"Дмитрий Вересов. Опер печального образа (fb2)" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)Глава 12– Что с тобой, муженек? Возвращаешься домой вроде как пешком и притом еще еле ковыляешь; право, вид у тебя не как у губернатора, а словно ты уже отгубернаторствовал. – Что ты пристал ко мне, Михась? – недоумевал оперативник Санчук. – Никакие агенты к нам не приходили. Кому я нужен, впрочем, как и моя жена. А к тебе приходили? Что предлагали? Китайские фены? Овощерезки? Никогда ничего не бери у торговых агентов. Я купил у них однажды говорящий будильник. Там китайская женщина каждый час говорит: «Два сиса ровно… Сри сиса ровно…» Легли мы спать, а эта зараза ночью тоже каждый час сообщает. Я как стукнул по будильнику, а он, оказывается, для этого и предназначен – петухом запел. Стал я инструкцию к нему искать, не нашел. В мусоропровод выкинул. Целый день из мусоропровода сигналы точного времени раздавались с китайским акцентом, и петух пел… Напарники шли дворами от Московского проспекта. Серые стены бывших общежитий с новенькими оконными стеклопакетами были похожи на шахтеров с угольными лицами и белыми зубами. – Хороший район достался Вальку, – сказал Коля Санчук о подполковнике Кудинове с траурными интонациями в голосе. – Фешенебельный, респектабельный… Вот что значит правильно выбрать жену. Я бы на месте Кудинова вообще от зарплаты отказывался в пользу подчиненных. Особенно тех, у кого бедные жены. Тебе бы, Михась, ничего не причиталось. Тебе вообще повезло: и красота, и наследство, и характер… Корнилов чуть не ляпнул оперу, что кому-то как раз не посчастливилось по всем трем пунктам. Но недаром в отделе говорили, что они понимают друг друга без слов: Коля Санчук вдруг засопел обиженно и отвернулся от Михаила. – Как там Аня маленькая поживает? – спросил Корнилов, умея вызывать у приятеля приступ хорошего настроения. – Анютка в порядке, – действительно просиял Санчук, даже подпрыгнул, чтобы сорвать с нависшей над дорогой ветки случайный листочек. – К вам все в гости просится. Когда моя на нее кричит, Анютка отвечает, что уйдет к тете Ане с дядей Мишей, что они ее удочерят. Хотела вам тут звонить, говорит, поболтать с подружкой. Нашла тоже подружку! – Перестань, – улыбнулся Михаил. – Подружки и есть. В чем же дело? Собрались на выходные и приехали все вместе. Тут Михаил вспомнил, что у них неожиданно появился еще один дом и помрачнел в свою очередь. – Не переживай – не приедем, – успокоил его Санчо. – Попробуй не приехать, сами тогда нагрянем. Только я сейчас не о том… Горобца разрабатывать надо. Это факт. Но по первым двум делам надо работать совершенно отдельно, с третьим убийством никак не соотносясь. Правда, и твою «собачью» версию я бы пока отложил. – Отложил? – изумился Санчук. – А ты знаешь, что Горобец в своем особняке держит двух бультерьеров, специально тренированных, между прочим? – Ты хочешь сказать, что у нас в деле еще собака Баскервилей присутствует? – Если не две. Ты подивись, Михась, какая тонкая партия может быть здесь разыграна. Муж и жена накануне развода и раздела бизнеса, который супруг считает единственно своим. Половинил он его из-за любви или по коммерческим, налоговым соображениям, это не так важно. Главное, отдавать неверной жене ничего не захотел. И вот ему пришла идея инсценировать все, выдать за работу маньяка. Может, книжку прочитал подходящую. Эту самую? Ну, ты говорил… – «Легенда о Тиле Уленшпигеле»? – напомнил Михаил. – Это там за шею щипчиками кусают? Значит, эту, – кивнул Санчук. – Вдруг ее при обыске у него обнаружим? Да еще подчеркнутую в нужном месте? – Размечтался! – Ты дальше слушай. Первая убитая была случайной жертвой. Выбрал поменьше ростом, чтобы бультерьера своего разогреть, пробудить у него инстинкт убийства. А вторую, Людмилу Синявину, уже с расчетом. – Какой же тут расчет? Михалев из «Арлекина» прав: Интернет был забит и материалами, и фотографиями про супругов Горобец. Никакой сенсации в статье Синявиной уже не было, на ситуацию она никак не влияла. – А я тебе вот что отвечу, Михась, – Санчук даже остановился, чтобы сделать театральную паузу. – Второе убийство было им уже запланировано. Потому как два убийства – не серия, а три – серия. Убивать опять первую попавшуюся? Вот тут ему в голову и приходит мысль пусть о небольшой, мелкой, но справедливости… – Мелкая справедливость? Это ты хорошо придумал! – Не перебивай, а слушай. Синявина, конечно, на дело не повлияла. Согласен. Но нахально влезла в чужую жизнь. Интернет Интернетом, а газетку все-таки почитывают, просматривают всякие там слои населения, а не только продвинутая молодежь. Так он Синявину и приговорил. Не исключаю, что свадьбу твою, а вернее, нашу, «ментовскую», он тоже в расчет взял. Менты заведутся, сгоряча наломают дров, ведь эмоции в этом деле плохие помощники. А тут и собачки эти бродячие очень кстати паслись. Хотя где сейчас в городе этих бездомных собак нет? А перевести стрелки с одной собаки на другую нетрудно. Шерсти клок, и готово. А бультерьеры бесшерстные, следов не оставляют. – Послушай, Санчо, друг родной, – хлопнул его по плечу Корнилов, как бы выводя из мечтательного состояния, – ведь третье убийство явно отличается от предыдущих. Первые две девчонки лежат, как ангелочки, сжавшись, спрятав лицо, уткнувшись в землю. А Елена Горобец явно сопротивлялась, лягалась, у нее даже ребра сломаны. Видимо, пнули ее пару раз. Почерк совсем другой. – О чем я тебе и толкую! – не сдавался Санчук. – Нельзя же натравить пса на его же хозяйку. Поэтому пришлось третье убийство совершать по-другому, банально, традиционно, при помощи киллера. – Знаешь, как в газете «Арлекин» получают фотографии убитых девушек? Они даже не утруждаются у нас попросить, хотя мы бы им ничего не дали. Приходят к ним в редакцию студентки из театральных вузов, они их гримируют и фотографируют с красной краской, а если надо, то и с выступившими мозгами. Все просто. Обрати внимание, как они положили на фотографии свою поддельную Синявину. Раскинулась, ногу подогнула, будто дралась, а потом еще пыталась подняться… – Ну? – Точно в такой же позе была обнаружена Елена Горобец. Санчо, убийство Горобец было скопировано со второго по газетной информации. Понял? – Понял, – кивнул головой Санчук, но не сдался. – А ты знаешь, что у Горобца было две собаки? Он их любил. А когда одна из них сделала свое дело, он ее убил. – То есть? – теперь уже изумился Корнилов. – Пропала у Горобца его вторая собака. Бело-розовый бультерьер, зовут Гринго, ошейник какой-то с прибамбасами. – Откуда узнал? – Прессу надо «желтую» читать, не брезговать, – посоветовал довольный Санчук. – Горобец объявление дал о пропаже собачки. А сам убрал исполнителя, киллера хвостатого. Боялся, что песик расколется. Где-то в Озерках его закопал… – Почему в Озерках? – не понял Корнилов. – Так у Горобца дом в Озерках. На берегу Суздальского озера. Не помню только, Большого или Среднего… Что ты встал, Михась? Мы уже, кажется, пришли. Какая там у нас записана квартира? Спустя несколько минут они стояли на лестничной площадке перед красивой, обитой пластиком, дверью. На их звонок открылась дверь внутренняя, глазок загорелся электрическим светом. Глухой незнакомый голос спросил «Кто?», хотя изнутри глазок прикрыла чья-то тень. – Мы к Валентину Петровичу, – сказал Санчук с улыбкой, глядя в глазок, как в объектив фотоаппарата. Свет в стеклянном зрачке дрогнул и сменился тенью. – А! Это хлопцы мои, – послышался тот же незнакомый голос. Дверь открылась с едва слышным щелчком. После зябкого, влажного, зато свежего уличного воздуха, напарники почувствовали запах чужой семьи, где на основе домашнего тепла были замешаны кухонные пары, парфюмерные предпочтения, лекарственные ингаляции. В дверях стоял сам хозяин дома, их начальник – подполковник Кудинов. Горло его было плотно перевязано шарфом, волосы по-домашнему всклокочены. – Заходите, заходите, – обрадовался хозяин, пихая дверь им навстречу, – если, конечно, не боитесь заразы. А если специально зашли, чтобы заразиться и сачкануть работу, тогда пошли на фиг. Корнилов поморщился и посмотрел на Санчука, потому что уже знал ответ напарника. – Зараза к заразе не пристанет, – брякнул оперативник и заговорил жизнерадостно, стараясь приободрить больного: – Правильно делаете, товарищ подполковник, что сначала палец к глазку приставляете и спрашиваете. Еще лучше картонку какую-нибудь повесить на двери… – Не лаптем щи хлебаем, – в тон Санчуку ответил Кудинов, правда, чужим надтреснутым голосом. – В войнушку играть умеем. Ну, здорово. Близко ко мне не подходите. Вот поработал, называется, на даче. Кусты и деревья стриг, а потом холодной воды из ковшика напился. Как мальчишка… А с другой стороны, зачем тогда работать, потеть, если потом нельзя колодезной водицей насладиться вдоволь?.. Правильно я рассуждаю? – Еще бы! – поддакнул Санчук. – Нет большего удовольствия, чем помучиться, попытать себя, а потом удовлетвориться. Тогда начинаешь понимать прелесть простой воды, хлебной горбушки, русской печки, куска мыла. Водица из колодца или родника лучше всяких американских газировок с красителем… Согласен, товарищ подполковник. – Ледяная, ломозубая вода из своей земли, – присоединил свой голос Корнилов, – даже лучше водки. – А вот тут я не согласен с тобой, Михаил, – возразил Кудинов. – Водка – это святое. – И я тоже выражу сомнение, капитан Корнилов, – поддакнул начальству Санчук. – От водки горло еще ни у кого не болело. Кстати, вот тут вам гостинцы от нас, от всего отдела. Ребята все вам желают побыстрее выздоравливать… Напарники стали выгружать из пакетов апельсины от оперов, лимоны от дознавателей, банку липового меда от дежурной части, пучок сухих трав от эксперта-криминалиста, наконец, бутылку водки от себя лично. – Я бы уже назавтра вышел на работу, – развел руками Валентин Петрович, – если бы не Ася Марковна. Вызвала врачей, приковала меня к постели. Осложнение, говорит, осложнение… Давайте вам квартиру покажу. Смотреть здесь было нечего. Квартира походила на современный салон… Но вот чего салон, сказать было сложно. Комнат было, кажется, пять или шесть. Везде царил светлый евро-ремонт с подвесными потолками, напольными покрытиями, со шкафами-купе. Везде было просторно, чисто и неуютно. Трудно было определить назначение комнат. В одной стоял диван, журнальный столик и домашний кинотеатр. В другой – два кресла и музыкальный центр. Еще в одной толстая пальма, похожая на южную торговку, соседствовала с худеньким европейским торшером. Правда, в спальню Валентин Петрович подчиненных не повел. – Я, кажется, понял сейчас, почему домашние животные начинают метить углы и грызть обои, – прошептал Санчук на ухо Михаилу. – Такая здесь стерильность, что так и хочется нагадить. – Без легкого бардака человек жить не может, – ответил также тихо Корнилов. – Без бактерий он заболевает. Вот Валек и слег. Но одна комната была почти жилой, здесь хоть что-то было человеческое. Например, большая волчья шкура, висевшая на стене. На ней старенький кинжал и потертая плетка. Плохая копия с кавказского пейзажа Лермонтова в простенькой рамке на противоположной стене. Но больше всего удивили Михаила высокие, до потолка, стеллажи с плотно стоявшими рядами книг. Они не только обступали половину комнаты по стене, но и пересекали ее поперек, как в библиотеке. Тут же стоял полустул, полустремянка. – Разрешите, товарищ подполковник, – не сдержался Михаил. Он пододвинул стул к одному из стеллажей и взобрался на самый верх. Под потолком он увидел знакомые имена: Шекспир, Сервантес, Диккенс… Корнилов потрогал корешки старых, доперестроечных, собраний сочинений. Полустертая золотая краска, трещинки на сгибах, чуть расплющенные снизу корешки. На противоположном стеллаже, как на другом краю пропасти, Михаил увидел знакомые суперобложки «Золотого фонда японской литературы», там же стояли Оэ Кэндзабуро, Абэ Кобо, Кайко Такэси и другие японские корифеи. – Валентин Петрович, что я вижу? – спросил он удивленно. – Вы тоже читаете японцев? – Нет, Миша, до японцев пока не добрался, – ответил снизу Кудинов. – Пока только их покупаю. Вот выкинут меня на пенсию, тогда буду по-настоящему самообразовываться. Крестьянствовать тоже буду, а не огородничать, как сейчас. Земля не может быть хобби, нельзя быть крестьянином только по выходным. Вот земля мне и отомстила ангиной. Что касается книг, то это у меня настоящая страсть. Влезет в голову, например, что нет до сих пор у меня дневников Пришвина. Поверишь, ночь не сплю, книгу в руки взять не могу. Никак не могу успокоиться. Полцарства за Пришвина! На следующий день с утра на книжный рынок или в «Старую книгу», созваниваюсь с книготорговцами… А потом, когда куплю уже, полистаю денек, и на полку. Еще обожаю книги переставлять, как-нибудь на новый лад. Например, по географическому или историческому признаку, по жанрам, взаимовлияниям. Сижу себе в тишине, переставляю тома с сухой тряпочкой в руках. На каких-то авторах задерживаюсь, листаю, размышляю. Библиотека большая, про многие книги забываю, а тут их словно заново приобретаю, радуюсь, удивляюсь. За библиографическими редкостями, правда, я не гонюсь. – Теперь будем знать, что дарить вам на день рождения, – сказал Санчук. – Тут ты, Санчо, заблуждаешься, – возразил Корнилов, слезая со стула-стремянки. – Вряд ли мы сможем найти хорошую книгу, которой еще нет в этой библиотеке. – Что вы! – воскликнул Кудинов. – Еще так далеко до успокоения. Вот, например, Япония. В один из вечеров обнаружил, что Страна Восходящего Солнца почти у меня не представлена. Вот и подкупил немного. А таких белых пятен в моей библиотеке очень много. – А волчью шкуру вам подарили подчиненные? – спросил Санчук. – Вот, Коля, и не угадал, – обрадовался Кудинов. – Сам подстрелил, там же, на Кавказе. Там, вообще-то, волки не очень большие, в наших лесах они здоровее. Но этот волк ничего себе, вожак, может. Или из наших краев забрел? Это все сувениры с Кавказа. Память, так сказать… – Философ Ницше писал: «Идешь к женщине? Возьми с собой плетку!» – сказал с пафосом Санчук, указывая на висевшую на волчьей шкуре плетку. Коле Санчуку давно хотелось изречь какую-нибудь мудрость, но не народную, а книжную, то есть, по теме. А тут так здорово получилось, словно меткая подпись под иллюстрацией. – Сколько встречаю людей, никогда не читавших Ницше или ни черта в нем не разобравших, так все почему-то вспоминают именно эти слова из «Заратустры», – вдруг резко заговорил Михаил. – Сколько таких эрудитов! Тургенев – «Му-Му», Толстой – Каренина под паровозом, Репин – картина «Не ждали», Ницше – «Возьми плетку для женщин!» Санчо, со словами надо быть таким же осторожным, как с табельным оружием… – А что я такого сказал? – обиделся Санчо. – Разве это не Ницше написал? – Ницше, Ницше, – успокоил его Кудинов. – Я вот Коле, пожалуй, подарю «Так говорил Заратустра». У меня он в нескольких вариантах. – Товарищ подполковник, – предупредил его Михаил, – не мечите перед кое-кем бисер. Он и трех страниц не одолеет… – Одолею! – закричал Санчук. – Вот увидишь, одолею. Если ты хочешь знать, Корнилов, я даже Морьентеса читал и все понял. Ты сам вот Морьентеса читал? – Какого Морьентеса? – Михаил посмотрел на Кудинова, но Валентин Петрович недоуменно пожал плечами. Такого автора он тоже не мог припомнить. – Погодите! Не спорьте, – остановил он гостей. – Сейчас справимся в Литературной энциклопедии, благо она у меня внизу, среди справочной литературы. Моррисон, Моруа… Что-то я не нахожу ничего похожего… Это кто-то из современных испанцев? Я с ними плохо знаком, вернее, вообще… – Вообще-то, я это имя где-то слышал, – сказал Корнилов, – причем, по телевизору… – Нет, он давно жил, наверное, в семнадцатом или даже шестнадцатом веке, – сказал гордый своими познаниями Санчук, сумевший посрамить не только двух книголюбов, но и Литературную энциклопедию. – Жена с работы принесла. Говорит, так здорово пишет, что все понятно. Смотришь в оглавление: «Про женщин», читаешь умное про женщин. «Про глупость» – читаешь мудрые мысли про глупость. Я, например, все понял очень хорошо. Знаменитый такой философ, лысый, в кружевном воротничке. – Постой, Коля, постой, – задумался Кудинов. – Как книга-то называлась, не помнишь? – Отлично помню. Морьентес «Опыты»… – Монтень! – вскричали одновременно и Кудинов, и Корнилов. – Морьентес – это футболист такой, – добавил Михаил, хватаясь за книжный стеллаж, чтобы не упасть от смеха. – Вспомнил, он за «Барселону» играет. Монтень, это старшему лейтенанту Санчуку для повышения культурного уровня, был французом. Валентин Петрович схватился за горло, пытаясь сдержать клокотавший там хохот, причинявший его гландам сильную боль. В этот момент дверь в комнату открылась, и в потоке евро-света появилась невысокая, полная женщина с темными волосами, коротко остриженными, с яркими, но не очень приятными чертами лица. Была она в черном кожаном пиджаке и короткой кожаной юбке, сильно растянутой по горизонтали. – Это что такое?! – крикнула она вместо приветствия. – Марш в постель! Осложнения захотел? Этим-то хохотунам только того и надо. Заболевший начальник – второй отпуск… – Надо это запомнить, – прошептал Санчо, собиратель пословиц и поговорок. – Ася, я только ребятам открыл и библиотеку показал, – совсем осипшим голосом оправдывался Кудинов. – Тебе сейчас только книжной пылью и дышать, – напор Кудиновой не ослабевал. – Быстро на диван, накрыться пледом, лежать, слушать новости с работы и молчать… Три милиционера понуро поплелись в одну из комнат, как застуканные за курением первоклассники. Там Валентин Петрович принял позу поэта Некрасова на картине «Последние песни». Теперь вид у него был не только домашний, но и жалкий. Пока он управлялся с одеялом, Санчук тихо, но строго сказал Михаилу: – Тургенев – не только «Му-Му», а еще и «Ася». – Докладывайте, – не приказал, а попросил одомашненный начальник. Корнилов и Санчук продолжили спор, начатый на улице, но более обстоятельно, изредка прерываясь на выслушивание замечаний Кудинова. Но не дошли они еще и до визита Корнилова в еженедельник «Арлекин», как из соседней комнаты донеслась рекламная какофония включенного телевизора, которую покрыл строгий голос Аси Марковны: – Валико, подойди ко мне на пару слов. Валентин Петрович вскочил с кровати и поспешил на голос жены, пасуя самому себе шлепанцы, чтобы попасть в них на ходу. Корнилов с Санчуком переглянулись, и это общее недоумение их слегка примирило. Когда Кудинов опять принял некрасовскую позу, они уже позабыли свои философские разногласия на почве Ницше и Монтеня. Докладчикам пришлось несколько вернуться назад, чтобы восстановить последовательность событий. Но не прошло и пяти минут, как раздался тот же голос: – Валико, принеси мне, пожалуйста, чайку крепенького и парочку твоих пирожков с сыром. Опять напарники наблюдали быстрый старт их начальника, несмотря на упор в мягкие подушки вместо жестких легкоатлетических колодок. На лбу Валентина Петровича выступила легкая испарина, дыхание заметно участилось. – Может, это специально так, – прошептал Санчук, – чтобы лучше пропотеть? – Не знаю, – отозвался Михаил, – но, кажется мне, что та плетка на стене – не Валентина Петровича. – А, может, она как раз «его», но в другом смысле, – предположил Коля. – Асе Марковне очень идет черная кожаная одежда. Немного даже стройнит… – Стой, стой, стой, – попридержал его Корнилов. – Давай лучше остановимся на первом твоем варианте. И вообще поговорим лучше о предполагаемом убийце… Раскрасневшийся Кудинов опять залез под одеяло, подтянул к груди худые даже под толстым пледом колени, поправил сбившийся на шее шарф. – Ася Марковна очень любит мои сырные булочки, – сказал он с ударением на жене, а не на булочках. – В Чечне научился их печь, теперь вот совершенствуюсь. За стенкой к телевизионным шумам опять прибавился голос госпожи Кудиновой. Валентин Петрович подался вперед, но, расслышав в голосе жены телефонные интонации, повалился опять на подушки. На протяжении всего доклада Михаила не оставляло ощущение, что Кудинов прислушивается не к их спору с Санчуком, не к деталям оперативно-следственной работы, а к голосу Аси Марковны. – Валико, проводи меня… Кудинов с собачьей готовностью выскочил в коридор, вернулся грустный и растроганный. – Вот так всегда. Прибежит, сразу за телефон, толком не покушает, и опять на работу. Только глядя на Асю Марковну, я научился уважать нашего коммерсанта. А ведь мы до сих пор к нему предвзято относимся. Вот, скажем, подозреваемый вами Горобец… После ухода жены Валентин Петрович несколько повеселел, слушал подчиненных с интересом, встревал по существу, попытался их напоить чаем, угостить сырными лепешками, но Корнилов с Санчуком не стали утруждать больного. На прощание он подарил Санчуку «Заратустру», а Корнилову сказал: – Очень рад, что в рядах милиции стали появляться люди начитанные, знающие, что кроме Уголовного кодекса есть и другие книги. – Поправляйтесь быстрее, товарищ подполковник, – пожелал начальнику Коля Санчук, – снимайте поскорее свою повязку, а то кажется, что вас тоже за шею кто-то покусал… – Кажется, я неудачно пошутил по поводу шеи, – неуверенно сказал Санчо на лестничной площадке. – А Марьентес, между прочим, не за «Барселону», а за «Реал» играет. |
||
|