"Лев Вершинин, Александр Лурье. Войти в Реку " - читать интересную книгу автора

тебе, направленный на осквернение Классового Идеала и разложение
собственного трудового народа, создавшего тебя из своей крови и плоти...
- Я у тебя всегда списывал литературу и историю... - продолжал Томас.
- О! Тут-то и был главный козырь тех, кто готовил вас себе на смену,
кто науськивал вас, продажные твердолобые скоты! Заразить великий народ,
прославленный врожденным Чувством Демократии и недосягаемым парением духа,
ничтожным мелочным прагматизмом, пропитать все растленным плутократическим
душком... С вашей помощью нам хотели подрезать крылья, заземлить и
выхолостить нас. А если бы нам понадобилось что-то из ваших презренных
мыслишек - так ведь вам, по сути, так ничего и не сказали ваши хозяева! Как
же! Они захватили право на истину и выдавали ее порциями, когда
заблагорассудится. Ты меня слышишь, свинья?!
И вдруг все стало ясно.
- Заткнись, Петер, - Томас зевнул. - Заткнись и позови розовых
слоников...
А можно и не слоников, можно зеленых чертей, или ни фига себе
пельмешку... много чего можно: белочка она и есть белочка, делириум,
клинический случай... дурацкий мультик: какие-то красно-черные, тени,
допросы, "венерины пояски"... нет, совсем не следовало _так_ напиваться...
Петер же, секунду постояв с открытым в изумлении ртом, резко выдохнул и
заорал с удвоенной силой:
- Да, да! грядет долгожданный миг расплаты, и вы вернете все
награбленное у нации, вы возвратите долги угнетенному классу, все похищенные
ценности истинной демократии! Ты понял, скотина? - ценности!.. Кстати
говоря, - Петер мгновенно успокоился и стал необычайно деловит, - где
бриллианты твоего отца?
- Что?!
- Где брил-ли-ан-ты? - внятно выговорил Петер и добавил: - Сука.
- Какие бриллианты? - неподдельно удивился Томас.
- Бриллианты твоего отца-ювелира, спрятанные им и неизъятые во время
Национализации, - с бесконечным терпением пояснил Петер.
- Петер, заткнись! - убежденно повторил Томас.
Уже не стоило ждать и розовых слоников. Бред оказался куда как круче.
Отец никогда не был ювелиром: он был офицером, потом - преподавал, уж
кто-кто, а Петер прекрасно знал, он же помогал выносить гроб, когда папы не
стало, они ведь жили на одной площадке до переезда, а еще раньше Петер бегал
к отцу хвастаться новыми марками, сколько себя помнит Томас - прибегал и
хвастался...
- Кто ж тебе поверит, дрянь? - в прищуре Петера бесконечное презрение,
усталая этакая брезгливость. - Розовые слоники, зеленые чертики! Твой
боров-папашка, между нами говоря, визжал то же самое, пока не окочурился. Но
ведь не мог же он _все_ отдать?! Наверняка где-то припрятал! И тебе, небось,
все показал и рассказал, и братишке твоему, ублюдку...
Петер порылся в ящике, добыл пухлую папку, шмякнул ею об стол и бросил
Томасу несколько листков, покрытых черными строчками.
- Тебя уличает даже собственная родня!
Томаса передернуло. Что ж это? Дядя Йожеф и тетя Мари мертвы, давно уже
мертвы; авиакатастрофа, еще до папиной смерти... Но почерки!.. Он же
прекрасно помнит, видел открытки, видел тетины детские дневники, дядины
убористые рукописи - почерки те же, а чернила совсем свежие, проведи