"Евгений Серафимович Велтистов. Ноктюрн пустоты" - читать интересную книгу автора

День репортера в Нью-Йорке напоминает раскручивающуюся пружину часов.
С утра - просмотр прессы, теленовостей, лент телекса. Для сведения, чтоб
не повторить чего-то уж известного публике. Как всегда, ничего подходящего
для "Всемирных новостей"... Звонок шефу бюро полиции по связям с прессой;
он вскоре передаст дела сменщику. Мои неизменные две-три минуты для
информации: убийства, грабежи, перестрелка групп, арест преступника - вся
ночная жизнь города плывет мимо моего сознания, не вызывая никаких эмоций.
Выпуски местных теленовостей и так перенасыщены всякого рода
происшествиями, разжигающими время от времени дремлющее воображение
обывателя.
В окнах моего номера на тридцать шестом этаже гостиницы "Нью-Эс
Плаза" - куча небоскребов. Знаменитых, вроде Эмпайра, "Пан Ам",
башен-близнецов Торгового центра и безвестных каменных истуканов.
Двухэтажный номер в "Плазе" - с гостиной внизу и спальней наверху - стоит
двести девяносто долларов в сутки. Это дороговато для простого репортера,
но весьма престижно для "Всемирных новостей". Хотя особых удобств там нет,
администрация гарантирует, что тебя не ограбят в лифте. Для солидной
публики - немаловажный довод. Один из Рокфеллеров, записывая мой адрес,
присвистнул: мол, он себе такого позволить не может. Я пояснил
миллиардеру, что, как иностранец, плачу в основном за вид на небоскребы, в
том числе и его - рокфеллеровские. Он понимающе улыбнулся: только семейная
церковь Рокфеллеров куда богаче и шикарнее "Плазы". И пускают туда
бесплатно. Я же, тратя бешеные деньги на шикарные отели, не куплю ни
одного небоскреба.
Наблюдая из окна жизнь небоскребов, я понял, что кто-то хитроумно
придумал эти каменные мешки для такого разноликого города, как Нью-Йорк.
Будто гигантские пылесосы, втягивают они по утрам в себя многомиллионую
толпу американцев - негров, евреев, итальянцев, пуэрториканцев, немцев,
славян, ирландцев, англичан, французов, китайцев, греков, - всех, чьи
предки однажды вообразили себя новыми людьми - американцами, перемалывают
этих разных людей, а вечером вытряхивают наружу опустошенные муляжи.
Вечером Нью-Йорк похож на сверхнапряженный электромеханический
тренажер. Город возбужден, улицы перегружены. Сплошное мелькание колес,
электричества, человеческих фигур. Океанский прибой ритмично ударяет в
каменные стены.
Энергия городской жизни достигает предела. Кажется, вот-вот еще
чуть-чуть, и вся эта скала Манхэттена нервно завибрирует и отделится от
океанского дна, поднимется над Америкой и над всем миром, устремится
вверх, в космос, в бездны Вселенной со всеми своими небоскребами.
Как-то я решил сделать репортаж о вечернем городе. Позвонил в
управление полиции и по его рекомендации приехал в обычный полицейский
участок - кажется, под номером четырнадцать. Дежурный лейтенант Кеннеди
флегматично протянул из-за стойки листок с полагающимся в таких случаях
текстом: "Я, такой-то, по своей воле принимаю участие в патрулировании
города и в случае нанесения мне материального или морального ущерба не
предъявлю полиции никаких претензий".
Росчерк пера - и я в полицейском патруле, на заднем сиденье
ярко-желтой машины, за широкими спинами двух рядовых. Справа - Френк,
подтянутый, с пышными для его лет усами; слева, за рулем - Фил, на вид