"Олег Верещагин. Воля павших " - читать интересную книгу автора

вошел в город через ворота, бесшумно и плавно закрывшиеся за его спиной...
...Узкой мощеной улицей Немой шел между двумя рядами высоких домов, чьи
окна были закрыты ставнями. В тишине по ровным булыжникам коротко стучали
шаги подкованных сапог. Далеко впереди, над крышами домов, вознеслась,
словно черный призрак, Цитадель Капитана. Такая же, как и в любом другом
городе. Построенная по плану, с пристрелянными подходами, непоколебимая и
несокрушимая. Символ власти данванов - ни для кого не секрет, что они
специально строят свои крепости вот так, чтобы их было видно из каждого
уголка города, чтобы они висели над кварталами и площадями, над крышами и
стенами, как судьба, как рок... Это не просто крепость. Это напоминание.
Лайс свэс хлаутс н'д байра хит.
Я знаю свое место и несу жребий.
Немой сплюнул. Каждый раз, когда он говорил на этом языке, ему хотелось
потом прополоскать рот родниковой водой.
Было пустынно. Лишь нарушал теперь тишину доносящийся откуда-то спереди
голос, возвещавший что-то через равные промежутки времени. Металлический,
неживой голос, похожий на голоса, которым данваны говорят на языках своих
рабов. Автомат говорит. Наверное, какое-нибудь объявление Капитана.
Он еще раз посмотрел на Цитадель. Площадка для кораблей была пуста. Ни
фрегатов, ни даже патрульных вельботов. Все в разгоне. Это и к лучшему.
Что он там твердит?
Впереди, в свете мощных прожекторов, обрисовался вход на площадь. Та
самая, на которой днем рынок рабов - или другая? Голос несся оттуда...
- ...Так! Эти четверо злоумышленников казнены согласно законам Данвэ за
разбой, нападения на слуг Данвэ и злоумышления против граждан Данвэ! Да
будет так! Эти четверо злоумышленников...
Немой остановился у выхода на площадь - небольшую (вряд ли это
рыночная), залитую иссушающе-мощным дневным светом четырех ламп, наклонно
размещенных на четырех мачтах по углам. Идти дальше было опасно. Кроме того,
Немой боялся.
Он боялся того, что мог увидеть и что означало провал. Полный провал
десятилетий работы.
Четыре человека были посажены на колья, вделанные между булыжниками
площади. На тонкие металлические колья - такие, чтобы человек умер не сразу.
Колья были в засохшей крови. И булыжник. И люди.
НЕ ТЕ, кого он боялся увидеть.
Немой испытал кощунственное облегчение, когда понял это.
Он не знал никого из умерших на этой площади. Ни могучего сложения
мужчину лет тридцати с огненно-рыжей бородой. Ни другого - помладше и пониже
ростом. Ни седого старика с обожженными ногами. Ни коротко подстриженного
мальчика примерно лет четырнадцати. Отсюда, с края площади, он видел белые
лица казненных, запрокинутые вверх, к небу, залитые кровью рты. Видел
пыльные, остановившиеся глаза. Видел одинаковые позы, характерные для
принявших смерть на колу - руки вытянуты вдоль тела, ноги чуть расставлены и
выпрямлены последней судорогой.
Немой пожалел, что уже давно не верит ни в каких богов. Иначе он
непременно помолился бы. Трудно верить в богов, живя здесь. Впрочем, Христос
принимает всех. И утешение дарует всем. А в обмен забирает одно только -
желание бороться ЗДЕСЬ, на этой земле, в этой жизни.
Недаром эту веру так поощряют данваны.