"Дмитрий Вересов, Федор Разумовский. Сердце льва (книга 1)" - читать интересную книгу автора

трехэтажных, не выше Зимнего дворца. Уже запели, перекликаясь среди
листвы, ночные птахи, столбом роилась над осокой мошкара, заливисто, на
все лады раскатывались лягушки. Текла себе меж берегов, одетых в древо,
сонная река, шептались с ней о чем-то белокожие, как бабы, ивы. А кругом -
болотина, низина, сырость... Ижорская земля, край Ингерманляндский, не
наша сторона. Может, куда-то не туда занесла нелегкая чертушку Петра?
Тем временем экипаж, набирая ход, пролетел Вознесенскую перспективу и
остановился у массивного двухэтажного особняка в семь осей по фасаду -
черного карельского камня, с флюгером в виде длиннохвостого пса. Дом этот
внешне ничем не выделялся среди прочих, однако люди знающие, будь то
благородного или подлого происхождения, обходили его стороной и в окна -
Боже упаси! - старались не заглядывать. Впрочем, что там увидишь -
занавеси всегда опущены, двери закрыты. Дом казался нежилым, заброшенным,
но только на первый взгляд, а обретался в нем известный фармазон,
отставной кавалергард граф Куракин, волшебник, чернокнижник и алхимик.
Много чего говорили про него - и будто бы Яков Брюс, генерал-фельдмаршал,
пользовавшийся при жизни репутацией непревзойденного мага, завещал ему
свою черную, дьяволом писанную книгу, и что граф Сен-Жермен в бытность
свою в Петербурге открыл ему секрет философского камня, и что владеет он
эликсиром бессмертия, а в подручных у него подвизаются Люцифер с
Астаротом. Чего не болтают только на балах и за зеленым сукном, да еще
после Доброй чарки старого венгерского! Однако сказка ложь, да в ней...
Боялись Куракина, обходили дом его за версту, даже имени старались не
поминать - опасный он, на одном коньке с сатаной сидит.
Только кавалер, прибывший в экипаже, был не из пугливых. Не дожидаясь,
пока арап откроет дверцу, он вылез из кареты, глубоко втянул болотный
воздух и, держа под мышкой что-то завернутое в холст, быстро и легко
поднялся на крыльцо. Постоял мгновение, успокаивая дыхание, и отрывисто,
негромко постучал. Тростью, на особый манер, троекратно. Осмотрелся
неприметно, не поворачивая головы, и замер, вслушиваясь, - словно соляным
столбом врос в крыльцо. Странного вида он был человек, наружности
необычайной и запоминающейся. Лицом горбоносый и зловещий, фигурой
осанистый и статный, двигающийся легко и резво, словно юноша. И одет не
по-нашему и не по погоде - бархатный камзол с брандебурами с меховой
опушкой, ботфорты на высоком каблуке, крагины с отворотами, шляпа с
позументом, плащ. Вместо шпаги - индусский пюлуар, кривая сабля, на
рукояти коей играли разноцветьем камни. На груди кавалер носил блошную
ловушку, да не маленькую и нарядную, какими щеголяют модницы, а огромную,
из слоновой кости, в какую может попасться и мышь. Смотреть на него было
жутко и притягательно.
В доме наконец послышались шаги, лязгнули тяжелые засовы, дверь со скрипом
открылась - щелью, на длину цепочки. Из темноты по-птичьи блеснули глазом,
с опаской, настороженно, недобро, тут же раздался невнятный звук, то ли
кашлянули, то ли подавились, то ли горлом поперхали - не понять. И дверь
открылась. Глухонемой слуга, и на слугу-то не похожий, зверообразный, при
тесаке, с поклонами отпрянул в сторону, на изменившемся лице его застыло
выражение испуга. Массивный, с сиротливой свечкой, канделябр в его руке
едва заметно дрожал.
- К хозяину веди! - Кавалер вошел и нетерпеливо тряхнул париком. - Живо!
Его накладные волосы были огненно-рыжими, хорошо расчесанными, до плеч.