"Йозеф фон Вестфален. Правдивая сказка про Грому первую и Грому вторую" - читать интересную книгу автора

запросто признаться в тайном: да, однажды я имел дело с Уранией, с
неуемной германкой. Приятным это не назовешь.
Олимпия была моей повседневностью, а Грома - возлюбленной. Грома!
Красавица:
элегантна, чувствительна, тиха и капризна. Несравненный динамичный
облик, по-моему, похоже на кабриолет конца 20-х, в котором я иногда
замечал Рудольфа Форстера и Лиз Бергнер, в белых развевающихся шарфах.
Грома ненавидела, когда пальцы становились быстрыми и бестактными. Тогда
ее консоли сцеплялись, а разъединить их удавалось лишь нежно, не спеша.
Обладателем Громы я стал благодаря странной истории. Я должен
признаться, что в 1981 году имел небольшую аферу с синьорой Оливетти. Я
втрескался в эту стерву, после чего последовало страшное разочарование. В
1979-80 годах я заведовал бюро, сидел в "Обществе реализации слова",
пытаясь справедливо распределять между писателями побочные деньги и решать
спорные вопросы, если пара-тройка сценаристов не могла прийти к единому
решению по поводу сочинительства на паях.
Поскольку диктовать я не умел и не умею, свои третейские предложения я
распечатывал на могучей машинке со сферической головкой. Головка так бодро
плясала, что я между делом сочинил еще и порнографический романишко. Мне
нравилось менять шрифты, насаживая разные головки. В 1981 году я уволился
с этой забавной работы по той причине, что в приятной атмосфере приятного
общества мне так и не удалось подобно Кафке или Айхендорфу тайком написать
великое. У меня все больше получалось что-нибудь маленькое, да удаленькое.
А вот менять шрифты мне хотелось. Поэтому я облюбовал машинку, снабженную
"ромашкой", более удобную, но менее чувствительную по сравнению с машинкой
со сферической головкой. Лучше бы вовсе не было этой короткой вспышки
чувств, но я сам захотел рассказать правду. Я глазел на витрины магазинов
с пишущими машинками, словно за стеклом стояли невиннейшие в своей
любезности шлюхи. Мне страстно хотелось Оливетти.
Четкие линии, черная, совсем новенькая. С клавишей для корректуры.
Безукоризненные манускрипты. 1200 марок. Бешеные деньги! Но я,
безумный, думал только о ней. Дистанция между мной и техническим
прогрессом стремительно сокращалась. Я сказал себе: "Современный писатель
может позволить себе купить современную пишущую машинку." Витрину магазина
украшала Грома, на которую я тоже положил глаз, чтобы в своих собственных
глазах не оказаться чересчур прогрессивным, а заодно для создания
противовеса своей кошмарной жадности к новшествам. Грому я полюбил нежной
любовью, к Оливетти исходил похотью. Я был сладострастником порядка,
чистоты и точности. Тьфу. Стыд-то какой!
Негодяи-продавцы не пожелали отдать мне Грому безвозмездно. Пришлось
отстегнуть еще две сотни. Потому что она ностальгична. А эти бандиты... Ну
да какая разница. Я удалился с двумя чемоданчиками. Оливетти я
возненавидел в первую же ночь. У меня не было желания привыкать к дурацкой
заминке между ударом по клавише и оттиском буквы на бумаге. Замена диска
оказалась долгим делом, при этом я обломал себе ногти. Лента моментально
кончилась. Новая стоила немало.
Когда я складывал пополам отпечатанные листы, буквы на сгибах
крошились. Но самым ужасным был звук от удара, пронзительный свист плети в
воздухе. Однако я влип. Ненавистная возлюбленная была вскорости продана.
Правда, именно благодарая ей я познакомился с Громой, которой и