"Олег Верещагин. Ох уж, эти детки!" - читать интересную книгу автора

Замотал головой молодой стрелец, прохрипел враз высохшим горлом:
- С вами я дядька Никифор...
- Уводи подводу! - рыкнул сотник так, что мигом разобрал поводья парень
и начал разворачивать лошадь, не глядя на расступившихся стрельцов. А сотник
строго добавил ему в спину: - На тебе теперь все, Кузька! Сохрани - то кровь
и слезы людские....
Встали стрельцы поперек тропы. Изготовились.
Не успела скрыться в лесу подвода, как резануло спереди диким, гикающим
визгом, жутким, чужим боевым кличем:
- Вива-а-а-ат!
И вскипел лес. Кинулись на дорогу десятки ярких всадников в высоких
шапках, широких плащах-разлетайках с жесткими воротами, разноцветных
одеждах, желтых сапогах, вооруженные с головы до ног, размахивающие над
головой саблями-корабелями так, что и клинков не видно - сплошное сияние...
Не дрогнули стрельцы. И в упор ахнули во врага дымным, кучным залпом
дробового свинца-сечки. Покатились седел передние грабежники, но была то
капля в море. Задние вихрем промчались над павшими товарищами и ударили на
стрельцов своей силой. Закипела на дороге схватка - с конским храпом,
людскими свирепыми выкриками, лязгом польской и русской стали...
Отчаянно рубились стрельцы. Да только много больше оказалось
лисовичков. И вот уж один сотник Никифор стоит, прижался спиной к дубу,
отмахивается саблей от
наседающих врагов... Не одного, не двоих - как бы не полдюжины свалил
он наземь. Раздались лисовички, нацелились из пистолей, навели длинные
стволы.... Плюнул сотник, да саблю поудобней перехватил, чтоб с оружием
пасть, не выронив его после смерти...
- Этот мой. Разойдись.
Вроде как по-русски прозвучали эти слова, обращенные к лисовичкам
(понимали они русский язык, похож он на польский), и к стрельцу. Но была в
них какая-то чужая правильность, прилязгивание слышалось, будто сталкивались
два клинка. Расступились лисовички, и увидел сотник идущего на него
человека, на ляха-поляка вовсе не похожего. Был он с ног до головы в коже
негнущейся, черной, вытертой - и перчатки до локтей, и сапоги по самые
бедра, и грудь, и плечи, лишь белел вокруг шеи белый воротник-кружево. С
непокрытой головы до плеч падали седые волосы, торчали под клювастым носом
тонкие усы - в стороны до ушей, что два шила - топорщилась клином вперед
острая узкая бородка. Бугристый шрам рассекал правую щеку, в морщинах
терялся аж на лбу.... Пяти шагов не дойдя до стрельца и слова не говоря,
пружинисто присел седой на длинных расставленных ногах и ловко выкинув
вперед в худой, жилистой руке длинную тяжелую шпагу...
И лязгнула, высекая бронзовые искры, русская сабельная сталь о
золингеновский германский клинок! Затанцевали среди мигом раздавшихся
лисовичков бойцы!
Умело и страшно рубился сотник - словно и не сражался он перед этим с
многими противниками, будто и не ведало усталости его тело. Свистела и
мелькала сабля. Но снова и снова отбрасывал ее смертоносные удары клинок с
оскаленной пастью волка, протравленной на лезвии. Словно из той же стали
казался тощий шрамолицый старик, бог весть каким ветром занесенный в русские
края заодно с ляхами - и великое, страшное, красивое умение жило в его
руках.