"Матушка-Русь" - читать интересную книгу автора (Домнин Алексей Михайлович)

«О РУССКАЯ ЗЕМЛЯ, ТЫ УЖЕ ЗА ХОЛМОМ»

Всяк человек разумен в чужой беде, а в своей — бессилен.

Словно тучи черные на солнце надвинулись. Вздымается над степью, клубясь, густая бурая пыль. Плывет она на русский стан лохматым темным пологом. И кажется: нет конца этим тучам пыли, нет конца скачущим конникам. С Дона, и с моря, и со всех четырех сторон спешат к Орели встревоженные половецкие полчища.

Русичи тревожно переговариваются. Куда ни глянь — всюду конные степняки. Хоть и пришли сюда русичи не малым числом, но как совладать с такою несметною силой?

Знать, проведали половцы об Игоревом походе, поджидали в готовности. Не успели полки передохнуть малость, а передние дружины добычу поделить, как подступили к ним недруги.

Самошка бегал, приплясывая, меж рядами, звенел своим высоким голосом:

— Ишь, пугают. Будто мы суслики полевые, в норы попрячемся. А вы что не веселитесь? — ругался он на сынов. — Радоваться должны, что обиду воронью поганому учинили. Будет потеха!

Сыны неохотно заулыбались.

Игорь ссутулился, будто занедужил. Был он бледен, то и дело поглаживал побагровевший шрам над бровью. На Святослава взглянул мельком, словно не заметил его.

Нет, не трусил Игорь. О такой битве — отчаянной, насмерть, мечтал он. С коварным ханом Кончаком давние у них счеты, еще с той сечи, когда в одной лодке бежали позорно.

Не удалось врасплох застать могучего хана, дерзким налетом разгромить его войско. Знать, нарочно хоронился он до этого дня, заманивал их глубже в свои земли…

Нет, нельзя дожидаться, пока Кончак петлей затянет мешок, отрежет пути. Уходить, сегодня же ночью!

Стараясь быть спокойным, Игорь заговорил:

— Вся земля поганская тут. Коль на каждого степняка по стреле — стрел не хватит…

— Шли по шерсть, а возвращаться стрижеными, — невесело хмыкнул Ольстин.

— Примем битву — дружину погубим. И не будет нам за то ни славы, ни чести. Я так мыслю — отходить надобно. В ночь поднимать конные полки…

— За ночь далеко утечь можем, — торопливо выговорил Ольстин.

Святослава гнев охватил. Как отходить? Людей оставлять на погибель? Лобастый, взъерошенный, вскочил он на ноги.

— Не добро замыслили, братья. Сами на конях утечем, а смерды и черные люди как за нами поспеют?

Колеблется Игорь, не знает, как порешить. Не смеет он положить полки в чужой стороне!

Ольстин подливал масла в огонь:

— Черных людей оставим — дружины сохраним. А кому с того польза, коль все зазря полягут?

— Не знать мне прощения от земли родимой, — тихо проговорил Игорь. — Путь один вижу — уходить. А что черных людей на смерть и полон обречем, за то грех на себя беру.

— Здесь стоять буду! — упрямо сказал Святослав. — Все равно кони мои притомились, не выдержать им большого пути.

— Слушаю тебя, брат, и диву даюсь, — обратился к Игорю сивоусый Всеволод. — Страхом разум твой полонен. Не пристало нам задом вперед ходить.

Игорь нахмурился, постоял молча. Задели его слова брата. Не был он трусом и не будет. Битва — так битва!

…Долго ночь тянется. Не спят русичи. Дом вспоминается, земля родная. Далеко она, не подашь туда весточки. Прошел Святослав меж кострами дружинными, присел на горючий камень. Не чаял, не гадал, что придется на чужой земле голову сложить. Не за себя больно — за них, за мужей рыльских. Не видать им жен, детишек своих.

Подошел к князю Путята-гусляр. Посидели, помолчали, на том и разошлись.

— Попомни эту ночь, Ольгович, — сказал князю старик. — Она всей жизни твоей испытание.

Собрал Путята вокруг себя воинов — сказывает им старину под гусельный напев: о древнем славном Святославе, который ходил легко, как барс, и спал промеж дружинников, под голову седло положив. Много земель он Руси привоевал, а сам погиб в чужом краю от меча печенежского. Отбивался храбро, как лютый зверь, хотя и ран на теле было — не счесть. Сделал печенежский князь чашу из его черепа, написав на ней: «Чужое ища, свое потерял».

— А мы не за чужим сюда пришли. За обиды Руси отомстить, к славе дедовой своей прибавить, — кончил сказ Путята.

Встрепенулся: — Эх, гни песню новую, что дугу черемховую. Выходи на круг, кто плясать охоч — сердце потешить да ноги поразмять. — И ударил по струнам. — У нас шуточки зашучены со крепка ума, с ясна разума.

Повскакали воины, отбросив раздумья, пошли в перепляс в пудовых своих кольчугах. Заходили, заметались тени вокруг костра.

Сам Путята быстро струны перебирает, на месте пританцовывает. В отсветах костра его длинная борода кажется огненной.

Прислушивается издали Святослав к тяжелому топоту с присвистом и перезвоном, улыбается. Велика душа русская: в радости ее не унять, в беде не понять — не затужит, не заплачется.

Все больше крепнет у князя надежда. Не пировать половцам победы, полону большому не радоваться. Насмерть встанут на брани русские хоробры супротив черной силы.

Вдруг услышал князь приглушенный девичий вскрик, возню у своего шатра. Обернулся. Две тени метнулись в сторону и пропали.

— Тати треклятые, — заругался тощий ратник, поднимаясь с земли. — В такой час на княжье добро позарились…

Святослав бросился в шатер. Насмерть перепуганная, забившись в угол, сидела там половчанка. Князь удивился. Совсем он забыл про невольницу. Странная она: то ласковая, а то сидит, сжавшись в комок. Как зверек дикий.

Утром зашел к ней Святослав — она песню мурлычет. Грустную и тягучую. Князь присел рядом, подпевать начал. Невольница замолкла, уставилась на него своими черными глазами.

— Бабка у меня половчанка была, она научила, — просто сказал Святослав.

Девушка так обрадовалась его словам, будто ее на волю отпустили.

Может, и вправду отпустить? Кто знает, что будет завтра.

Он подсел к невольнице. Она все еще вздрагивала, не оправившись от испуга. «Ольстиновы люди были, — подумал князь, вспомнив угрозу боярина. — А может быть, и половцы…»

Он ласково улыбнулся девушке.

— Соскучилась, поди, по отцу-матери? Иди к своим, пока не забрезжило, успеешь до света.

Радостью сверкнули глаза невольницы. И жалко стало ей молодого князя: добр он и ласков. Пусть помилуют его половецкие стрелы.

Помедлила черноглазая и вдруг обвила горячими руками шею князя.

— Ну-ну, не балуй, — отстранил ее Святослав.

— Посиди со мной, — попросила она.

Святослав присел:

— Расскажи что-нибудь.

— Про себя можно?

Князь кивнул.

— Отец сказал мне: будешь ты женой батыра. Я ждала этого батыра и думала, что он большой и красивый. А приехал старый хан Елдечук, кривоногий и смешной. Отец сказал: «Вот твой батыр. Он дает за тебя большой выкуп». Я долго плакала. Про этого хана Елдечука так рассказывали. Попал воробей в орлиное гнездо, и стали его считать орленком. Орлята выросли, а воробей нет. Птицы думали, что он еще подрастет, и дали ему ханство, как настоящему орлу. Прошел год, прошел другой, а воробей был все так же мал. И все поняли, что он воробей… Но посадить его обратно к воробьям не тоже, и в орлах ему тоже не место. И махнули рукой.

Так и живет воробей среди орлов и принимает орлиные почести. Елдечук хотел приехать за мной. Но тут пришли вы и стали воевать. Вот и все.

Святослав провел рукой по ее волосам.

— Горлинка ты моя. Не дам тебя воробью на съедение.

Поднялся и поспешно вышел.

…Кровавые зори рассвет возвещают. Воронье гомон подняло. Завыл в овраге одинокий волчище и смолк.

Ратники к побоищу готовятся.

Самошка в чистую рубаху облачился, лапти снял. Заставил и сынов так же сделать.

— Деды наши босые дрались, а мы веригами, как монахи, обвешались. Чур, отца не срамить! — добавил он грозно.

Ветер по степи прошел, заколыхал стяги полков Игоревых. Солнце багровое глянуло из-за тучи и скрылось. Полыхнули тучи кровавым пламенем и потухли. С гиком поднялись половцы на русское воинство. Русичи щитами красными преградили им путь. Запели стрелы, понес их ветер стаями на русский стан.