"Дмитрий Вересов. Унесенная ветром ("Кавказские пленники" #1)" - читать интересную книгу автора

головой и выдохнуть восхищенно: "Джигит!". Может, мазурки, театральные
ложи, салонные диваны, светские поклоны воспитывают не ту пластику, или
какие-то галуны на одежде были все-таки совершенно лишними, а отделка
снаряжения какими-то серебряными бляхами была богаче, чем следует, но
знающий человек с первого взгляда определял в нем чужака, старательно
желающего показаться своим в этой стране.
Поручик Басаргин, а именно так звали "энциклопедического джигита",
очень бы удивился, если бы кто-нибудь сказал ему все это. Но точно так же в
той, петербургской, жизни он безошибочно, с первого взгляда определял
принадлежность человека к людям comme il faut или il ne faut pas, то есть
благовоспитанным и неблаговоспитанным. И чужак, хотя и говорил
по-французски, и кланялся непринужденно, но тут же бывал разоблачен и
отторгнут Басаргиным как существо чуждое и смешное.
Теперь дошла очередь быть чуждым и смешным самому Басаргину в глазах
молодой казачки. Он это и прочитал в ее взгляде, но понял по-другому.
"Веселая, видно, девка, хохотушка", - решил он и хотел улыбнуться ей в
ответ. Но, вспомнив что-то, послал ей только равнодушно-холодный взгляд.
- Федор, чаю бы с дороги? - сказал он своему слуге, малому
неопределенного возраста и с таким же выражением лица.
- Сию минуту никак не возможно-с, Дмитрий Иванович, - послышалось из
распахнутых дверей хаты, куда Федор заносил барские вещи. - Сначала надо
поклажу в дом занести, да по местам уложить. А то хватишься, а чемодана и
нет. Народ здесь, известно, какой! Хоть и бают, вроде, по-нашему, а
относительно чужого добра - те же абреки, прости Господи. Из-под носа
уведут... А вы: чай, чай! Глотнуть не успеете, кружку горячую упрут...
На самом деле Басаргину не хотелось чаю, он просто не знал, куда себя
сейчас деть. Заминка какая-то с ним произошла. Встал вот посреди двора,
мешая суетливому Федору и спешащим по хозяйственным делам казачкам, а
самому вдруг стало так тягостно на душе, причем беспричинно. Это
продолжалось всего только какое-то мгновенье.
- Все правильно, - сказал сам себе Басаргин. - Так оно и. должно быть.
Скука среди суеты, и одиночество...
Надо было проведать лошадей, особенно своего любимца - гнедого с
белыми чулками, настоящего кабардинца, купленного неделю назад за бешеные
деньги. Но упорно не сбивавший цену черкес тогда сказал:
- Почему дорого? Что говоришь? Пробовал купить ветер? Пойди -
попробуй! Я тебе не лошадь продаю, а ветер...
Такая лошадь ему и нужна была как воздух. Завтра на рассвете он в
бурой черкеске, того самого цвета, который скрывает кровь от торжествующего
врага, на гнедом с белыми чулками пониже колен, как раз под цвет бешмета
всадника, выедет из станицы. Всякий встречный в этот ранний час сможет
оценить его особую кабардинскую посадку. Ведь она тоже стоила ему денег.
Целый месяц старый казак Наумка учил его всем тонкостям этой особой
посадки, принимая, как должное, каждый раз на водку, пока, наконец, не
крикнул сгоряча:
- Вот молодца! Настоящий джигит! Одолел мою науку! Как пить дать,
одолел!
То ли Наумка хотел, чтоб ему еще добавили на водку, то ли просто не
отошел от вчерашнего, но он явно поспешил с похвалой, а Басаргин решил, что
курс наконец окончен. Наумка еще пытался что-то говорить, шмыгая красным