"Елена Николаевна Верейская. Ласточка " - читать интересную книгу автора

еще темно. На столе керосиновая лампа горит.
- Мама! Что это тихо как? - спрашиваю. - Почему нет гудков?
Мама молчит. Возится с утюгом. А папа еще в постели. Руки за голову
закинул, улыбается.
- Папа! Разве еще так рано? Чего ты не встаешь?
- Тихо, говоришь? Гудков нет? - Папа усмехнулся. - Не загудят нынче
гудки, Танюша.
Я начинаю догадываться:
- Забастовка, папа?
- Забастовка, дочка.
Когда я прибежала в класс, - а училась я в церковноприходской школе, -
уже звенел звонок. Гляжу - а Симы, лучшей моей подружки, нет! И Кати нет. И
Люды. А Поля с задней парты наклонилась ко мне, шепчет в самое ухо:
- К нам в общежитие нынче ночью полиции набежало - видимо-невидимо!
Весь барак перерыли, искали чего-то... Увели многих! Катиного папу и
Людиного...
- А... Симы?..
- И Симиного забрали...
А тут входит священник, "батюшка". Вошел туча тучей. Мы все встали.
Дежурная молитву прочла.
- Садитесь, чада мои! - Никого вызывать не стал, а начал чего-то
говорить, говорить... Да сердится так. А я и не слушаю, все об Симе думаю...
Как же они будут теперь? Мама у Симы больная, не работает. Живут в
общежитии, в бараке. Еще выгонит хозяин.
Только потом, уже в переменку, рассказала мне Поля, про что говорил
батюшка. Говорил, что, мол, взбунтовались рабочие, против царя и бога пошли,
а бог их за это накажет. А еще говорил, что, если кто из нас знает, которые
из рабочих самые смутьяны, - пусть ему, батюшке, всех их назовет. А бог нас
за это наградит и все грехи нам простит.
- Нашел тоже дур! - фыркнула Поля.

* * *

Шла я домой - и улиц не узнавала. Всегда, как идешь из школы, из всех
фабричных труб дым валит. Кругом грохот, лязг, гудки! Молот где-то ухает,
пилы где-то визжат. А народу-то! Особенно если во время смены проходишь.
Толпами идут рабочие. Черные, замасленные, закопченные... Усталые идут,
домой спешат.
Иду я по знакомым улицам - не те они, да и только! Торчат трубы заводов
как мертвые. Тихо до того, что даже жутко с непривычки. И народу совсем
мало. Проходят рабочие, не спешат. По двое, по трое, негромко разговаривают.
Не замасленные, не закопченные, чистые, будто в воскресенье. А все-таки на
воскресенье почему-то совсем не похоже.
Гляжу, навстречу мне - Сима. Из лавочки хлеб несет. Идет бледная, глаза
заплаканы. Подошла я к ней, взяла за руку, пошли вместе. Молчу, не знаю, что
и сказать... И она молчит.
- В школу больше не пойдешь? - спрашиваю, наконец.
- Боюсь, прогонит батюшка... Да и мама хворает... Мне бы на работу
куда... Не возьмут!
Помолчали мы.