"Евгений Серафимович Велтистов. Ноктюрн пустоты" - читать интересную книгу автора

Земля стара и опытна. А если стресс в шестнадцать лет? Сработают ли
природные предохранители, выдержит ли организм?
Я уже думал об Эдди.
И вспоминал сына все те часы, пока мы летели с мистером Юриком над
ледяным панцирем к нашему вулкану.
Я так давно не видел снежной пустыни, что оцепенел в кресле рядом с
Юриком. Сначала он рассказывал мне об огромном разломе, вдоль которого мы
летели, а потом умолк, тоже углубился в себя.
Моя жена Мария не оказалась партнершей в моих делах, как это обстояло
у Лоты с Томасом. Впрочем, сравнение тут чисто субъективное. Баки - фирма,
ее двухголовая монолитная администрация. Я - лицо творческое, в чьи затеи
никто из фирмы не вмешивается, спецкор катастрофы, король-одиночка.
Мария - корреспондент журнала "Супермода", распространяемого в сорока
четырех странах. Она по-своему королева - королева моды. Достаточно
сказать, что в сорока четырех странах женщины последовательно меняют
наряды "Мария" с номером очередного года.
Когда я в Токио, она в Рио-де-Жанейро, когда я уезжаю из дома по
срочному заданию, она вдруг возвращается. Транспорт у нас одинаковый -
самый дорогой и самый удобный, но очень редко пересекаются во времени и
пространстве маршруты. Мне приятно бывает думать, стоя со своей камерой в
гондоле воздушно-реактивного шара над пылающим городом, что где-то в
темноте южной ночи плывет снежно-белый лайнер и все пассажиры провожают
взглядом Марию в платье "северо-восточного циклона", которое она
сконструировала только что в своей голове.
Эдди не мог одновременно путешествовать на лайнере и плыть над
городским пожаром. Он был дома, рос, учился, встречал нас с раскрытыми
объятиями, а сам, наверное, думал: кто же я?
Самолюбия Эдди было не занимать. Первое его самостоятельное слово
было не "папа" и "мама", а "я". Позже он добавил "сам". Так и осталось до
сих пор: "Я сам..." Он с удовольствием слушал мои рассказы, щеголял по
дому, очень похожий на девочку, в платьях матери, но в упорном взгляде
темных глаз, складках под губами, вздернутом подбородке постоянно
чувствовался настойчивый поиск мысли: а я, кто же на этом свете я?
Иногда меня даже пугала его одержимость. Я вглядывался в сына и видел
нечто чужое - как бы маленького Томаса Бака, стремительно идущего к своей
цели, только одинокого, без деловой улыбки.
У Эдди не было друзей. Они его сразу же покидали, едва улавливали в
любой игре чувство скрытого превосходства.
Все это пришло мне на ум не сразу, а когда произошел у Эдди внезапный
душевный слом. Я снимал на Филиппинах наводнение и как раз в моторной
лодке посреди затопленной деревни принял по рации телеграмму от жены:
"Эдди сбежал из дома". Я помчался в Мюнхен.
Несколько дней мы провели с Марией в хлопотах. Как же так: он стрелял
из игрушечных пистолетов... играл в футбол и хоккей... увлекался
поэзией... рисовал иногда целыми неделями - совсем как дед... освоил
мотоцикл настолько, что катил почти на одном колесе, - словом, был как
любой мальчишка! И почему он вдруг перестал быть им?
Оказалось, Эдди несколько месяцев назад бросил школу, бродил одиноко
по дому, валялся бесцельно в постели, а потом вывел из гаража свой
мотоцикл и примкнул к группе мототрюкачей, гастролировавших в городе.