"Идущие в ночь" - читать интересную книгу автора (Васильев Владимир, Ли Анна)

Глава двадцать вторая Меар, день одиннадцатый

— Знаешь, Одинец, этот чародей — такая скотина! — сердито сказала Тури, мерно подпрыгивая в седле. Я покосился на неё. Не спорю, скотина. Чего уж тут возражать?

В следующий миг анхайр Моран, точнее, его человечья сущность, внутренне содрогнулась.

Я был в теле вулха. Красным четтанским днём. Не помнил о том, что делал и видел вулх накануне, а присутствовал при этом. Непосредственно, человеческим сознанием.

Ну и ну! Пробуждайся, память, пробуждайся. Интересно, а влиять на это тело я как-нибудь могу?

После десятка разнообразных попыток я убедился, что не могу. Вулх находился совсем рядом и с немым звериным изумлением взирал на моё трепыхание.

Нет. Власть над телом зверя ещё не пришла. Я просто видел всё, что видел вулх. И мог думать, что заблагорассудится. Ну, и подсказывать вулху тоже мог, только не знаю, стал бы он меня слушать. Всё-таки сейчас его время, а не моё. Моё истекло с заходом Меара.

Кстати, похоже, что вулх неосознанно позвал меня, потому что Тури обратилась к нему с обычной человечьей речью, а вулх знал, что вторая половина оборотня понимает эту речь.

— И ты, серый брат, скотина изрядная, — добавила Тури мрачно. Мои изыскания в теле вулха заняли совсем немного времени — миг. Ведь ничего быстрее мысли под двумя солнцами не существует.

«Это я скотина, а не вулх!» — обиделся я за собрата. Чего зверя ругать? Ругать людей надо, всё зло в мире от них. А звери чисты, как младенцы. Я силился донести это до сознания Тури, но тело вулха не умело говорить по-человечески даже с моей помощью.

— Я, впрочем, тоже скотина, — честно призналась моя рыжая спутница и даже вулх, неведомо как читающий смысл с моих чувств и настроения, излучил тёплый поток задора и озорства. Кажется, он понял, что странные слова хозяйки не более чем дружеское покусывание в шутливой игровой свалке.

Я тоже внутренне усмехнулся. Ну и компания! Скотина-мадхет и скотина-анхайр топают в У-Наринну по поручению скотины-колдуна. Сквозила в этом некая мрачная символика.

Потом был бег, во время которого я, Моран, провалился в чёрную яму. Вулх ещё не мог выдержать моего присутствия в течение всего дня. Я пробуждался в нём ненадолго, пятнами, пока он снова не увлекался чем-то своим, звериным и не изгонял меня во Тьму.

Я вторично обрёл способность видеть и чувствовать, когда вокруг ходуном ходила земля, а из громадной воронки чуть впереди нас едва ли не до неба вздымалось кольчатое тело гигантского земляного червя. Сначала я растерялся, мимоходом подумав: «Весело же проводят Тури с вулхом красные дни!» Потом до меня дошло, что ничем иным, кроме вехи земли, это быть не может.

Благо, что Тури не стала долго пялиться на это безглазое чудище. Развернула Ветра и помчалась прочь, свистнув вулху, который присоединился с радостью. Я тоже присоединился к ним с радостью, правда, мысленно. Невольно вспомнились огни на дне неправильной реки — веха огня выглядела скромнее. Хотя джерхи их знают, эти стихии. Любой пожар начинается с очень маленького и безобидного на вид огонька. Уже проваливаясь в плотное море мрака, я подумал: а ведь около вехи наверняка слоняется Страж. Хорошо, что мы с ним не столкнулись.

Мельком я просыпался ещё дважды: когда Корняга ныл, что хочет пить, и перед самым закатом Четтана, когда смерклось и стало почти темно. Вулх, как всегда, беспокоился перед превращением и не находил себе места. Его бесхитростное звериное «я» не хотело умирать даже временно, и, похоже, он искал поддержки у меня. Но могучие силы, которые полностью изменяли тела оборотней за какие-то мгновения, скорее всего, были несовместимы с бодрствующим разумом. Может, это и к лучшему.

Чувствуя, как толчками откатывает и отступает нестерпимый пересветный жар во всём теле, я, пошатываясь, поднялся на ноги. Я, Моран. Анхайр-человек.

Вокруг неровными зубьями торчали из почвы голые скалы. Невысокие, острые скалы. Эх-ма, опять горы! Честно говоря, я очень жалел, что не удалось постранствовать по дну неправильной реки ещё некоторое время — день или два. Сколько там, поди, диковин! Отыскать бы туда дорогу от Юбена, я б такую торговлю открыл… Только от Юбена, боюсь, большинство караванов дошло бы лишь до Сунарры.

Однако хватит размышлять о пустяках. Где Тури? На этот раз я не стану прятаться и тратить зря драгоценные минуты, которые обязательно нужно употребить на разговор. Короткий… но разговор.

Я увидел её, едва выскользнул из-за раздвоенного, как огромная рогатина, обломка.

— Тури!

Она кошкой прыгнула сверху, с покатой вершины ближайшего камня.

— Ты чего это? — я не понял, что ей понадобилось там, на макушке скалы.

— Не знаю. Захотелось поближе к звёздам, — сказала Тури.

«Мечтательница…»

Ну вот. Встретились. Слова куда-то исчезли, и я глупо стоял перед ней, злясь на собственную тупость и стыдясь наготы. Тьма, уже который день я без своего плаща, который носил много кругов, от пересвета до пересвета! Не люблю оставаться голым, ужасно не люблю.

— Ну, — Тури нарушила тишину, — веху земли мы прошли…

— Угу, — проворчал я, обрадовавшись. Молчать дальше было невыносимо, и первый вопрос получился у меня достаточно дурацким:

— Куда Лю делся-то?

Тури усмехнулась:

— Я это у тебя хотела спросить! Ты его последним видел. Сегодня одиннадцатый день пути, так что завтра нам полагается быть в У-Наринне.

Чушь, до Каменного леса ещё больше трёх дней пути. Почти четыре — по два красных и синих. Да и Лю, когда я его видел, говорил о пяти днях. Только я отвлёкся тогда, увидев испорченные магией самоцветы, и принялся орать на Лю вместо того, чтобы подробнее расспросить о сроках. Даже удивительно, какой же я всё-таки болван!

— Позавчера Лю сказал — пять дней осталось, — сообщил я спутнице.

Она кивнула, словно догадывалась о чём-то подобном. Наверняка догадывалась.

— Лю — урод, — вырвалось у меня. Впрочем, я действительно так думал. — Похоже, у Трона надо будет полагаться только на себя.

О том, что Тури может и не знать о Троне и неизбежной схватке рядом с ним, я подумал много позже.

— А здорово ты вампиру голову снёс мечом! — вдруг сказала Тури, как мне показалось — с восторгом. — Красиво! Я так не умею!

Если бы я был вулхом — я бы завилял хвостом. Любой мужчина знает, что такое женская похвала, да ещё если это именно та женщина, о которой думаешь чаще всего…

Впрочем, что там — мечом махать… Дурное дело не хитрое.

— Это ты молодец, Тури. Без тебя и меча не было бы. А уж что ты с вампирами на верхотуре делала, я и знать не хочу…

Тури опять улыбнулась.

— А ты, что ли, всё помнишь? — спросил я. Интересно всё-таки, как память пробуждается у неё.

— Не всё. Кое-что.

Я хотел сказать сразу многое — что я вечно оставляю её в таких дурацких ситуациях, что и врагу не пожелаешь, а ей приходится выкручиваться за себя и за вулха, который, конечно, предан и старателен, но с которого спросу всё равно мало, что постоянно отвлекаюсь на свои ничего не значащие мелочи, вроде испорченных самоцветов, что, наконец, это именно я завёл нас в Сунарру…

Но вместо этого во мне вдруг проснулся вулх. Не тот вулх, который живёт красным днём, а та часть меня, Морана, которая сознаёт себя человеком, но хочет оставаться беззаботным зверем. Я наклонил голову и, словно малый щенок, ткнулся спутнице в плечо.

До сих пор не понимаю, почему мой внутренний щенок так нравится женщинам. Тури обняла меня и прижалась щекой к взлохмаченной шевелюре на макушке. А в следующий миг тело её мучительно изогнулось — одновременно с первым лучом Меара, вырвавшимся из-за горизонта. Я бережно опустил спутницу на землю и отступил на шаг.

Вскоре в мои глаза взглянула карса. Взглянула, и стала старательно вылизывать и без того гладкую шерсть.

Женщина…

Надевая курткоштаны, я снова вспомнил свой плащ, оставшийся в старой мельнице на берегу Юбена. Слов нет, одежда хорингов хороша и удобна… Да и от всякого оружия спасает почище кольчуги. Стрелы, например, её не берут. Не взяли и огненные шарики вампиров. Но почему-то вдруг мучительно захотелось запахнуться в привычный плащ, наведаться в нуртские трущобы и выколотить из Вара Гремячей Глотки очередную порцию дани, а потом сходить в «Маленькую карсу», испить доброго пива…

Тьфу! Опять я о пиве. Моран, по тебе точно Сунарра плачет!

О «Маленькой карсе» думать буду потом. Пока с меня достаточно и большой — Тури-кошка бесшумно явилась из-за скал и развалилась рядом с нетерпеливо гарцующим Ветром. Вот ведь конь неутомимый! Впрочем, от него так несёт магией, что любое удивление относительно его необычной выносливости становится просто неуместным.

Корняга приплёлся с почти полной флягой воды.

— Привет, Одинец! — буркнул он настороженно. У меня вообще складывалось вполне правдоподобное впечатление, что он постоянно ждёт от меня какого-нибудь подвоха. А чего? Заслужит — получит. Пусть не сомневается.

— Привет, деревяшка, — отозвался я благодушно. — Как твои бока?

— Зарастают… Эх, и почему вы, люди, огонь так любите?

Я хмыкнул. Обыкновенно я промолчал бы, но сегодня хорошее настроение развязало мне язык.

— Потому что огонь — это жизнь, сколько бы ты, пень, не утверждал обратное. Да и не от людского огня ты пострадал.

— Жизнь… Кому жизнь, а кому и наоборот. А что до людского огня, так от него как раз больше всего вреда. Пьянчуга какой-нибудь забредёт куда не звали, костёр не затопчет, а потом на том месте даже трава не растёт. Знаем, встречались. Мы, корневики, давно усвоили: где людей поменьше — жизни всегда побольше. А вы несёте лишь смерть. Или запустение.

— Ого! — я покачал головой. — Старина Унди Мышатник назвал бы тебя философом. Но вряд ли ты, деревяшка, знаешь такое слово.

— Спору нет, слов умных вы, люди, придумали много. Только лучше от этого не стало. И деревья продолжают безбедно расти только вдали от мест, где вы бываете. А рядом с вами вместо лесов всегда рано или поздно получаются вырубки.

Ну и ну! Во даёт, Корняга. Может, он и не знает умных человеческих слов, но в умных мыслях ему никак не откажешь. Интересно, все корневики такие головастые, или только этот уродец? Я почти не помнил событий в лесу корневиков. Надо будет поподробнее расспросить Корнягу. Только помнить покрепче, что он наврёт по обыкновению. Впрочем, даже враньё этого пня-недомерка слушать забавно, а порой и поучительно. Спасибо Унди, он привил мне мысль, что научиться чему-нибудь полезному можно и у самого пустого человека. К пням это тоже относится.

Отобрав у Корняги флягу с водой, я немного отпил, потому что в горле, как всегда после превращения, было сухо, как в колодце, из которого ушла вода, а разговоры с Тури и пнём жажду отнюдь не утоляли.

— Ты-то напился, надеюсь? — спросил я Корнягу, утираясь рукавом.

— Напился… — буркнул тот в ответ. Кажется, он даже бояться меня перестал. Вот к чему приводит благодушное с пересвета настроение — народ распускается и начинает садиться на шею. Теперь я понимаю, почему старшины наёмников всегда злы, как цепные псы, и в любой миг готовы вцепиться в глотку первому встречному.

Если, конечно, это хорошие старшины. Впрочем, плохих я не знал.

Ветер с удовольствием понёс меня вдоль зубчатого разлома — казалось, мать-землю здесь надломили, будто каравай хлеба; обнажившаяся каменная плоть от времени обветрилась и осыпалась, скруглила края и утратила остроту. Много кругов назад неведомые великаны ломали каравай, на котором теперь живём мы. Сколько раз приходили с тех пор Смутные дни? Сколько раз вспыхивала и затихала битва у Трона? Сколько раз являлись Небу и исчезали во Тьме расы, которых даже извечные хоринги назвали бы Старшими?

Наверное, я никогда этого не узнаю. Но вряд ли сильно при этом огорчусь. Зато я испытал нечто другое, нечто, уже давно начавшее меня менять. Исподволь, незаметно, день за днём. Я испытал прикосновение к Вечности. Даже если у нас ничего не получится у Трона, можно считать, что анхайр Моран и его брат-вулх жили не зря. Потому что сотням и тысячам обычных людей не дано испытать подобного прикосновения.

Но только рановато пока считать, что у Трона ничего не получится. Это мы ещё посмотрим. Оборотень сильнее многих существ этого мира. Два оборотня — сила вдвойне. Тем более, два оборотня, которые знают, на что идут.

Нет, Седракс, или как там тебя! Нет, древние хоринги! Ничего ещё далеко не решено. И не рассчитывайте на лёгкую победу. Вообще ни на что не рассчитывайте. Потому что от двух бестолковых молодых оборотней, начавших путь десяток красных и синих дней назад, уже мало что осталось. Путь в У-Наринну и прикосновение к Вечности сильно изменили нас.

Где-то в самой глубине сознания, там, где рождаются мысли, вдруг вспыхнуло и растеклось одобрение. Кажется, я опять ощутил Лю-чародея.

Вот Тьма, нигде от него не спрячешься! Впрочем, плевать. Мне скрывать нечего. А ему, скорее всего, приятно будет узнать, что я намерен честно отработать свою память и свою будущую свободу.

Россыпи валунов живо напомнили мне местность, где в изобилии водились вильты, и я старался быть повнимательнее. Джерхи их знают, этих отродий, опять утащат в свои подземелья непонятно зачем… Кстати, надо будет спросить у Тури — что именно хотели от нас вильты несколько дней назад и как ей удалось от них улизнуть?

Но здесь вильтов, кажется, не водилось. Совсем. Зазубренная стена тянулась и тянулась, равнина постепенно повышалась, а среди каменных россыпей всё чаще стали попадаться заросли густой жёсткой травы.

Ветер косился на неё с неодобрением, заметным даже мне, а карса, брезгливо тряся лапами, обегала такие заросли десятой дорогой. Корняга тоже беспокойно завозился на плече. Что они чувствуют? И почему этого не чувствую я? Это опасно?

Я прислушался к себе. Вроде бы всё было тихо и спокойно. Но скреблось в груди всё же нечто гнетущее и тревожное. Только что?

На всякий случай я взвёл тетиву арбалета. Протяжный скрип рычага подействовал на меня успокаивающе.

Шагов через триста я увидел валяющегося прямо на пути Ветра паука. Размером с крупного кролика. Слава динне, дохлого. Карса замерла перед ним и тихо, почти беззвучно, зашипела.

Странный это был паук, ей-право. Я соскочил с коня; Корняга сдавленно пискнул. Потрогал дохлое отродье носком сапога. И без особого изумления отметил, что паук, помимо размеров, странным казался главным образом оттого, что был железным.

Железный паук, каково, а? Час от часу не легче. Вчера вампиры, сегодня железные твари. Что же он жрёт, джерхова сыть?! Сильно я сомневаюсь, что его железное нутро воспротивится тёплой и трепещущей плоти живых. Это только мы, живые, железо жрать не можем, а наоборот — пожалуйста, сколько угодно. Могу ставить хоть сто монет без риска проиграть.

Брюхо паука сверху было начищено, как корабельный колокол, и украшено затейливым литым крестом. И клеймо посреди креста: одиннадцать звёзд над кузнечным горном.

Скрюченные лапы паука вызывали неприятный холодок на спине. Поеду-ка я… Ветер охотно принял мой вес и поспешил прочь от металлического гада. Карса не отставала, а Корняга — тот, похоже, даже дышать перестал.

Арбалет я не убирал, хотя смутные подозрения, что стрела такому вот созданию повредит не больше, чем щуке ливень, у меня зародились. Глупо думать, что железо боится железа. Чего же, Тьма поперёк, должно бояться железо?

«Воды», — подсказал вулх. Оказывается, он давно был рядом. С тех пор, как я пытался почуять неведомую опасность. Ну, правильно, это вулх умеет куда лучше меня, поэтому и откликнулся на мой неосознанный зов.

Вдруг я подумал, что, в сущности, мы с ним одно и то же существо, а не два разных. Просто нечто разделяющее нас мешает слиться. Стена. Непроницаемая стена. Впрочем, У-Наринна уже ударила в эту стену, и та пошла змеистыми трещинами, теряя камень за камнем, и с каждым днём из незыблемой кладки новые камни вываливались всё легче и легче.

Но не следует отвлекаться. Итак, железные твари могут бояться воды. А могут и не бояться — с железными тварями я ещё не встречался. Просто я следовал жизненной логике, которая чаще всего вполне оправдывала себя. А, значит, придётся следовать ей и впредь.

Кстати, ведь впереди ещё одна веха, веха железа. Уж не её ли это вестник? В самом деле, если вехой земли была пыльная яма с гигантским земляным червём, почему бы вехой железа не быть гигантскому железному пауку? Впрочем, этот паук, хоть и здоровый, но никак не гигантский. К тому же, предыдущие вехи выглядели совершенно непохожими друг на друга. Веха воздуха — колокол на Неспящей башне Запретного города, в который нужно ударить. Веха воды — фонтан, восставший из заброшенного колодца. Веха огня — множество костров на дне неправильной реки. Веха земли — логово земляного червя. Скорее всего, веха железа будет совершенно не такой, какой мы её ожидаем узреть.

Но паучка со счетов сбрасывать всё равно не следует.

Стенка стала загибаться влево, на юго-восток, если верить Меару в небе. Путь в У-Наринну вынуждал нас с Тури постоянно менять направление, сворачивать, идти то на юг, то на запад, то на восток, и тем не менее приближал нас к цели. Я уже перестал придавать этому значение. У необычного пути необычные законы. Главное — знать куда идёшь и полниться решимостью дойти. Впрочем, это касается не только пути в Каменный лес, а вообще всех дорог всех миров.

Железная птица выпорхнула из-за угрюмых серых глыб неожиданно, Ветер даже дёрнулся от испуга и всхрапнул. Ну, вот, начинается.

Потом появилось целых три паука. На этот раз не дохлых. Похожий на маленькое зеркальце глаз птицы отразил нас с Ветром и Тури. Даже Корняга на плече у меня был ясно виден. Бедная карса прижала уши и сжалась в комок. Я её понимал — она могла проявлять чудеса храбрости в драке с вампирами, лютиками или даже хорингами, но против железа её когти и её зубы бессильны.

А потом появился Страж. Я сразу опознал его — это был Страж Руд. И, конечно, он был соткан из первородного металла, от кончиков когтей до сверкающей гребнеобразной макушки. И свита его была сплошь металлической: две птицы, пёс, и три паука. Пёс, похожий на угловатого уродливого вулха, присел и утробно заскрежетал. Наверное, эти звуки означали грозный рык. На рык они не очень походили, но были, бесспорно, грозными. Во всяком случае, мороз по коже они пускали.

Страж воззрился на меня. И я на мгновение умер.

Я не испытал ничего нового — сотни раз я умирал на пересвете. Поэтому и испугался не слишком.

Плоть моя была Стражу чужда, непонятна и неприятна. Он любил и искал только металл. И моё железо радостно откликнулось на его зов. Запели, потеплев, метательные ножи на запястьях. Коротко ухнул хадасский кинжал на поясе. Переливчато засвистели наконечники арбалетных стрел в колчанах. Тихо заурчали монеты в кошеле. Тренькнули бляшки на ошейниках, и моём, и карсы. Еле слышно зазвенели металлические части упряжи Ветра и звонко цокнули подковы. А поверх всего этого вплёлся мощный и величественный аккорд Опережающего. Страж почтительно склонился в ответ этому звуку и, напоследок, сомневаясь, взглянул на Корнягу.

А, Тьма, вот уж где нет ни крупицы железа, так это в нашем бродячем пне. Вот незадача-то… Со Стражем Руд не сильно повоюешь…

Корняга мелко-мелко задрожал, но даже я почувствовал, как что-то старое, ржавое и рыхлое отозвалось в нём, где-то в самом сплетении корней. Я облегчённо вздохнул, а Страж, секунду поколебавшись, решил, что этого всё же достаточно. Лязгнув, как оброненый на каменный пол нож, он исчез в каменном разломе. Туда же порхнули и птицы; секундой позже скрылись пауки, беспорядочно перебирая тонкими звенящими лапами, а последним ушёл недовольный пёс. Чем он остался недоволен — уж и не знаю, но перечить хозяину своему не посмел. И на том спасибо.

— Уф! — сказал я с облегчением, когда всё закончилось, и Страж убрался по каким-то своим загадочным рудным делам глубоко под землю. — Слава тебе, синяя корова, отбрехались…

Словечки из запаса любимых выражений Унди сами собой срывались с языка в минуты облегчения и расслабленности, да и в минуты наивысшего напряжения тоже.

Я обернулся к Корняге.

— Скажи на милость, деревяшка! В тебе-то он что нашёл? Ты же пень-пнём, откуда в тебе железо?

— У меня гвоздь в корнях. Старый, правда, и ржавый весь… От пива, кажется, ржавый.

— Гвоздь? Тьма поперёк, откуда в тебе гвоздь? Да ещё железный?

— Люди, — уклончиво ответил Корняга. — Не в лесу же я его заработал?

То ли история была неприятной, то ли Корняга не нашёлся, чего соврать, но углубляться в подробности он не стал. Да я и не допытывался. Интересная, однако, у нашего тихони-пня была молодость! Впрочем, что я знаю о корневиках? Ещё меньше, чем о вильтах, и гораздо меньше, чем о хорингах. Собственно, только то и знаю, что понял из общения с Корнягой. К тому же, у меня сложилось впечатление, что лихая молодость у нашего пенька ещё далеко не закончилась.

— Ну что, госпожа Тури, — обернулся я к карсе. — Похоже, одну причину, почему Лю нацепил на нас ошейники, я уже выяснил и нашёл её весьма убедительной. Поди попробуй угадать, в чей день мы бы столкнулись со Стражем Руд? Вот он и заставил носить ошейники обоих.

Но что-то мне подсказывало, что если это и причина, то не единственная. Не шли у меня из головы поиски хорингами Ведущего и бусина, зашитая в кожу ошейника. И у меня зашитого, и у Тури.

Итак, веха железа…

Хм. Я прислушался к себе, в непонятному чувству, которое вело меня в У-Наринну. И оно возражало.

Нет. Вовсе не пройдена веха железа. Страж к ней не имеет никакого отношения. Просто тут где-то недалеко от поверхности проходит богатая жила, вот он и является путникам, чтоб проверить, кто они. Рудокопов он даже допустил бы к породе. Меня просто не тронул, потому что я люблю железо и пользуюсь им, а, значит, жила частично предназначена и для меня.

Эх-ма! Попадись все диковины пути в моём родном мире, где-нибудь поближе к Юбену, я б такое дело затеял! Клянусь Тьмой и Небом — границы Диких земель сильно отдалились бы на запад!

Но сначала нужно отработать память. Я покосился на висящий в зените Меар и пустил Ветра галопом.

Впереди смутно маячил одинокий пологий холм, а на самой макушке его чернела каменная плита. Десять монет против одной, что там есть надпись!

Корняга зашевелил корешками, хватаясь за ремни курткоштанов, а карса лениво потрусила следом. Ещё один шаг к У-Наринне. Ещё один шаг.

Кажется, мы успеваем. Если в ближайшие дни не произойдёт ничего особенно неприятного. Хотя неприятности имеют обыкновение случаться именно тогда, когда способны наиболее сильно повредить. Так что повременим с беспочвенными радостями и победным громом военных труб.

Конь впечатывал подковы в гладь залитой синим днём равнины. Стена из скал осталась позади. Да здравствует скорость и оба Ветра — один свободный, второй друг!

Холм медленно полз навстречу, словно панцирь исполинской черепахи. Ветер рысил так ровно, что я почти не подпрыгивал в седле. Плита на вершине холма из чёрной медленно обращалась в тёмно-серую.

В гору Ветер пошёл тяжелее — спасибо Стражу, я сообразил, сколько в нас железа, а оно весит, известное дело, немало! Но Ветра это задерживало не слишком. Кажется, я уже упоминал, что говорил Унди (упокой Тьма его нетрезвую душу!) по поводу доброго скакуна.

На вершине я соскочил на гладкую, омытую многими дождями и облизанную терпеливым временем землю. Корняга немедленно сполз с плеча и заскрипел корешками, разминая их. Камень косо высился совсем рядом, глядя плоской стороной на север. Как я и полагал, на нём была выбита какая-то надпись, но письмён подобных я никогда прежде не встречал. Они были непохожи на письмо людей из-за Юбена, на затейливые сплетающиеся узоры-буквы хорингов, на старинную клинопись Хадаса. Правда, угадывалось нечто общее с полустёртыми знаками на стенах пещер северных варваров, но сами варвары разучились писать и читать ещё до прихода первых ледников, а секрет древних знаков давно утратили. Неудивительно, что до сих пор никто не разгадал смысла тех надписей.

Боюсь, что камень, серой тушей застывший передо мной, так и останется немым. Те, кто научил его говорить, явно не позаботились научить хоть кого-нибудь слышать его слова.

Я тупо таращился на несложные закорючки, гадая, что же они могут означать.

— Три монеты! — неприятный голос заставил меня вздрогнуть. — Всего лишь три монеты, и я расскажу тебе, что написано на камне.

Обладатель неприятного голоса был стар, морщинист, бородат, а росту в нём случилось не больше, чем в Корняге.

— А с чего ты взял, будто я отдам тебе деньги? — осведомился я подозрительно. Всегда ненавидел попрошаек! Хотя это чучело явно пытается изобразить, что продаёт знание, истинная его природа от меня не укроется: попрошаек я нутром чую за добрую милю.

— Если ты хочешь знать, что здесь написано — отдашь, — уверенно сказал карлик. На чём могла зиждиться его уверенность, я пока не понимал.

— А с чего ты взял, будто я хочу это знать? — тем же неприветливым тоном задал я второй вопрос. Однако карлика было трудно смутить.

— Раз стоишь здесь, значит, тебе предначертано выбрать один из путей. Пока не прочтёшь надпись, ты его не выберешь. А пока не заплатишь, не прочтёшь.

Вот как! Интересные веники. Не слишком ли много тебе известно, а, недомерок?

У меня, безусловно, имелись три монеты. У меня имелось куда больше трёх монет, да к тому же я мог расплатиться и не монетами, а самоцветами, или, там, пряностями. Но потому всё это у меня и не переводилось, что я не спешил делиться своим кровно заработанным с разными пронырами вроде этого.

— Послушай, борода, — я сменил тон на выдержанно-миролюбивый. — Неужели я похож на человека, у которого есть целых три монеты?

— Та похож на человека, — нагло ухмыльнулся карлик, — у которого есть целых сто тридцать семь монет в кошеле на дне вот этого двумеха, тридцать монет рассыпным серебром в другом кошеле — в сумке, шестьдесят три самоцвета в шкатулке рядом с первым кошелем, в двумехе, по тридцать четыре меры хадасского перца и корицы…

Я невольно разинул рот. Тьма! Да я сам не знал, сколько именно у меня осталось монет!

— …я уж не говорю об оружии и мелких, но ценных безделушках, которыми можно расплатиться, — закончил карлик. — Так что не пудри мне мозги, уважаемый.

— М-да, — протянул я. — Может, ты заодно знаешь, как меня зовут?

— Нет, — спокойно ответствовал карлик. — Это мне ни к чему.

Но ухмылка и не подумала сойти с его самодовольной бородатой рожи.

— А теперь меня послушай, грамотей, — я резким движением схватил его за ворот и рывком приподнял в воздух. — Сейчас я возьму нож, который тебе так по нраву. Вот этот, хадасский. И вспорю тебе брюхо. А потом затолкаю тебе кишки в глотку. Идёт?

Карлик изумлённо мигнул.

— Но… я же тогда не расскажу тебе о надписи!

Я рассмеялся. Далась ему эта надпись! Путь к У-Наринне я и так видел яснее ясного. С холма на юг, а потом отклониться к востоку немного. Всего и делов-то, что прислушаться к себе.

— Я знаю, куда иду, и без твоей паршивой надписи, — проворчал я. — Просто ты мне не понравился. И надоел до маленьких джерхов.

Неожиданно карлик извернулся, пихнул меня ногой в живот и вырвался. Упал на четвереньки, но проворно вскочил и намерился шмыгнуть куда-то за камень, но позади него неслышно возник Корняга, даже не скрипнув ни единого раза, и от души приложил подобранным где-то корявым сучком по темени. Карлик безмолвно рухнул мне под ноги.

— Молодец! — похвалил я Корнягу. — Правильный пень!

Тот едва не засветился от гордости.

— Да чего там! Пара пустяков. Мне он тоже не понравился…

Я ухмыльнулся.

— Я даже знаю почему, дорогуша.

Корняга насторожился.

— И почему?

— Потому что он слишком похож на тебя. Такой же нагловатый и самоуверенный враль. Было бы странно, если бы вы друг другу понравились!

За спиной фыркнула карса. Карлик очнулся было, но, увидев совсем рядом с собой зубы, жёлтые глаза и кисточки на ушах, снова лишился чувств. Тури брезгливо понюхала бороду карлика и отошла в сторону.

«Ну? — вопрошал её взгляд. — Долго мы собираемся тут торчать?»

— Нет, недолго. Сейчас потрясу этого уродца и дальше поедем. Потерпи чуточку, милая, ладно?

Карса равнодушно распахнула розовую пасть. Зубки у неё и впрямь производят впечатление!

Я легонько похлопал карлика по щекам, но тот либо притворялся, либо действительно перепугался сильнее, чем мне показалось.

— Может, бросим его? — с сомнением протянул Корняга. — На кой он нам?

Но я уже принял решение и не собирался его менять. Карлику я задам всего один вопрос. Задам — и уеду.

— Не думаю, что ты поступаешь правильно, — ответили мне. Я сначала хотел прикрикнуть на обнаглевшего сверх всякой меры Корнягу, но тут сообразил, что голос-то звучал не его.

Распрямился я быстрее освобождённой пружины.

У камня сидел на толстом бревне, которого ещё секунду назад не было, Жош. Мой приёмный отец. Погибший много кругов назад при резне в Храггах.

Дыхание у меня перехватило. Тьма! Что происходит?

— Здравствуй, Моран. Я рад, что ты всё ещё жив.

— Кто ты?

— Тот, кого ты видишь. Анхайр Жош.

— Но ведь ты умер в Храггах!

— Не далее как несколько дней назад ты тоже умер. И что же?

Действительно — что же? Я, широко распахнув глаза, глядел на Жоша.

— Где ты был все эти круги?

— Это неважно, Моран. Я — нигде, и пребуду там вовеки, если вы с Тури сделаете всё, как надо. Я умоляю тебя, не совершай ошибки.

— Ты говоришь об этом карлике?

— Не только. Но и о нём тоже.

— Но зачем мне надпись на камне? Зачем мне этот мелкий вымогатель с нечистой бородой и бегающими глазками? Я знаю, как идти в У-Наринну. Прекрасно знаю.

Жош устало прикрыл глаза, и от этой до боли знакомой картины у меня перехватило дух.

— Путь в У-Наринну лежит через каждого из нас. Каменный лес пророс в людских душах — там лишь холод и мрак. Холод, мрак и камень. Куда подевались тепло и свет? Куда подевалась доброта? Как ты можешь придти в У-Наринну, не найдя пути среди мёртвого камня собственной души? В лабиринте, где ты обречён скитаться до конца дней? Неужели тебе нравятся холод, мрак и камень, Моран? Неужели тебе не хочется, чтоб внутри было светло и тепло, как в Храггах, пока их не отыскали следопыты Чистых братьев?

Слова застряли у меня в горле. Я снова почувствовал себя маленьким и глупым щенком рядом с матёрым, седым и умудрённым долгой жизнью вулхом.

Тьма!

— Что с тобой, Одинец? — удивлённо проскрипел Корняга. — С кем ты разговариваешь?

Он что, никого не видит?

Я обернулся к нему. Пень, помахивая дубинкой, стоял совсем рядом. Жоша он действительно не видел — понять это было несложно. И карса не видела, просто равнодушно сидела поодаль и пялилась на меня, явно скучая и не в силах уразуметь — почему мы не продолжаем путь.

В тот же миг Жош вместе с бревном исчезли, а карлик снова притворился бесчувственным и зажмурился. Думал, я не замечу.

— Так-так, — я легонько пнул его. — А теперь отвечай, но только правду. Это твоя работа? Я имею в виду морок.

Наверное, что-то изменилось в моём голосе, потому что бородач ответил. Смиренно, и, похоже, правдиво.

— Моя.

— Я так и думал.

Корняга в ожидании веселья поигрывал сучком-дубинкой, готовый пустить его в ход в любой момент. Нет уж, пень, не будет тебе веселья.

— И второй вопрос, старик. Мне действительно важно знать, что именно написано на этом треклятом камне?

На этот раз карлик ненадолго задумался.

— Я всё равно не умею читать эти письмена, — пробормотал он тихо.

— Так что отвечать на твой вопрос нет смысла.

Я усмехнулся. И полез в кошель.

— Держи, — я бросил в пыль под ногами не три, а целых пять монет. Потом подумал, нагнулся, поднял их, очистил от пыли и протянул старику.

— Пять монет — совсем небольшая плата за тепло и свет в собственной душе, — сказал я. — Спасибо, старик. И извини, если я тебя напугал.

Карлик шмыгнул носом, принимая монеты в коричневую ладонь, и какое-то время мне казалось, что он вот-вот бросится к своему любимому камню и исчезнет. Но он остался на месте.

— И тебе спасибо, Моран… Признаться, ты меня удивил.

Удивил! Надо же!

Умение насылать мороки, навеянные памятью того, на кого они насылаются — не редкость. Любой захудалый чародей это сможет. Даже неотёсанная деревенщина, даже самоучка. И я прекрасно сознавал, что Жош был не настоящий, а такой, каким я его себе представляю. Так что, если говорить грубо и коротко, бородач-карлик меня надул, как опытный рыночный кидала купца-простофилю.

Но только я-то твёрдо знал: неважно, кто произнёс слова истины. Важна сама истина. Так получилось, что старик сослужил мне добрую службу.

К тому же… Дать одинокому старику пяток монет, если у меня их… э-э-э… сто тридцать семь, кажется — не это ли первый лучик света в моём личном Каменном лесу?

Корняга глядел на меня, словно на умалишённого. Но благоразумно молчал.

А я заново увязал двумех, вскочил в седло, и помахал карлику на прощание ладонью.

— Бывай, старик. Ещё раз спасибо.

До самого пересвета я пребывал в смутном состоянии — не то заново переживал встречу с Жошем, не то бесцельно блуждал по глухим закоулкам сознания, пытаясь понять, почему там так темно и пыльно. Карса без определённой цели шныряла вокруг, и отчего-то не охотилась, хотя могла бы. Корняга что-то почуял и притих на плече, даже не ныл, что вечером нечего будет жрать. И ладно. Не хотелось мне сейчас на него орать. И драться ни с кем не хотелось. Да и есть тоже.

Вечером, незадолго до заката, я развёл костёр. Свет, так свет. Хотя, это моим синим утром бывает темно, а сейчас мрак не успеет опуститься, наоборот, отступит перед сиянием сразу двух светил. Только тени обретут необычный фиолетовый оттенок.

Когда Четтан метнул из-за горизонта первые красные стрелы, я забылся, исполненный надежды, что с сегодняшнего дня в каменных потёмках моей души с каждым пересветом будет прибавляться тепла и света.