"Дмитрий Вересов. Опер печального образа (fb2)" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)Часть вторая Псы беспределаГлава 5– Клянусь всемогущим богом, ваше высочество попало в самую точку! – воскликнул тут Дон Кихот. – Уж верно, какая-нибудь нечисть так подстроила, что этот греховодник Санчо увидел то, что можно увидеть только колдовским путем, честность же и прямодушие этого несчастного мне хорошо известны, и оклеветать кого-либо он не способен. На дворе был тот самый конец лета, когда люди не так внимательны к природе, как к ее приметам. Куда смотрят рога народившегося месяца? Сколько уже было холодных утренников? Красна ли рябина и какова ее краснота? Пунцова ли, червлена ли? А вдруг (о, ужас!) она – кумачовая или даже кровавая? Что городским жителям до пыльной рябины за гаражами? Будто это не болезненное городское дерево, а воспаленное горло родного человека. Можно подумать, приметы холодной зимы что-то изменят в жизни горожан. Видать, дровами будут запасаться, а еще хлев станут утеплять. Какое им дело до кисло-горькой рябины и, вообще, до народных примет? Сиди себе перед телевизором, молись на трубу центрального отопления и регулярно ходи в сберкассу с квитанциями. Кажется, Менделеев говорил в ироничной манере насчет отопления ассигнациями. А чем же еще мы топим наши квадратные метры? Кидаем бумажные деньги в окошечко кассира, как в печную топку, и ждем тепла. – Санчо, дай мне обет молчания насчет пословиц, поговорок, народных примет, бабушкиных советов, а я тебя сегодня обедом накормлю в столовке, – предложил от чистого сердца Корнилов напарнику. – До обеда соловей, после обеда воробей, – ответил оперативник. – Я после обеда и так перестану чирикать. Надо же мне сейчас чем-нибудь рот занять. Хотя обет такой могу запросто дать. Только мне и первое, и второе… Скажи мне, Михась – знаток японцев: как это корейцы собак едят? – А что тебя смущает? – Как что? – поспешил изумиться Санчук. – Во-первых, собаки – поганые. А во-вторых… умные. – А умных, выходит, есть нельзя? – Умных нельзя, потому что они понимают, что ты их жрешь. – Ты, Санчо, сейчас почти процитировал философа Паскаля, – удивился Корнилов. – Только он рассуждал про людей, а ты про собак. Он писал вроде того, что человек, конечно, хрупок и бессилен перед вселенной. Человек – это мыслящий тростник. Потому что убить его очень легко, но вот человек будет знать, что он погибает, а его убийца нет… – Убийца не знает, что убивает человека? – покачал головой Санчук. – Сдается мне, что твой Паскаль набрехал. – Собака брешет! – попытался защитить французского философа Михаил, но призадумался. – Это я что-то напутал в его учении. Кто же там у него убивал человека? Человек знает, что его убивают, а его убийца – нет… Не помню. Надо будет у Ани спросить. Но все равно ты, Санчо, – настоящий собачий философ. – А что ты, Корнилов, обзываешься? – Я обзываюсь? Я наоборот хотел тебя обрадовать, приятное сделать. Не нравится такое прозвище? Тогда так, Санчо – Паскаль собачий. По-моему, так лучше. – Ты лучше скажи: кто убил человека? Только не у Паскаля твоего. Не сахарный тростник, который, между прочим, жрут, а Людмилу Синявину кто замочил? Корнилов и Санчук сидели в самый разгар рабочего дня на скамеечке в зеленом питерском дворике и беседовали, глядя на стаю бездомных собак, сновавшую между деревьями. Отсюда и тематика их предобеденной беседы. В очередной раз они перед этим обошли вокруг ресторана «Идальго», опросили старушек на скамейках, бомжей у помоек, шпану на детских горках. Ничего не добыв для увеличения пухлости дела, сами сели на щербатую скамейку по-молодежному, то есть на спинку, ноги поставив на разбитое сиденье. Приближалось святое для милиционеров время, почти то же, что намаз для мусульманина, то есть, обед. – Он так упорно думал о колбасе, что вокруг него стали собираться собаки, – проговорил задумчиво Коля Санчук. – Все, Санчо, ты мне обет за обед дал, – хлопнул в ладоши Корнилов. – Насчет пословиц и поговорок. Считай, что свой обед ты отдал врагу. – Какая это поговорка? Это Жванецкий! – Санчо возмутился так искренне и громко, что пробегавшие мимо собаки остановились и одновременно посмотрели на милиционеров. Стая состояла из четырех собак. Вожаком ее была худая сука грязно-палевого окраса, напоминавшая динго – охотника на австралийских кенгуру. Приближена к ней в иерархии была крупная, почти полностью черная, сибирская лайка, с которой не страшно было бы ходить в тайгу без ружья. Нижнюю ступень этой небольшой лающей и скулящей пирамиды занимали два рыжих пса – гончая и колли. Особенно неестественно и жалко смотрелась в этой разношерстной компании шотландская овчарка. В нормальном, домашнем состоянии одна из самых изысканных модниц собачьего подиума, сейчас она выглядела жалкой оборванкой в затасканных лохмотьях и пыльных обмотках. Даже взгляд ее был бесцветен и труслив, как у забитого солдата-первогодка, рыжего, нескладного. Что касается кобеля гончей, то он был просто дурак. Весело бежал вслед за другими, когда стая срывалась с места, и продолжал бежать, когда все уже сменили направление. Но его, видимо, держали здесь за безмерно счастливую морду. Интересно, что вожаком этой небольшой стаи, состоящей из породистых собак, была безродная дворняжка, к тому же сука. Территория, на которой кормилась стая и за которую сражалась с конкурентами, была ограничена автомобильной трассой, забором детского сада, стройкой и платной парковкой. В центре их среды обитания был ресторан «Идальго». – Интересно наблюдать за этими тварями, Михась, – сказал Санчук, глядя на собак. – Они ведь не просто туда-сюда мечутся, а ходят по определенным маршрутам. Ты заметил? – Как они территорию помечают, что ли? Между прочим, они многое могли бы нам рассказать о той дождливой ночи у ресторана, если бы умели говорить. Или если бы ты, Санчо, умел понимать по-собачьи. – А я уже их почти понимаю. Посидели тут всего ничего, а я уже вижу, кто у них главный, а кто в «шестерках», кто новенький, а кто силовое прикрытие. – Наблюдение – страшная сила, – отозвался Корнилов. – Стоит всего денек постоять возле торговых точек или на рынке, и вся их организация, все связи деловые и криминальные будут как на ладони. А если не денек, а дня три-четыре, то все ларьки, все их павильоны будут, считай, сделаны для тебя из чистого стекла. Ты узнаешь даже, где у продавщицы цветов эрогенные зоны… На самом интересном месте разговора, когда Коля Санчук, встрепенувшись, готов был добавить что-то по вкусу соленое, вдруг раздался громкий лай и пронзительный женский крик. Напарники увидели, как спокойные до этой минуты собаки окружили кольцом молодую девушку и наскакивают на нее с неожиданной злобой. Гончая и колли прыгают вокруг жертвы и оглашают двор яростным лаем. Огромная черная лайка с утробным рычанием готовилась к решительному нападению. Только палевая дворняга наблюдала за атакой со стороны с холодным спокойствием полководца. Девушке очень повезло, что в руках у нее был зонтик и спортивная сумка, которыми она пыталась отмахиваться от агрессивных псов. – Санчо, ты не боишься сорока уколов в живот? – спросил Корнилов, вскакивая со скамейки. – Я еще не рассмотрел, хорошенькая ли она, – ответил толстенький Коля Санчук, посылая себя резко вперед, как баскетбольный мяч. – А потом я их сам покусаю из табельного. – Еще не хватало! Только попробуй! – крикнул Михаил, на бегу осматриваясь в поисках какого-нибудь первобытного оружия. Но собаки были умнее, скажем, чем мамонты или саблезубые тигры. Палевая дворняга только тявкнула, и ее отряд быстрого реагирования умчался вслед за ней в сторону новостройки. Девушка Санчуку не понравилась еще на бегу. Поэтому Корнилов его догнал и даже обошел на финишной прямой. Было похоже, что репортеры бегут к поп-звезде, чтобы задать ей пару скандальных вопросов. Правда, внешность у «звезды» была довольно проблемной для раскрутки. – Чем это вы так им не глянулись? – Михаил первым задал вопрос, который звучал несколько оскорбительно для невзрачной, полноватой девушки. – От меня собакой пахнет, – просто призналась она, но, прочитав на лицах спасителей недоумение, добавила: – Собака у меня дома, вот они и почуяли врага. – Кошмар какой! – возмутился Корнилов несовершенством устройства живой природы. — А если я дома попугайчика держу, на меня орлы и ястребы будут налетать? – А если я дома жену держу, – поддакнул Санчук, – на меня женщины будут вешаться? Девушка поняла, что с ней заигрывают, и решила начать игру уже со своей стороны. – Вот так идешь одна по улице, – сказала она, оглядывая с лукавым любопытством, которое ей шло, милиционеров. – Все, что угодно может случиться. Собаки вот нападают… – Это легко исправить, – сказал Санчо, не подозревая, какую надежду он заронил этим в девичью душу, полную неясных томлений и определенных ожиданий. – Ваш… молодой человек курит? Девушка взглянула в последний раз на высокого Корнилова, послала ему взгляд, полный прощения и прощания, и полностью переключилась на Колю Санчука. – У меня нет молодого человека, – сказала она тихо и посмотрела оперу в глаза отработанным перед зеркалом взглядом. – Пойдете в табачную лавку, – заговорил Санчук, почему-то со злобой поглядывая на Корнилова, который, наоборот, улыбался, придя в хорошее расположение духа. – Купите самого дешевого табаку, лучше махорки. Растолчете его мелко-мелко, потом возьмете молотого черного перца… – У меня нет перца, – ответила девушка совсем тихо, хотя взгляд ее кричал так, что если бы его подключить к динамику, задребезжали бы стекла в ближайших домах. – Купите в бакалейном отделе, – Санчук даже оглянулся по сторонам, возможно, в поисках спасительной собачьей стаи. – Перемешайте эти два компонента, засыпьте смесь в баночку из-под витаминов «Компливит» и носите всегда с собой. Если собаки опять нападут, вы эту смесь им прямо в морду… Девушка собиралась что-то возразить оперуполномоченному, может, как раз по поводу смеси, но Колю Санчука спасла дворничиха. Современного дворника трудно признать сразу, так как он редко ходит с метлой, но громкий, неприятный голос, коммунальный напор у них остался прежний, знакомый. – Опять эти псы напали на девчонку! – крикнула она, будто находилась сейчас на крыше девятиэтажного дома, а не в двух шагах. — Я уже говорила, говорила! Я уже звонила, звонила… Им хоть кол на голове теши. Никаких результатов. Что я, сама буду за две тысячи рублей ловить этих зверюг? Делать мне больше нечего! У меня и так шесть подъездов и три мусоропровода… А я вас узнала. Вы из милиции. К нам в жилконтору приходили на днях. Не нашли еще убийцу?.. – Здравствуйте, – решил поздороваться Корнилов, раз уж их опознали. – Вы вот говорите «опять». Значит, собаки уже нападали на девушку? – В прошлый раз не нападали, – ответила дворничиха, – в тот раз они одну укусили. Вон из того подъезда девчонка. Да не туда смотрите! Правее, где мешки со строительным мусором валяются. Девчонка, прямо скажу, нехорошая, с парнями, с пивом, с сигаретами. Мне грубит постоянно… Но бог, он шельму метит… – Стреляй в кусты, бог виноватого сыщет, – подхватил Санчук и тут же зажмурился, как от удара сверху по темечку. – Не хотите, как хотите, – злорадно заметил Корнилов. – Еще один сотрудник уголовного розыска остался сегодня без спонсорского обеда… И здорово ее покусали? – Куртку порвали джинсовую. Вот тут, сзади… Когда дворничиха показала, в каком месте пострадала покусанная, Корнилов и Санчук переглянулись. – Быть этого не может, – сказал Михаил. – Версия, как версия, – возразил Санчук. – Не лучше и не хуже других. А вы не подскажете, где у этих собак логово, то есть где они ночуют? – обратился он к дворничихе. – Да вон, промеж гаражей, – дворничиха по-ленински вытянула руку и убежденно продолжила: – Право на гаражи имеют инвалиды. Инвалиды давно померли, а в гаражах теперь стоят иномарки. Разве это дело? Я уже говорила, говорила. Я уже звонила, звонила. Им хоть кол на голове теши… Милиционеры направились к незаконным гаражам, а вслед им смотрели еще не отговорившая дворничиха и уже успевшая разочароваться в жизни, по крайней мере на сегодняшний день, девушка с зонтиком и спортивной сумкой. Гаражи были разные по строительному исполнению, поэтому щели между ними были тоже различны. К внутренней, хорошо скрываемой радости оперативника Санчука ни в один из этих промежутков он пролезть не мог. – Можешь не надуваться, – проворчал Михаил и боком влез между гаражами. – А у тебя версии насчет голубей не появилось? А то бы ты, пузырь, в небе полетал, а я бы тебя за ниточку подержал. – А мне жена сказала, что я здорово похудел за последнее время, – донесся до Корнилова голос Санчука. – Говорит, что живота моего что-то не чувствует. – Так это, может, она похудела? – с понимаем дела предположил Корнилов, который теперь тоже был сведущ в семейных вопросах. – Если бы ты, Санчо, увидел, что народ бросает за гаражи, ты бы на неделю потерял аппетит. – Этим они выражают протест против социальной несправедливости. Я уже все отбивающее аппетит на своем веку повидал. На меня это уже не действует. Корнилов, зачем ты напомнил мне про аппетит? Он опять мгновенно разыгрался. – Если бы я мог словами передать запахи, я бы сейчас тебе очень многое сообщил. – Только труп еще один не вздумай там отыскать. Нам пока с тобой и этих хватит. Ты обращай внимание только на мелкие предметы, Михась, а крупные перешагивай, не глядя. – Дальше мне не пролезть, я так посмотрю, – донесся до Санчука приглушенный голос сильно стиснутого в груди человека. – Посмотри, посмотри… Коля Санчук от нечего делать исполнял странный танец. Он приставил пятку одного ботинка к носку другого и, воображая их одним целым, чем-то вроде скейтборда, стал вращаться, перекатываться, балансировать. Он так увлекся исполнением этих сложных, почти акробатических па, что не заметил, как из-за гаражей показался его напарник. – Танец нераскрытого «глухаря», – прокомментировал увиденное Корнилов. В руке он держал мокрую и грязную, но очень яркую тряпку. – Не узнаешь? – спросил он Санчука. – Пионерский галстук? – Лента свидетельская. Красная, с золотыми буквами. Подержи-ка, я пока отряхнусь. Я со спины не очень грязный? – Точно, это лента Синявиной. – Судя по запаху и количеству шерсти, лежала она как раз в центре собачьей «малины». – По-моему, эта версия становится основной, – сказал Коля Санчук. – Будем колоть эту суку и устроим ей очную ставку с черным кобелем… Насчет «Компливита». С учетом собачьей оперативной обстановки, я такую смесь сделал своей супруге. Ты бы тоже Ане такую сварганил, Михась. Действует безотказно. Я, например, в нее больше верю, чем в газовый баллончик. Многолетний опыт покусанных шпионов и смершевцев… Оперативно, то есть через пару часов, после неторопливого обеда и дороги в отдел, красная лента с золотыми буквами, подсохшей грязью и собачьей шерстью легла на стол подполковника Кудинова. Рядом с тряпкой сверкал металлической чистотой маятник-коромысло, заключенный в сферический каркас. – Как там у Лермонтова? – спросил Валентин Петрович, задумчиво глядя на тихую работу псевдовечного двигателя. – «Ко мне он бросился на грудь, но в горло я успел воткнуть и там… провернуть раза два или три…»? – Два, – сказал Корнилов. – Три, – подсказал Санчук. – Неважно, – кивнул головой подполковник Кудинов, переключаясь. – Данные экспертизы тоже указывают на «многочисленные проникающие и горизонтальные разрывы живой ткани»… – Меня смущает, товарищ подполковник, – встрял в рассуждение начальника Корнилов, – отсутствие на одежде Синявиной слюны и других признаков нападения животного. Только собачья шерсть… – Кстати, насчет слюны, – Валентин Петрович пальцем помог «вечному двигателю» увеличить амплитуду колебаний. – Вам не показалось, что собаки больны бешенством? – Слюна у них не капала, товарищ подполковник, воду они из лужи пили, – отрапортовал Санчук. – Этой весной я ехал с омоновцами в Шали на ГАЗ-66. Водитель у нас был настоящий джигит… Подполковник Кудинов стал их начальником всего пару месяцев назад, причем повышение и очередное звание получил за успешную командировку в Чечню. Харитонов рассказывал, что Валентин Петрович в Чечне с блеском раскрыл убийство главы местной районной администрации. Вообще, в кабинете не прятался, все время стремился на оперативные просторы. А просторы на Кавказе!.. В качестве «новой метлы» он не стал «мести по-новому», то есть наводить в отделе свои порядки. Первый месяц присматривался к людям, много с ними разговаривал. Впрочем, и теперь он разговаривал не меньше. Особенно любил делиться с подчиненными свежими воспоминаниями о Кавказе и находил в них благодарных слушателей. Поначалу приняли его настороженно, но уже через пару недель стали называть Кудинова «папой», а Санчук – «тятей». На ребят он без особой необходимости не давил, начальственные окрики на них не переносил. А вопрос с жильем для Саши Юрченко, растянувшийся на несколько лет, решил за неделю, пользуясь своими «кавказскими» связями. Так что его долгие рассказы считали в отделе грехом вполне простительным. – …Едем долиной, навстречу отара с чабаном. Все, как у Лермонтова и Толстого описано. Вдруг две огромные овчарки бросились к машине. Лают, прыгают, того и гляди через борт перескочат. Морды огромные, мохнатые, клыки острые, желтые. Большие, как медведи, но быстрые, прыгучие. Бежали за нами и прыгали километра два. Кавказские овчарки… Страху я тогда натерпелся. В меня же стреляли из засады, видел еще, как на фугасе машина подрывается… Но такого страха, как от этих кавказских овчарок, я там не чувствовал… Нет, было, вообще-то, и пострашнее… Так вот, был бы в этой собачьей стае «кавказец», я бы ни секунды не сомневался, что убийство девушки – их рук… то есть их клыков дело… |
||
|