"Жюль Верн. Мэтр Захариус" - читать интересную книгу автора

над собой, и он был гордостью всего города; о нем говорили:
- Ему принадлежит слава изобретения анкерного хода.
Действительно, благодаря изобретению Захариуса, изобретению, о котором
мы еще будем говорить далее, и началось производство точных часов.
После долгой, кропотливой работы Захариус медленно укладывал все
принадлежности на место, покрывал стеклом тонкие собранные части и,
остановив колесо станка, открывал люк, проделанный в его комнате;
наклонившись над ним, он проводил долгие часы, вдыхая с наслаждением
испарения протекавшей у его ног Роны.
В один зимний вечер старая Схоластика подала ужин.
И она, и молодой подмастерье ужинали с хозяином. Несмотря на вкусную
еду и красивую сервировку, мэтр Захариус ни до чего не дотронулся. Он едва
отвечал на вопросы Жеранды, обеспокоенной мрачным настроением отца, а на
болтовню Схоластики он обращал так же мало внимания, как на шум волн
надоевшей ему Роны.
По окончании ужина старый часовщик встал из-за стола и, ни с кем не
простившись не поцеловав даже свою дочь, направился, тяжело ступая, в свою
комнату.
Жеранда, Обер и Схоластика несколько минут хранили молчание. Погода в
этот вечер была мрачная; тяжелые тучи тянулись вдоль Альп, грозя разразиться
в ливень; сильный, порывистый ветер завывал как-то особенно уныло, наполняя
душу непонятной тревогой.
- Заметили ли вы, милая барышня, - начала наконец Схоластика, - что
хозяин какой-то странный в эти дни? Пресвятая Дева! И как ему может хотеться
есть, когда он за весь день не промолвил ни одного слова? Хотела бы я видеть
того черта, который сумел бы заставить его говорить.
- У моего отца есть, наверное, какое-нибудь тайное горе, которое я
никак не могу разгадать, - проговорила Жеранда, и тихая грусть разлилась по
ее лицу.
- Прошу вас, не предавайтесь так унынию. Ведь вы знаете, что у мэтра
Захариуса всегда бывали странности. Кто может разгадать мысли, волнующие его
душу? У него, наверное, есть забота, которая завтра же и исчезнет, и тогда
он сам пожалеет, что напрасно встревожил свою дочь.
Так говорил Обер, глядя в чудные глаза Жеранды. Обер был единственный
подмастерье, который пользовался полным доверием мэтра Захариуса. Помогая
ему во всех его работах, Обер полюбил Жеранду с той преданностью и
самоотверженностью, которые не могут быть поколеблены никакими испытаниями.
Жеранде было восемнадцать лет. Нежный овал ее лица напоминал те наивные
изображения мадонн, которые и теперь можно встретить на углах улиц некоторых
бретонских деревень. Глаза ее выражали необыкновенную кротость. Вся она
казалась олицетворением мечты поэта. Она никогда не носила материй ярких
цветов, и скромное полотно, покрывавшее ее плечи, приобретало, казалось,
аромат и сияние какой-то святости.
Аккуратно читая свои латинские молитвы, она в то же время прочла в
сердце Обера Тюна всю силу зародившегося к ней чувства. А для него вся
жизнь, все интересы сосредоточились в доме часовщика, и, окончив работу у
отца, он все свободное время посвящал его дочери.
Старая Схоластика все отлично замечала, но ничего не говорила. Ее
красноречие изливалось более на превратность судьбы и на мелкие дрязги
обыденной жизни. Ей никто не противоречил и не прерывал ее. Впрочем,