные его проделки, не самодеятельность, а правительственный документ экстраординарной важности.

В чем же важность? Да в том, что нам объявили войну, в чем-то обвинив. И вручили официальную бумагу с обвинениями. Так неужели народ, потерявший в той войне десятки миллионов, не имеет права знать, в чем же его обвинили, по какой причине на него напали?

Возникают и другие вопросы. Почему нам полвека врали о том, что война не была объявлена? Почему никогда не вспоминали тот самый меморандум? Кстати, где он сейчас? Почему нам его не показывают? Что в нем содержится?

Германия объявила войну и чем-то свои действия мотивировала. Если меморандум германского правительства содержит измышления и клевету, то эту ложь следует разоблачить. Почему это не сделано? В Интернете документ гуляет, в Президентском архиве сей документ пылится. Но правительство России его не публикует, не комментирует, не разоблачает и фальшивкой не обзывает.

Германия объявила войну Советскому Союзу и на десятках примеров свои действия объяснила как единственно возможные в сложившейся ситуации. Почему же никто на это не реагирует? Чем занимаются президент, Правительство России, Министерство обороны, Генеральный штаб, Министерство иностранных дел, Академия наук, Академия военных наук, Институт военной истории и прочие структуры со столь громкими именами? Почему молчали наши гениальные полководцы? Почему Жуков в своих мемуарах на много страниц расписывал переговоры делегаций СССР, Великобритании и Франции, к которым он никакого отношения не имел, но ни слова не сказал о том, что германское правительство, совершив нападение, чем-то свои действия обосновывало? Ведь к началу войны Жуков был начальником Генерального штаба, и ему — кому же еще? — надо было после войны давать отповедь брехунам, если в меморандуме германского правительства содержалось вранье.

И современные генералы притихли. Вас, ваших отцов и дедов обвинили в преступлении, а вы молчите. Десять лет молчите, двадцать, тридцать, пятьдесят, семьдесят…

Удивляет и другое: если война великая, справедливая, освободительная, то зачем хитрить? Зачем искажать правду, скрывать и прятать документы? И почему великая война окутана, опутана, оплетена ложью? Почему наши правители извращали и продолжают извращать историю войны прямо с самого первого ее мгновенья, прямо с 4.00 утра 22 июня? Почему наши правители, описывая начало войны, заврались так, что превзошли самого Геббельса?

На все эти вопросы может быть только один ответ: на обвинения германского правительства, изложенные в меморандуме, товарищу Сталину и другим кремлевским товарищам возразить было нечего ни ранним утром 22 июня, ни десять лет спустя, ни двадцать, ни полвека…

Было бы что сказать в ответ, давно сказали бы.

Но крыть было нечем. Потому вместо возражений товарищ Сталин заявил, что Советский Союз ни в чем не виноват, обвинений ему никто не предъявлял, никакого меморандума он от германского правительства не получал. Тут же была введена в оборот ходовая формула «вероломно без объявления»…

И десятилетиями всех мастей Симоновы и Смирновы, Некричи и Шолоховы, Стаднюки, Карповы и Горьковы повторяли как заводные: без объявления, без объявления, без объявления… И тут же — недобрым словом крыли выдумки Геббельса. Но ни один из них ни одного раза не осмелился мертвому Геббельсу возразить. Вроде бы произнес имя Геббельса — этого и достаточно. Дальше можно ничего не объяснять — раз Геббельс, значит, вранье.

Как будто наш Александр Сергеевич меньше врал.

21 июня 1941 года, в последний день перед нападением, Геббельс не зря кручинился. Тягаться с Щербаковым ему было, право, не по плечу.

Империи Ленина и Гитлера — близнецы-братья. И там и тут ложь была тем связующим материалом, тем цементом, который превращал структуру в монолит.

Империя, которую создал Гитлер, рухнула и рассыпалась в пыль. Одна из главных причин крушения: концентрация лжи была недостаточной.

Империя, которую создали Ленин, Троцкий, Дзержинский, живет и процветает, хотя и в урезанном виде.

У нас с концентрацией полный порядок.