"Месть — штука тонкая" - читать интересную книгу автора (Ермаков Сергей Александрович)

Глава 1

Несколько лет назад губернатором N-ской области был некто Иван Петрович Бобров. Он был крупным, дородным мужчиной пятидесяти пяти лет от роду, происхождения сугубо крестьянского. До самого своего совершеннолетия юный Ваня Бобров безвыездно проживал в своем селе и не ведал о том, что есть на свете ещё другие занятия, кроме хождения по полю за плугом и битья парней из соседней деревни по башке кольями из тына. Все в одночасье изменила в его жизни Советская Армия, куда Бобров по достижении восемнадцати лет был призван для защиты рубежей Родины.

В армии ширококостная структура тела Боброва и его сосредоточенное и серьезное лицо, подходящие под облик будущего строителя коммунизма, навели командование на мысль выбрать его секретарем комитета комсомола части. Очень уж похож был солдат Бобров на героя выцветшего плаката, висящего в кабинете командира части: «Стой солдат, граница рядом!» Кроме того, Бобров был политически грамотным, вопросов лишних не задавал, сказанному замполитом верил слепо, а циркуляры его исполнял не задумываясь и с особым рвением.

При демобилизации из армии Боброву в торжественной обстановке перед парадным строем всей части вручили направление в вуз и с почетом приняли его в Коммунистическую партию СССР. В Москве, куда Бобров направился для учебы, бывший старший сержант на экзамене и тужился, и пыжился, но выжать из своих скудоумных мозгов ни капли знаний так и не смог.

И все равно его приняли в институт. По четырем причинам. Во-первых, он являлся демобилизованным из рядов Советской Армии, а бывших солдат и матросов тогда принимали в высшие учебные заведения с удовольствием. Во-вторых, он был потомственный колхозник, а в советское время трудовой прослойке населения дороги к знаниям были всегда открыты. Такие простые рабочие парни, как Бобров, стране, строящей коммунизм, были очень нужны.

В-третьих, его взяли в вуз, потому что он был молодым коммунистом. Не принять коммуниста на учебу в те времена означало то же самое, что открыто заявить, будто коммунисты могут быть дураками. А поскольку такого быть не могло, чтобы коммунист был дураком, то констатировать этот факт письменно в ведомости приемная комиссия себе не позволила. Все преподаватели хотели сохранить на теплом институтском месте свои задницы. Ведь платили им тогда неплохо. Поэтому Боброву, который ни на один вопрос за все дни вступительных экзаменов ни разу толком не ответил, все равно ставили «три» и отпускали с миром.

И, в-четвертых, Боброва зачислили в пресловутый сельскохозяйственный институт благодаря еще факту, что он был очень похож на героя плаката, который висел у ректора в кабинете и восклицал пламенно: «Образование в массы!»

—Ну, в массы так в массы, — обреченно вздохнул ректор и принял тупицу.

О чем впоследствии, к слову сказать, ни разу не пожалел. Бобров, несмотря на скудоумие, обладал хорошими организаторскими способностями и блестящей руководящей жилкой. Будучи человеком ограниченным, он не чувствовал никакой ущербности по тому поводу, что не обладал элементарными знаниями, например, кто написал пьесу «Горе от ума» или картину «Утро в сосновом бору». Зато он умел сплотить вокруг себя своих товарищей и вести их за собой.

Оставалось лишь задать ему направление, куда их вести, этих товарищей. Боброву сказали, и он поверил, что всех надо вести в светлое будущее, и ни разу с этого пути Иван даже мысленно не отклонился. Поэтому неудивительно, что к четвертому курсу Бобров стал секретарем комсомольской организации своего института. Эта общественная нагрузка не требовала от него напряжения мозговых извилин, потому что ему не приходилось прикладывать к решению возникающих проблем свои мыслительные способности. Он чётко и безукоризненно выполнял циркуляры своих партийных боссов, что, в общем-то, от него и требовалось, и поощрялось.

Его, несомненного лидера молодежной среды, по окончании института быстро вычислили «определенные круги» структур власти и в приказном порядке притянули к себе поближе. Сначала Боброва для проверки его организаторских способностей направили в глубинку, где он своей четкой работой по циркулярам засвидетельствовал правильный выбор «определенных кругов». Иван инициативы не проявлял, что приказывали, то и делал, поскольку еще в армии усек, что инициатива наказуема. Лет через пятнадцать движения Боброва по служебной лестнице вверх эти самые «определенные круги» пуще прежнего закрепили его преданность общему делу путем женитьбы Ивана на девушке из их обособленного клана.

Попав в номенклатурную колоду, Бобров далее о своей судьбе больше не беспокоился. Он медленно и верно поднимался по узкой лестнице к вершинам власти, слегка струхнул во времена грянувшей перестройки, но «отцы» клана его успокоили, сказав, что ничего, в общем, не меняется и все, что происходит в стране, это всего лишь фарс для глупого народа. Бобров также «перекрасился» по циркуляру, теперь он стал демократом, а партийный билет свой принародно сжег.

Через короткий промежуток времени к власти в стране и вовсе пришел свой клану человек, кинул клич: «Обогащайтесь!» — и пошло-поехало. Бобров во времена эти незабвенные стал продвигаться вверх еще стремительней и надеялся, что к пятидесяти годам он наконец станет губернатором N-ской области. Так и произошло.

На «демократических» выборах в губернаторы более шестидесяти процентов электората проголосовало за товарища Боброва — радетеля интересов народных масс, выходца из самых низов и за исконно русского человека! Противостояли Боброву отставной морской адмирал с пугающей фамилией Лютый, которого народ побаивался, и замаскированный инородец Борис Абрамович Хитрый, которому народ просто не доверял.

Нет, не будет народ голосовать ни за Лютого, ни за Хитрого. Народ у нас не дурак! То ли дело кандидат в губернаторы Иван Петрович Бобров — открытый, честный, надежный. Говорит просто, без всяких умных словечек, типа «консорциум» или «консилиум»! К примеру, так: «Будет вам колбаса с сыром и хлеб по три копейки! Дайте мне только за руль уцепиться!» Верит народ, что такой губернатор и порядок наведет, и продуктами завалит, и бабушку через дорогу переведет, если нужно.

Закрепил свой успех в предвыборной гонке кандидат в губернаторы тем, что залез на сцену на центральной площади областного города вместе с молодежной попсовой группой и пел басом в микрофон:

—Поколбасимся, потусуемся, оттянемся, притащимся, приплющимся! Танцуют все!

И сам пустился в пляс вместе с директором местного Дворца культуры. Как же его не уважать после этого? Как не проголосовать за такого человека? И вот уже больше года губернаторствует в области Иван Петрович Бобров. За время его «царствования» ничего хорошего в области не произошло, но и ничего плохого тоже не случилось. Область, подведомственная Боброву, идет своим курсом, ни вперед не вырывается, ни позади не тащится. Бобров как руководил по циркулярам двадцать пять лет назад, так и руководит.

Но это только для простого народа, то есть для электората, был Бобров таким душкой, своим парнем, дабы хитроумно вводить в заблуждение народные массы. Для врагов, которых давил он безжалостно, Бобров был наподобие асфальтоукладочного катка — милости не проси, не будет, наедет и расплющит! Чувствуя за собой силу родственного клана, он порой шалел от своей безнаказанности.

И вот, чтобы оградить человека, занимающего такое высокое положение, от необдуманных поступков и шалостей, в качестве нравственного тормоза постоянно, но незримо находился рядом с губернатором Бобровым некто доктор наук Рябиновский. Он был родным братом жены Ивана Петровича и в клане занимал высокое положение, предопределенное ему фактом рождения от семени основателя клана.

При всяких конфликтах общества с пылким нравом губернатора Рябиновский ласково напоминал зарвавшемуся Боброву о том, кто есть на самом деле Иван Петрович и кем он может стать без поддержки клана. Он напоминал изредка, что даже такая фигура, как губернатор края, — это всего лишь игральная карта, которая тасуется в огромной колоде для большой игры, и ценен господин Бобров именно в этой колоде. А без колоды он просто никому не нужная бумажка. Бобров даже своими скудоумными мозгами понимал это и притормаживал.

На службе и в быту Иван Петрович проявлял все пороки человека необразованного. Бобров неустанно требовал от подчиненных покорного подобострастия и принимал их знаки внимания как надлежащую дань. Он любил подписывать прошения на согнутых спинах самих просителей, после чего отправлял их пинком под зад куда подальше вместе с их «челобитной». Когда губернатор степенно шагал по коридорам своей резиденции, все, кто случайно или преднамеренно выходил в коридор, должны были кланяться ему в пояс, и это его забавляло.

Но более всего любил Иван Петрович наведываться с визитами в регионы подведомственной ему области, где после скучной официальной части с демонстрацией успехов народного хозяйства наступала часть неофициальная. Вот тут уж каждый из местных «князьков» старался в угоде губернатору перещеголять своего соседа. На фоне всеобщей нищеты народа в глубинке, чтобы не мозолить глаза, возводились дворцы и храмы, где устраивал свои забавы губернатор. Там столы ломились от яств, сауна пахла свежей смолой, подо льдом аквалангисты надевали на крючок развеселого губернатора огромных лососей и семгу, которая отродясь в этом озере не водилась.

Страдая от обжорства и икая, губернатор призывал к столу местного баяниста и начинал под его аккомпанемент громовым голосом распевать: «Любо, братцы, любо…» Все присутствующие, потакая малейшим прихотям всевластного губернатора, широко разевали свои масленые рты и нестройно подхватывали сию песню. В том месте песни, где строки этого общеизвестного произведения доходили до: «С нашим атаманом не приходится тужить», вышколенные холуи преданно таращили свои глазенки на Ивана Петровича и громко выкрикивали эти строки, дабы показать хозяину свою преданность и почтение.

В это же время сам Бобров зорко следил за тем, все ли открывают рты, славя его великолепную персону. Если он замечал, что кто-то халтурит в пении, то немедленно выкрикивал неугодному: «Всем петь!» — и лениво поющий начинал старательно разевать рот, дабы его намеренно не лишили того сладкого куска, к которому он благодаря Ивану Петровичу крепко присосался.

Но был один человек, который никогда не пел вместе со всеми. И не скакал в ледяную прорубь, когда губернатор приказывал это делать после бани мэрам мелких городов, директорам местечковых банков, хозяевам торговых площадей и прочей «шелухе» поменьше. Вся эта стынущая в проруби по прихоти своего хозяина публика с ненавистью поглядывала на того самого ослушника, которого Бобров во время всеобщего моржевания дружески похлопывал по плечу и разрешал одеться в тулуп.

Но этот сухощавый и седовласый мужчина — ровесник Ивана Петровича — и не нуждался в дозволении хозяина. Он сам решал для себя, что ему можно делать, а чего нельзя. И Иван Петрович этому не препятствовал. Плебеи, окружавшие губернатора, злились и были в недоумении. Ладно бы этот ослушник был человеком, имевшим вес и достаток! Так ведь нет! Обычный средней руки владелец крохотной мебельной фабрики, который все свое нажил сам. Ничего нигде не крал, в кланах не состоял. Этот факт вызывал омерзение у сидящих в проруби. И надо же — подвезло ему с таким отношением к его персоне деспотичного Ивана Петровича.

Но тому была своя причина, о которой мало кто знал. Человека этого звали Андрей Егорович Никитин. И много-много лет назад они вместе с нынешним губернатором служили в одной роте, в одном взводе срочную службу. Они спали на соседних койках, ходили вместе в караул и сортир, дружили крепче дужек стального замка. После демобилизации так случилось, что больше они не свиделись, пытались писать, да потеряли друг друга, и надо же — через столько лет разлуки так неожиданно свела их судьба! Один стал губернатором, а другой — владельцем мебельной фабрики.

Впервые они встретились на торжественном приеме в мэрии через неделю после того, как Бобров стал губернатором. Никитин-то давно узнал армейского друга на предвыборных плакатах, а вот новоизбранный губернатор и забыл, что его армейский друг родился и вырос в этой области, где он стал главой. Растрогавшийся от нечаянной встречи, губернатор незамедлительно предложил сослуживцу свою помощь и покровительство. На что гордый Никитин ответил отказом, мотивируя свой поступок тем жизненным наблюдением, что там, где начинаются отношения начальник — подчиненный, дружбе конец. Бобров такого альтруизма предпринимателя не понял и через месяц предложил Никитину место вице-губернатора в своем аппарате. На что доктор наук Рябиновский недовольно хмыкнул, а Бобров сказал ему:

—Знаешь, что, пошел ты на х…

Но Рябиновский быстренько принял необходимые меры для предотвращения засорения вертикали власти ненужными элементами, и в следующем же циркуляре своенравный Бобров получил указание опрометчивых решений не принимать и не подтасовывать в карточную колоду костяшки домино. Хорошо еще, что Никитин от места вице-губернатора отказался, а то Бобров бы оказался в нехорошей позиции перед старым другом.

Он таскал с собой Никитина на все сборища людей, стоящих у руля власти, хотя армейский друг в девяти случаях из десяти отказывался ехать на банкет по причине гордого нрава и неприязни к плебеям, откровенно лижущим сапоги губернатору ради званий и наград. На светских пьянках, куда Никитин всё-таки иногда попадал, он один из многих не страшился высказывать своё мнение по тому или иному поводу, нимало не заботясь о том, сходно ли его суждение с точкой зрения на эту проблему Ивана Петровича. Самому Боброву, как и в те времена, когда они вместе служили в армии, нравился в Андрее Егоровиче характер прямой и решительный. Смелость необыкновенная сочеталась в нем с благородством души, что притягивало к себе Боброва.

Некоторые недальновидные головотяпы пытались в поведении своем подражать Никитину и выйти из пределов должного повиновения губернатору, но были Бобровым биты прямо или косвенно, и губернатор навсегда отбил у них охоту к подобного рода покушениям. Андрей Егорович за словом в карман не лез, а костил всех направо и налево, за что был ненавидим высшим обществом, но еще более любим Иваном Петровичем.

А когда надоедали Боброву лесть и скука, брал он за рукав своего старинного приятеля Никитина, и уединялись они где-нибудь на берегу речки или озера, да вспоминали дни служивые, когда вся жизнь еще была впереди и наполнена была мечтами и заблуждениями. Доктор наук Рябиновский пытался пару раз присоседиться к их беседе, но был с позором изгнан и кусал локти оттого, что не удается ему подслушать: о чём же говорят на этих тайных вечерях?