"Дмитрий Вересов. Тихий Дон Кихот ("Анна и ее мужья" #3)" - читать интересную книгу автора

Тут же в дверь осторожно стучались, и еще хрипловатый с утра голос отца
Макария поздравлял их с добрым утром и благодарил уже погромче Бога за
наступающий новый день.
- Ребятушки, надо бы просыпаться, - дышал он в дверную щель, -
помолясь, позавтракать. А я вам потом одну диковинку покажу...
Диковинки его были без всяких таинственных покровов. Отец Макарий
показывал им толстого снегиря на рябиновой ветке, очень музыкальную, по его
словам, сойку, которая прилетала из далеких лесов послушать колокольный
звон, прикормленного на кухне бельчонка с облезлым хвостом, напоминавшим
использованный ершик для мытья посуды, куст крыжовника в монастырском саду с
несколькими забытыми ягодами-льдинками.
- Летом ягоды было видимо-невидимо, - говорил отец Макарий, - а радости
никакой. Только забота одна. Акулине опять же лишняя работа. А сейчас вот,
среди зимы-то, какой подарок! Одна ягодка, а сколько в ней благодати... Так
вот и в городе у вас: народу много, а души человеческой нет. Радости нет,
заботы одни... А в нашем захолустье встретишь старушонку древнюю, скажешь ей
приветливое слово. Она тебя и не услышит, а если услышит, все равно не
поймет. Но чувствуешь бессмертную душу, душой чувствуешь, потому так можно и
без слов поговорить...
Про достопримечательности старинного монастыря, основанного по преданию
еще Иваном Грозным, отец Макарий рассказывал почему-то сухо, почти
телеграфным стилем. Больше сетовал на отсутствие средств и материалов,
медленное восстановление, никак не догоняющее ежегодное разрушение.
Дополняла его исподтишка Акулина. Угощая гостей выпечкой, медом и
какой-то особенной пастилой из крыжовника, пропасть как народившегося в этом
году, она потчевала их и жутковатыми рассказами, словно подливала к простым
напиткам отца Макария чего покрепче от себя.
От Акулины Корниловы услышали страшную историю про красных комиссаров,
которые подвешивали верующих на крюки за ребра прямо в монастыре. Веревки те
на старой монастырской конюшне так и болтаются, а крюки, как водится, потом
своровали.
У Ани от ее рассказа уже начиналось что-то вроде межреберной невралгии.
Но сообщение о краже подействовало на нее успокоительно, как прописанное
лекарство.
Страшнее же мук телесных, по мнению Акулины, были душевные пытки. Ночью
красноармейцы привозили верующих с завязанными глазами в монастырь.
Оставляли на ночь в темном, заколоченном храме. Наступало время людям
справлять свою нужду, что они и делали на ощупь. Утром православные
понимали, что осквернили храм. Некоторые, говорят, сходили с ума от
отчаяния.
В три приема Акулина рассказала историю о песьеголовом народе. Сначала
Ане за стряпней, потом Михаилу в дровяном сарае, а заканчивала опять же на
кухне, за длинным трапезным столом, подперев рукой не щеку, а искривленный
свой нос.
- Феклуша в "Грозе" о песьеголовых людях тоже рассказывала, - сказала
ей литературно образованная Аня.
- В какой грозе? - не поняла Акулина.
- "Гроза". Пьеса Островского. Катерина. "Почему люди не летают, как
птицы?!..." "Луч света в темном царстве"...
Островского Акулина знала или сделала вид, что знала.