"Жюль Верн. Господин Ре-Диез и госпожа Ми-Бемоль" - читать интересную книгу автора

руководителю - органисту Эглизаку. Прекрасный преподаватель сольфеджио, с
какой виртуозностью учил он нас искусству пения! Как он умел объяснить ритм,
нотную грамоту, значение тональности, многоголосие, композицию гамм! Да,
достойнейший Эглизак был мастером своего дела! Поговаривали, что он -
гениальный музыкант, не имевший себе равных в искусстве полифонии, и что он
сочинил необыкновенную четырехчастную фугу.
Поскольку мы точно не знали, что это такое, то однажды спросили его.
- Это фуга, - ответил он, вскидывая голову в форме футляра от
контрабаса.
- Музыкальный фрагмент? - спросил я.
- Это самая высокая музыка, дитя мое.
- Нам бы так хотелось ее услышать! - вскричал маленький итальянец по
имени Фирина с красивым контральто, его голос поднимался вверх, вверх... до
самого неба.
- Очень бы хотелось, - добавил немец Альберт Хокт, у него был низкий
голос, который спускался вниз, вниз... и уходил прямо под землю.
- Пожалуйста, господин Эглизак! - наперебой повторяли остальные девочки
и мальчики.
- Нет, нет, дети. Вы услышите мою фугу только тогда, когда она будет
завершена.
- Когда же? - спросил я.
- Никогда.
Мы стали переглядываться, а он хитро усмехался.
- Фуга никогда не бывает закончена, - объяснил он нам, - в нее всегда
можно вносить новые части.
Таким образом, мы так и не услышали знаменитую фугу Эглизака; зато
специально для нас он переложил на музыку гимн Иоанну Крестителю, вы знаете
этот псалом в стихах, из которого Гвидо Аретинский[6] взял первые слоги,
чтобы обозначить ими ноты гаммы:
Ut queant loxis
Resonare fibris
Mira gestorum
Famuli tuorum,
Solve polluti,
Labii reatum,
Sancte Joannes.[7]
Во времена Гвидо Аретинского ноты "си" не существовало. Только позже в
гамму внесли эту чувствительную ноту, и, на мой взгляд, поступили совершенно
правильно.
И в самом деле, когда мы пели этот псалом, люди приходили издалека
специально, чтобы нас послушать. Правда, никто в школе, даже сам господин
Вальрюгис, не знал, что означают эти странные слова. Мы полагали, что это
по-латыни, но точно уверены не были.
Тем не менее, господин Эглизак прослыл великим композитором. К
несчастью, он страдал тяжким недугом, который все усугублялся. С возрастом
он слышал все хуже и хуже. Мы это замечали, но сам господин Эглизак не хотел
себе в этом признаться. Чтобы не огорчать его, обращаясь к нему, мы повышали
голос, и наши фальцеты достигали его барабанных перепонок. Но, увы, недалек
был тот час, когда наш учитель полностью лишится слуха.
Произошло это в воскресенье во время вечерни. Только что отзвучал