Русанова Вера Туманный берег

Часть первая. Олеся.

Небо все ещё было сиреневым, хотя над темными верхушками деревьев уже висела блеклая луна. Пахло хвоей и влажными, гниющими опилками. Из под колес "Опеля" то и дело с легким чирканьем вылетала дорожная галька. Грунтовка, начавшаяся с полчаса назад, казалась бесконечной.

- Куда мы едем? - спросила блондинка, уже не скрывая досады. - Я могу, в конце концов, узнать, куда и зачем мы едем?

Она была почти уверена в том, что Тим опять не скажет ничего конкретного: нервно потрет плебейскую лысину на затылке, жалко улыбнется и забормочет про какой-то там "сюрприз"...

Сюрприз! Господи, какой может быть сюрприз на кошмарной кривой подмосковной дороге, вихляющейся между двумя угрюмыми стенами леса, да ещё чуть ли не в одиннадцать часов вечера?! Затопленная водой яма, из которой они не выберутся до самого утра? Или перегородивший грунтовку трактор?

- Потерпи немного, дорогая, - он, действительно, прижал ладонь к затылку, словно промакивая пот, и коротко откашлялся. - Еще каких-нибудь десять минут - и ты все узнаешь... В самом деле, потерпи!

- "Десять минут" было полчаса назад, - ей вдруг стало почти смешно. Я специально засекла время.

- Видимо, я немного ошибся в расчетах. Дело в том, что эта дорога даже не отмечена на карте...

- Отлично!.. Сам собой напрашивается вывод о том, что мы, вообще, свернули не туда, куда нужно... Кстати, я так и не могу узнать, куда нам было нужно?

- Я прошу всего лишь о десяти-пятнадцати минутах!

Женщина ничего не ответила, расстегнула сумочку, достала сигареты и закурила, щурясь на луну, кажущуюся близкой и водянистой. Темнело очень быстро. Тяжелое небо теперь низко нависало над лесом. Жара спала, верхушки елей слегка покачивались от ветра.

Монотонно шуршала галька, приемник, включенный на минимальную громкость, изредка выплескивал мощные симфонические аккорды Вагнера, откуда-то справа время от времени доносился кроткий и пронзительный писк ночной птицы... Синицы?.. Господи, при чем здесь синица?.. "Спой мне песню, как синица тихо за морем жила, спой мне песню как девица за водой по утру шла"... Уроки сольфеджио много лет назад... Хохочущая соседка по парте: "Спой мне песню, как девица тихо за морем жила, спой мне песню как синица за водой по утру шла!".. Если наоборот, смешно получается, правда?".. Не смешно. "Девица", тихо живущая "за морем" - это не смешно...

- Я же говорил: десять минут! А ты волновалась, - удовлетворенно заметил Тим, чуть притормаживая и поворачивая налево. - Почти приехали.

От неожиданности она вздрогнула, взглянула на недокуренную сигарету в своих пальцах, швырнула её прямо в форточку. Впереди показался какой-то полуразваленный забор, за ним - приземистое строение - то ли сарай, то ли гараж, потом из-за деревьев выступила стена двухэтажного дома.

В окне второго этажа горела свеча. Все это выглядело смешно и глупо, как в дешевых триллерах с непременным последующим появлением маньяков и вампиров. И ещё этот нелепый цирковой запах опилок!.. Однако, на сердце отчего-то стало тревожно. Она ждала чего угодно: роскошной загородной базы отдыха со столиком, сервированным на двоих посреди пустого ресторана, той же базы отдыха, но с целой толпой приглашенных или, в конце концов, уютного домика на берегу какого-нибудь озера. Но только не этого - не угрюмого, явно нежилого здания с дрожащим язычком желтого пламени в темном прямоугольнике окна, не деревянной оградки с покосившейся калиткой, не вкрадчивого стрекотания невидимых цикад.

Райдер остановил машину возле забора.

- Что все это значит? - спросила блондинка, внезапно и постыдно сорвавшимся голосом.

- Еще минуту, - пробормотал Тим, выбираясь из салона. - Подожди меня здесь. Всего минуту!

Женщина попробовала возразить. Он, вскинув руку в словно бы виноватом, но в то же время, решительном жесте, попросил её помолчать. Взглянул на освещенное окно, снова потер лысину. Резко опустил голову, почти упершись подбородком в грудь, как всегда делал перед тем, как принять какое-нибудь важное решение. И пошел к дому, осторожно приминая светлыми летними туфлями влажную траву.

Она тоже вышла из машины, отвела челку со лба, посмотрела на небо. Вокруг луны проступил странный черный ободок, как будто неумелый детсадовец, рисуя вечернее небо, жирно обвел блеклый круг мягким карандашом.

Тем временем, скрипнула деревянная дверь - Тим зашел в дом. Свеча на втором этаже все так же горела, и женщине вдруг показалось странным, что человек, который ждал в комнате, не спустился со свечой вниз, чтобы встретить гостей. Не мог же он, в конце концов, не услышать шума подъезжающего автомобиля?!

Ей вдруг стало холодно. Ужасно холодно в легком летнем платье с открытыми плечами. Голые руки от самых плеч покрылись "гусиной кожей". Она уже собралась забраться обратно в машину, когда услышала странный звук. Отвратительный, чавкающий. Как будто в едва начавшую бродить опару бросили камень. Затем глухой стук. И еще... Было что-то еще. Или ей это только показалось?

Первым её желанием было немедленно завести мотор и рвануть отсюда подальше. Вторым - прижать к груди какую-нибудь подушку, чтобы сердце не так колотилось, и чтобы тот человек в доме, тот, который забыл в окне свечу, не услышал его частых, гулких ударов...

Тишина. Опять ни звука... Огонек горит ровно, лишь слегка вздрагивая от ветра... Блондинка убрала руку с капота, почувствовав что пальцы противно вспотели и дрожат... Сюрприз. Какой ещё сюрприз?! Если все это глупая шутка, то... Что будет, если вся эта ночная жуть окажется лишь нелепой причудой Тима, она придумать не успела.

Судорожно сглотнула, отлепилась от машины и осторожно, на цыпочках, пошла вперед, прислушиваясь к каждому звуку. Как ни странно, единственным, что её теперь относительно успокаивало, был влажный запах свежих опилок. Значит, где-то поблизости лесозаготовительный комбинат. Или просто строится чья-то дача. Но, в любом случае, рядом люди!

Калитка скрипнула. Потом заскрипели ступеньки. Тонкий острый каблук едва не застрял в щели. Ремешок, обхватывающий пятку, больно натянулся. Перед тем как толкнуть дверь, женщина посмотрела наверх и увидела, что свеча в окне по-прежнему горит. "Ну, если все-таки это идиотский розыгрыш!.." - промелькнула в голове досадливая и, одновременно, истерическая мысль. Она взялась за холодную металлическую ручку, слегка налегла на дверь плечом и...

В доме было темно. Очень темно. И только луна, заглядывающая в окошко, бросала на пол сизый прямоугольник света. А в этом прямоугольнике лежали нелепо вывернутые ноги Тима. Брюки на левой ноге задрались, обнажилась волосатая голень. Блондинка распахнула глаза, отчаянно замотала головой и отступила к стене. И увидела кровь на белой рубашке. И залитое кровью лицо. И страшную рану на голове. И ещё часы. Расколотый циферблат часов на правой руке. Наверное, Тим пытался закрыться от удара...

Теперь она уже была уверена, что ей ничего не послышалось. Перед тем, как раздался этот жуткий чавкающий звук. За секунду, за долю секунды до этого Тим Райдер успел слабо и отчаянно выдохнуть: "Беги!"

Скользя спиною по шершавой стене, она сделала шаг к двери. Еще. И ещё один. А потом на её затылок обрушился удар. И, падая лицом вниз, она успела подумать о том, что умирает, о том, что все ужасно глупо и до странного просто, и ещё о синице, бредущей куда-то с коромыслом и гремящими ведрами...

Что было в самом начале? С чего все началось? С запаха хвои? С разноцветных бликов, ползающих по выпуклым бокам елочных игрушек? Или с того, что белые ажурные гольфы куда-то пропали из кабинки? Пропали - и все! Их не было ни под лавкой, ни в мешочке с физкультурной формой, ни в рукаве цигейковой шубки.

Олеся Кузнецова только второй день ходила в детский сад и не знала, что полагается делать в таких случаях. Вся группа собиралась на музыкальное занятие, а она сидела на низенькой лавочке и безутешно плакала.

Отворилась дверь. В раздевалку вошла незнакомая нянечка в белом халате и косынке. Приветственно улыбнулась воспитательнице Антонине Васильевне, кивнула в сторону Олеси:

- У вас, я гляжу, опять - вой до небес?

- Что? - та рассеяно сощурилась и на секунду оставила в покое пышный зеленый бант на голове Тани Гулякиной. - Какой вой?.. А-а-а! А я и не слышу: так галдят, что хоть уши ватой затыкай. И так сегодня с утра голова раскалывается... Так, дети, кто вопит? Что у кого случилось?

- Новенькая вопит, - немедленно наябедничал кто-то из группы. - Она гольфы потеряла.

От осознания утраты Олеся принялась плакать ещё горше. Однако, услышала, как Антонина Васильевна каким-то другим, странным тоном сказала нянечке:

- О! Иди-ка сюда. Сейчас что-то покажу. Ты такого ещё не видела.

Через секунду Олеся поняла, что этим "чем-то" оказалась она сама. Воспитательница присела перед ней на корточки, насильно отвела руки от лица, почти ласково спросила:

- Ну, и что плачем? Найдутся твои гольфы - никуда не денутся! Все хорошо, все нормально... Ну, не надо, маленькая! Скоро на улицу гулять пойдем, потом обед будет, тебе компотика дадут. Любишь компотик? А потом Новый год будет. Дедушка Мороз подарки принесет: и платьице, и гольфики, и туфельки...

Все это время незнакомая нянечка стояла рядом и с интересом всматривалась в лицо "новенькой". Олесю это отчего-то ужасно злило, а при словах о том, что Дед Мороз принесет новые гольфы, а, значит, старых уже никогда не будет, она и вовсе впала в истерику.

- Ну, ладно, ладно, ладно! - Антонина Васильевна почувствовала, что сделала промашку и резко сменила тактику. - А ты кем на Новый год хочешь быть? Принцессой? Мальвиной? Золушкой?

- Крокодилом, - бесхитростно поведала Олеся, на секунду прекратив всхлипывать. - Крокодилом Геной.

Воспитательница уже спрашивала её об этом, прекрасно знала ответ и, похоже, просто провела "показательные выступления" для нянечки.

- Видала, а? Крокодилом!

- Ага, - весело отозвалась та и бесцеремонно помяла пальцами волосы "новенькой", как будто покупатель в магазине, пробующий на ощупь ткань, из которой сшито платье. - Крокодилом. Надо же!.. Интересно, в кого её, правда, вырядят то? Хорошо было, когда полгруппы - снежинки, полгруппы зайчики. А в этом году - кто в лес, кто по дрова...

- В кого её могут вырядить? - Антонина Васильевна поморщилась. - Мать не замужем, копейки получает. Посмотри, во что девчонку одевает!.. Но я тут уже узнала насчет платья - шикарного, импортного: мы на Новый год из Олеси куклу сделаем.

- Какую куклу?

- Натуральную. В сценке она у нас будет участвовать.

- Н-да.., - нянечка подобрала валяющуюся под ногами вязанную рукавичку и положила её на кабинку. - Кому-то Бог дает деньги, любовь, мужиков, а кому-то вот таких вот детей... Мать-то хоть что из себя представляет? Красивая?

- Куда там! Обыкновенная серая мышь. Папа, видать, "Ален Делон" был.

Дальше они заговорили о чем-то своем, об Олесе на время забыли. А она в это время заметила подозрительно знакомый гольф, высовывающийся из соседнего шкафчика, и поспешила выяснить отношения с хозяином кабинки. Плакать больше не хотелось. Хотелось только спрятать гольфики куда-нибудь подальше, а вечером узнать у мамы, почему воспитательница назвала папу Валеру "Ален Делоном".

Потом она не могла вспомнить, что ответила мама на этот вопрос. Да и ответила ли вообще? Зато с поразительной четкостью в памяти отпечаталась Новогодняя елка, запах хвои и разноцветные блики, ползающие по выпуклым бокам сверкающих елочных игрушек. "Петрушки", "зайцы", "лисички". Орда марлевых "снежинок" и длинноногий мальчик в костюме худой бесхвостой мартышки, обиженно объясняющий всем, что он "чебурашка". И она, Олеся, в роскошном розовом платье с поясом, завязывающемся на спине в огромный бант.

Рукава платья были присобраны, из-под юбки выглядывали белые кружевные панталончики. Она стояла на стульчике и громко отвечала на вопросы девочки, игравшей в сценке "хозяйку куклы". А у стены сидели родители детсадовцев и почти испуганно перешептывались, качая головами. Она слышала. Слышала многое из того, что они говорили. И впервые в жизни ощущала странное, незнакомое волнение.

- Бог ты мой, какая красота!.. Как с картинки! - шептали чужие дяди и тети. - А волосы, волосы!.. Это же надо такой уродиться!.. Не ребенок, а ангел... В прежние времена говорили, что такие долго не живут...

"Темно. Глазные яблоки словно печет изнутри. И ужасно болит затылок. Кошмарная, разламывающая боль... Отчего так темно? Почему холодно?.. Лето. Сейчас лето. Июль. Двенадцатое июля. Вечер. Или уже тринадцатое?.. Господи, Тим!.. Где я? Что происходит? Отчего так темно?"

Женщина сморщилась, с силой надавила сразу всеми пальцами на лоб, помотала головой и осторожно села. Ее тут же затошнило. Пришлось поспешно задержать дыхание и прилечь обратно на холодный пол, чувствуя, как рот заполняется отвратительной кислой слюной.

Глаза постепенно привыкали к темноте, и она начинала различать мрачные сводчатые стены, стеллажи из неструганных досок справа и каменную лестницу слева. Лестница в несколько ступенек вела наверх и заканчивалась низкой дверью с железным кольцом. Опилками здесь не пахло. Зато пахло сумасшествием, путешествием по времени - чем угодно, но не реальностью.

Какой-то подвал. Каменный пол, кое-где поросший мхом. Гниль. Отчетливый запах гнили. Не хватает только скелета в углу и летучих мышей, громко хлопающих перепончатыми крыльями... Все это было бы смешно, если бы не Тим. Если бы не расколотый циферблат часов, не густая, липкая кровь на его лице...

Она вдруг представила это так ясно, что у неё перехватило дыхание.

"Бедный Тим! Несчастный Тим Райдер... Бедная я. Господи, что будет со мной?!"

Блондинка осторожно подняла руку и ощупала затылок. Шишка, ссадина, но голова цела. Похоже, её просто оглушили. Зачем? Для чего? Что она делает здесь, в этом вонючем подвале? Почему её не убили сразу? Чего от неё хотят? Почему убили Тима?

Убили... Только сейчас она отчетливо поняла, что Тима Райдера убили. Ударили лопатой, топором или чем ещё там, по голове. И убили. Теперь его нет. Есть только кровь, запекшаяся на его лысине, и нелепо вывернутые мертвые ноги... Наверное, он все ещё лежит там, в прямоугольнике лунного света. А этот человек? Человек, зажегший в окне свечу? Он тоже там?

Словно в подтверждение её мыслей наверху послышались шаги. Пронзительно заскрипели половицы, что-то с грохотом упало на пол. Она почувствовала, как в животе становится пусто и холодно. От кончиков пальцев к плечам и шее побежали мурашки. Поджав под себя голые оцарапанные ноги, женщина переползла к деревянным стеллажам и забилась в самый угол.

"Вот сейчас откроется дверь", - подумала она с паническим ужасом. "Нет... Сначала лязгнет кольцо, потом дверь откроется, и я увижу того, кто ходил наверху. Он будет со свечой. Здесь темно... Кто это будет? Господи, кто это будет?! За что мне все это?!"

Однако, вскоре звук шагов наверху стих, а дверь так и не отворилась. Ей даже показалось, что она слышала скрип кресла или дивана.

Сердце все ещё колотилось где-то под самой ключицей. Но она заставила себя встать, придерживаясь рукой за неструганные влажные доски. Голова кружилась, но ноги, слава Богу, держали. Сделала несколько неуверенных шагов и тут же упала на четвереньки, замерев как зверь, почуявший опасность - наверху снова заскрипели полы.

Теперь к запаху гнили примешивался запах крови. Ее собственной крови. Разбитые колени невыносимо саднили.

Женщина отползла назад, к стеллажам, нащупала позади себя доску. Пальцы наткнулись на что-то маленькое, округлое и твердое. Сощурившись, она поднесла непонятный предмет близко к глазам. Это оказалась луковка. Обыкновенная, почти мумифицировавшаяся луковка. Шершавая и кисло пахнущая старостью. Наверное, когда-то здесь был самый обычный подвал, в котором хранились овощи и банки с вареньем. Клубничное, смородиновое, малиновое...

Она поняла, что сейчас разрыдается. От того, что все так ужасно, так несправедливо и жестоко. Почему она? Почему именно она?! Почему все это должно было произойти именно с ней?!

Варенье... Набор детской посуды: глубокая тарелочка, мелкая тарелочка, чашка и розеточка под варенье. На каждом предмете - зайчик и медвежонок... Мама... Если бы здесь была мама... Если бы она знала!

"Я не хочу умирать", - прошептала она одними губами. - "Я не умру. Я не могу умереть. Я обязательно выберусь. Со мной не может произойти ничего плохого. Я молодая, я красивая, мне ещё так мало лет".

Тупо и упрямо, как гнилой зуб, заныл затылок. Блондинка прижалась лицом к шершавым доскам и беззвучно заплакала...

Это была суббота. Да, точно суббота. Поздний вечер. И сладкий аромат черемухи в воздухе. Естественно, холод собачий. Девчонки вырядились в какие-то плащи и куртки. А Олеся надела пушистый белый кардиган, черную водолазку и кремовую гофрированную юбку до щиколоток.

- Замерзнешь! - мрачно предупреждала Ленка Жданова. - В общагу вернешься синяя, как цыпленок.

- Она-то как раз и не замерзнет! - отзывалась Ксенька. - Это ты домой на метро потащишься, а ей стоит руку поднять - двадцать иномарок в ряд остановятся.

- Во! Двадцать как раз хватит. - Ленка удовлетворенно кивала. - Все и поместимся.

Это был её пятый курс. Последний год в институте. Последняя весна перед госэкзаменами. Конфликты исчерпаны, ссоры забыты. Да, честно говоря, Олеся почти ни с кем и не ссорилась.

Первое время на неё смотрели странно, как на существо с другой планеты. Но она была слишком красива для того, чтобы её воспринимали как реальную, земную соперницу девчонки. И, как ни странно, слишком хороша для того, чтобы просто так, "на удачу" подкатывали парни.

Олесе недавно исполнился двадцать один год, и у неё до сих пор никого не было. Однако, она абсолютно не печалилась по этому поводу. Просто знала: день настанет, он придет. И это будет Он. Самый сильный, самый умный, самый прекрасный на свете...

Была суббота. Поздний вечер. И сладкий аромат черемухи в воздухе... Что же потом? Три последних сигареты в Ксенькиной пачке. Чей-то обиженный вопль: "Вот, значит, так, да? Меня "с хвоста"?!" Олесе, собственно, было все равно: тогда она ещё не курила. Потом Ленка Жданова... Да, точно Ленка Жданова пожала плечами: "Крику-то крику! Вон киоск на той стороне улицы: скинуться да купить!"

Чуть впереди - низенькие серые воротца подземного перехода. Но, Боже ты мой, как неохота до них тащиться!.. Полупустынная улица, с изредка пролетающими мимо автомобилями. Короткий шелест шин. В сверкающих темных дверцах на секунду длинным бликом отражается свет фонарей...

Она сначала почувствовала, а потом уже поняла. Именно почувствовала, а не услышала... Стремительная волна невыносимо плотного воздуха. Всепоглощающий, звериный ужас. Уже потом - резанувший по глазам росчерк фар. (Как глупо, как странно они метнулись в сторону! Словно перо, выводящее последнюю, хитрую закорючку на росписи).

Визг Ксеньки. Неожиданно низкий, утробный крик Галочки. Так обычно кричат мужики в кабинете у стоматолога. Сама Олеся не успела ни взвизгнуть, ни закричать. Откуда-то изнутри к горлу вдруг прихлынула кровь. Тело нелепой дугой взвилось в воздухе. И первым реальным ощущением стал удар об асфальт.

"Мамочки! Больно как!" - подумала она отчего-то с обидой. И с обидой же посмотрела на окровавленный рукав ещё недавно белоснежного кардигана. Потом её затошнило. Холодное небо крутанулось перед глазами. Захотелось перевернуться на бок, но сил вдруг не стало.

Две белых тумбочки в холле первого учебного корпуса. Две банки с красными гвоздиками. Две фотографии с черной траурной лентой. На фотографиях - улыбающиеся девушки. Лист ватмана формата А1. Черной тушью выведено: "Студентки выпускного курса... Трагически погибли". И так далее...

Олеся так часто видела это в своих лихорадочных полуобмороках-полуснах, что почти поверила. Она знала, что зацепило её и Галочку. Водитель оказался нормальным - не сбежал, не затаился - наоборот, едва не сшибая светофоры, повез их на собственной машине в больницу. Но Галочка умерла. Прямо там, на заднем сидении, обитом нежной ворсистой тканью.

Олеся узнала об этом, когда лежала на столе в свете бестеневой лампы, а медсестра срезала с неё остатки одежды и смывала кровь ватными тампонами. Тогда она поняла, что тоже умрет, и ждала этого момента с тупой покорностью.

Разрыв печени. Повреждена правая почка. Перелом большой берцовой кости. Множественные переломы запястья. Практически раздроблена кисть...

Лицо, правда, почти не пострадало. Так, несколько глубоких царапин и ссадин. Потом на неё приходили посмотреть, как на "Мону Лизу" - в порядке обязательного ознакомления с прекрасным. Олеся лежала и беззвучно плакала. Она чувствовала, что скоро умрет.

Мама примчалась из Перми на второй же день. Давно планируемая поездка в Москву обернулась ночевками на скрипучих стульях в длинном больничном коридоре. Комендант институтского общежития любезно предложил занять пока койку дочери, но мать лишь собрала туалетные принадлежности из тумбочки и кое-какие вещи.

А Олеся думала о том, что черное трикотажное платье совсем новое, что его жалко и стоит оно не мало. Что мама и так потратится на похороны, что похоронить её, Олесю, можно будет и в чем-нибудь другом (какая разница?). Так пусть уж мать оставит платье себе: рост у них приблизительно одинаковый. Фигуры, конечно, разные. Но ведь можно расставить платье в швах, а талию подчеркнуть пояском?

Женщину с только что прооперированной язвой желудка привезли в палату в четверг вечером. Перегрузили с каталки на кровать, задернули шторы и ушли. Мама взглянула на неё с неудовольствием: от новой соседки слишком веяло смертью - это могло только усугубить Олесину депрессию. Однако, женщина довольно быстро очнулась от наркоза, еле слышно представилась:

- Меня Наталья Максимовна зовут... А вас?

Улыбнулась матери, ободряюще (ободряюще!) кивнула Олесе. Как выяснилось, ей недавно исполнилось пятьдесят два года, у неё был шикарный аквариум со скаляриями и гурами, муж - бывший преподаватель автодорожного института, и сын Вадим.

Сын Вадим пришел с трехлитровым термосом куриного бульона в пятницу утром. Одной рукой придерживая на груди белый халат, сел на стул рядом с кроватью, взял пальцы Натальи Максимовны в свою ладонь...

Когда он ушел, Олеся попросила у матери зеркало и крем. Обычный, питательный и тональный ("чтобы не выглядеть, как бледная поганка").

- Что, раздумала умирать? - спросил во время обхода приятно удивленный доктор.

- Раздумала, - ответила она со спокойной улыбкой.

Тогда мать почти испуганно молчала. ("Только бы не сглазить, не спугнуть!"). Это уже потом, когда напоминанием о больнице осталась только необходимость принимать лекарства да периодическая ноющая боль в покрытой шрамами руке, она начала бурчать:

- И почему ты у меня такая дурочка? Ну, почему, а? Стоило до двадцати одного года нос от парней воротить, чтобы потом вот так? И ведь, главное, на что позарилась? На физиономию смазливую? Нищий программист! Гол, как сокол! Одни сплошные амбиции, да еще, наверное, бывших любовниц хоровод!

- Но ведь бывших же? - уточняла Олеся.

- Еще не хватало, чтобы нынешних!.. Поди, понимает, какой камень драгоценный ему достался?!

- Ой, мама, брось! - сердито отмахивалась она. - "Камень, камень!"... И, кстати, он не нищий: у него, слава Богу, своя собственная, отдельная квартира в Люблино.

- О! - радовалась мать. - Не иначе, как Наталья Максимовна сыночка отселила, чтобы девок своих в квартиру не водил... Ох, Олеська-Олеська! Ничего-то ты ещё в жизни не понимаешь. С такой внешностью, как у тебя... Эх, да что там говорить! Ты ведь за дипломата какого-нибудь могла выйти, за бизнесмена. Да хоть даже за артиста! Лучше бы ты, как любила в детстве Михаила Боярского, так и любила бы дальше.

- Михаил Боярский женат.

- А с твоего Вадика только и корысти, что холостой...

Впрочем, все это было много позже. А тогда она, тяжко опираясь о костыли и придерживая левой рукой повязку на животе, добиралась до закутка между вторым и третьим этажом. И там они с Вадимом целовались, не обращая ни на кого внимания. Олеся смеялась сама над собой: над тем, что она такая неуклюжая и беспомощная, над тем, что всюду торчит гипс, да ещё эти ужасные костыли. Смеялась и счастливо замирала от звука его голоса. И гладила его каштановые волосы, сбегая легкими пальцами к щетине на щеках. И благодарила судьбу за тот, вылетевший из-за угла "Жигуленок"...

Шагов наверху не было слышно уже, наверное, минут десять. Женщина вытерла тыльной стороной ладони слезы, сняла туфли и на цыпочках подошла к двери. Сидеть и дальше возле полусгнивших стеллажей, ожидая неизвестно чего, было, по меньшей мере, глупо. А ещё было больно сгибать ноги: ссадины на коленях успели подсохнуть и затянуться легкой коростой. Но она все же присела на корточки и заглянула в ржавую замочную скважину, на несколько секунд задержав дыхание.

Темная стена. Справа - короткий коридор и кусок окна. В окне - черные деревья. Луны не видно.

Ей вдруг явственно представилось, как чья-то тень закрывает скважину. Незримое присутствие по ту сторону двери. Кислое тяжелое дыхание. И свеча. Дрожащий, тоскливый огонек...

Ноги мгновенно ослабели. Блондинка села прямо на верхнюю ступеньку, глубоко впиваясь в кожу, провела ногтями от кисти к локтю правой руки.

"Нельзя раскисать! Нельзя! Только не сейчас! Потом! Когда-нибудь все это закончится. Когда-нибудь все это будет только жутким воспоминанием!"

За дверью - ни звука. Где-то рядом лежит мертвый Тим. Его открытые глаза скошены вниз и влево. Как будто в последнюю секунду перед смертью он вдруг заметил бегущего по полу таракана. Кровь на лице. Разбитый циферблат часов...

Она осторожно толкнула дверь. Дверь не подалась. Толкнула сильнее. Результат тот же. Сильно надавила плечом. Заперта. В общем, этого и следовало ожидать... И все равно, нельзя паниковать!

Ее не убили сразу, значит, она зачем-то нужна. Убили Тима, а её оставили в живых. Кто? Зачем? Почему?.. Может быть, это как-то связано с его бизнесом? Деньги? Проблемы с фармацевтической компанией?.. Чушь. Не может этого быть. При чем, в таком случае, она? Абсолютно ни при чем. Да, и кто она такая? Просто красивая женщина при неуклюжем, но умном и денежном мужчине?.. А, может быть, её просто пожалели? Решили оставить в живых? Но зачем тогда заперли?.. Заперли. Действительно заперли. Дверь стоит, как влитая в косяк. Сколько на неё ни дави - даже не шелохнется!

Если её с самого начала не хотели убивать, то почему не бросили, оглушенную, посреди дороги? Ведь она все равно ничего не видела и никого не смогла бы опознать... Какое лицо было у человека, ударившего Тима по голове? Какие руки?.. Она не видела ничего, кроме свечи в окне.

Блондинка встала, опершись рукой о ступеньку, и, болезненно поморщившись, спустилась по лесенке вниз. Снова скользнула к стеллажу, легла животом на пол, просунула пальцы глубоко под доски. Тоже стена. Холодная каменная стена. Откуда-то пробивается едва заметный сизый свет. Но откуда?

Хорошо хоть крыс нет!.. О, Господи, какая глупость! Ей подумалось, что так недолго и сойти с ума. Какие ещё крысы, если там, в доме, сидит убийца?! Кто он? Что ему надо от нее? А, может быть, его поступки, вообще, не попадают под обычную человеческую логику? Может там какой-нибудь сумасшедший?

Явственно потянуло сигаретным дымком. Шагов, впрочем, все равно не было слышно. Женщина поспешно отряхнула с платья комья мокрой земли, взялась обеими руками за вертикальные деревянные балки и встала на нижнюю полку стеллажа, как на ступеньку. Нельзя больше плакать, нельзя сидеть и ждать, кто бы ни курил сейчас там, наверху, в заброшенном темном доме. Где-то должна быть элементарная вентиляция. Или в таких подвалах вентиляция не предусмотрена?.. Мама моя, как все-таки болит голова! И Тим... Неужели это, в самом деле - все? Нет Тима и словно не было ничего, связанного с ним?.. Нет Тима.

Вторая полка под ногами угрожающе заскрипела. Блондинка задохнулась от ужаса и прижалась всем телом к стеллажу, как кошка, распластавшаяся по висящему на стене ковру.

"Сейчас", - промелькнуло в голове. Только одно короткое и страшное слово "сейчас". Сейчас он войдет, увидит, что она очнулась, замахнется и...

Легкий шорох наверху. Шаги. Кажется, скрипнула дверь. Не подвальная другая. Снова тишина...

Женщина осторожно поставила ногу на следующую полку. Протянула вперед дрожащую руку. Снова камень. Или... нет? Просто холодная слежавшаяся земля? Мох? Ну, конечно же, мох! Ворсистый, мягкий мох. И земля!

Она всхлипнула, по-детски искривила губы, и с остервенением принялась царапать стену, тут же до мяса обломав несколько ногтей.

"Здесь давным-давно могло все прогнить!" - с лихорадочной, отчаянной надеждой внушала она себе.

"Может быть, каменная облицовка в подвале - сплошная бутафория? Здесь могут быть доски, глина, земля! Здесь может быть все, что угодно... Мамочки! Только бы! Только бы..."

Вадим никогда не заводил разговора о своих бывших женщинах, но Олеся и так догадывалась, что их было немало. Взять хотя бы эту девочку с его работы. Так себе девочка - черненькая, маленькая, передние зубы чуть великоваты, грудь, едва ли, первого размера.

Но, если быть совсем объективной, то ничего - обычная средняя баба. Ничего... Все бы ничего, если б она так не смотрела на Вадима и на неё саму, на Олесю. Кажется, сейчас дырочку взглядом прожжет. И ненависть, и зависть, и ещё черт знает что! Посредственная у юной мадемуазель профессиональная подготовка. Весьма посредственная. Кем она там у них числится? Штатным психологом? Стрессы помогает снимать шизующим программистам и мальчикам, занимающимся компьютерным дизайном?

Что ж себе тогда не снимет? Или, по крайней мере, не найдет отвлекающий момент, легко и изящно переключив собственное внимание с одного объекта на другой? Есть же у них для этого всякие профессиональные штучки-дрючки.

Острые коленки. Банальное карэ. Одежда, правда, дорогая. Видимо, девочка неплохо зарабатывает. Побольше Вадима. За что, спрашивается, ей платят? За какие-такие особенные заслуги?

Вадим сидит за своим компьютером днями и ночами, причем денег едва хватает, чтобы сводить концы с концами. А все эти бабы, тетки... Наштукатурятся с утра, нацепят весь свой ювелирный арсенал и тащатся на работу едва ли к одиннадцати. Интересно, с которой из них, у него прежде был роман? В принципе, почти все они, исключая самых пожилых, ведут себя так, что можно подумать все, что угодно.

Шатенка Марина с мягкими локонами, лежащими на плечах. Вечно: "Вадим! Вадик! Вадечка!" Ее, Олесино, присутствие нарочито не замечается. Ее просто нет - пустое место!..

Буфетчица - наверное, ровесница Вадима. Лет тридцать, а то и все тридцать пять. С завидным постоянством умудряется проливать на Олесину одежду чай и кофе. Вадим, конечно, удивляется: "Люся! Да что с тобой такое?!" Люся виновато улыбается, извиняется, приносит чистую салфетку, чтобы промокнуть пятно...

А чем лучше эта секретарша? Или насквозь прокуренная рыжеволосая дылда, работающая, кажется, в отделе маркетинга и усиленно строящая из себя "своего парня"? Все они, без сомнения, относятся к ней, как к хищному чудовищу, явившемуся из ниоткуда и похитившему их любимого, их драгоценного, их родного Вадима Бокарева.

Иногда Олеся с ужасом думала о том, что становится женоненавистницей. Самой натуральной женоненавистницей, умудряющейся в каждой встречной бабе разглядеть непосредственную угрозу своему личному счастью. Не спасала ни прежняя уверенность в собственной красоте, ни мамино телефонное: "Не бросила ещё своего любезного?.. Нет?.. Ну, ладно, пусть сидит, на тебя молится... Конечно, он на тебя должен молиться! Не ты же на него!.. Пойми, наконец, девочка: таких как ты, если в мире с десяток найдется - и то хорошо. А мужская красота? Да кому она нужна? Мужик должен жену с детьми любить и деньги в дом приносить. Вот и все!"

Теперь она знала, что такое - ревность. Однако, сцен Вадиму не закатывала, подозрениями не терзала и в ящиках стола не рылась. В конце концов, какая разница, кто был с ним до нее? Главное, все уже прошло, ничего этого больше нет.

Есть его однокомнатная квартирка в Люблино. Продавленный диван с отваливающимся подлокотником. Ее полотенце висит в ванной. Ее вещи занимают две полки в шкафу.

"Красавица из пятой квартиры", - говорят про неё соседи. И, бог с ним, с тем, что было "до", гораздо важнее подумать о том, что будет после. "После завтра", после их свадьбы... Да хоть о том же старом диване, который пора заменить, в конце концов!

И все же...

Это было в тот день, когда Вадим получил очередную смехотворную подачку своего босса и предложил сходить в ресторан.

- Давай лучше купим что-нибудь? - неуверенно предложила она. - "Ложе любви" поменяем или смеситель в ванной? А то скоро соседи снизу счет за ремонт нам выставят.

- Да ты мещанка?! - Вадим в притворном ужасе округлил глаза. - Это как же можно ставить на одну доску романтический ужин и какие-то там сантехнические прибамбасы?! Ты бы ещё бачок для унитаза купить предложила!

- Бачок, кстати, тоже нужен.

- Не хочешь в ресторан? Правда, не хочешь? - он взял её ладошку и прижал к своей щеке. - Ну, и не пойдем! Дома поужинаем. Тоже со свечами... А купим диван! Или тебе что-нибудь. Колечко хочешь? Или духи?

Олеся мгновенно устыдилась, растроганная его внезапной нежностью. Поспешно отказалась от своих планов, связанных с приобретением бачков и смесителей. Начала настаивать на походе в ресторан. Не слушая возражений Вадима, вытащила из шифоньера оба своих "парадных" платья. Принялась копаться в лифчиках и колготках.

Он поцеловал её в затылок. Попросил:

- Надень вот это, сиреневое. Оно тебе очень идет.

- Цвета фуксии, - поправила Олеся.

- Ну, цвета фикуса! Один черт, - согласился Вадим, смешно коверкая слово.

Они задержались дома еще, наверное, на полчаса. А потом-таки пошли. И когда Олеся, прекрасная и счастливая, шла в платье "цвета фикуса" по холлу, казалось, что не только люди, но и духи зеркал любуются ею с почтительного расстояния.

Им достался столик рядом с белой решеточкой, увитой темно-зеленым плющом. На белоснежной скатерти в фарфоровой вазе стояли розовые хризантемы, тускло поблескивало столовое серебро. Струнный квартет наигрывал Моцарта. Все было просто чудесно, а при мысли о смесителях и бачках для унитаза делалось смешно и стыдно.

И вот когда Вадим предложил выпить за будущее, из-за дальнего столика встала невысокая женщина с тщательно уложенной прической. Ее спутник, немолодой и кудрявый, проводил женщину неодобрительным взглядом. Вадим обернулся только тогда, когда та подошла совсем близко. Удивленно округлил глаза, хлопнул себя ладонью по коленке:

- Алка? Ты что ли? Откуда ты здесь взялась?

- Да уж взялась, - женщина пожала плечами. Кивнула на Олесю. - Жена? Невеста? Знакомить будешь?

- О, простите дамы! - спохватился он. - Леся, познакомься, это Алка моя давняя подружка. Когда-то неслабо пили вместе в одной студенческой компании... А это - Олеся. Моя почти жена.

- Вечно у тебя "почти", - Алла усмехнулась и присела на свободный стул. - Вон какая девушка красивая! Чего ещё ждешь?

- Да ничего я не жду. Говорю тебе, заявление в следующем месяце подаем... Скажи лучше, Борьку Данилевича давно в последний раз видела?

Олесе на секунду показалось, что Вадим несколько смутился и намеренно увел разговор в другую сторону. Даже глаза опустил, уставившись на носок Аллиного туфля. Туфель был белый, лаковый. Рядом с шелковой нитяной строчкой поблескивало золотое сердечко с хвостиком - такое, какое рисуют на пиковых тузах. Наверное, носок был узковат, потому что сквозь тонкие капроновые колготки бугристо выступали уставшие и синие вены.

- С Данилевичем твоим тыщу лет уже не пересекались. Да и где? Я ведь в стационаре сейчас работаю, - Алла, согнув пальцы, рассматривала свои розовые ногти на свет. - И платят больше, и работа интереснее. Я ведь на микропедиатрии специализировалась... Хотела пойти в Центр семьи и брака, но потом передумала и, в общем, не жалею... Аксенов тоже куда-то запропал: развелся, говорят. Васю тут как-то встретила - посидели, поболтали, кофе выпили... Вот такие дела!.. У тебя-то что интересного, кроме предполагаемой женитьбы?

- Да, ничего. Все как-то так... Работа, работа, работа. Шеф чего-то там воду мутит: оклад повышать не хочет. Я ему привожу цифры, сколько в среднем программист моего уровня по Москве получает - он мне начинает про какие-то объективные возможности компании...

- Ага! И субъективные желания самого начальника. - она понимающе кивнула.

Они беседовали, как, действительно, хорошие, давние друзья, понимающие друг друга с полувзгляда, и Олеся отчего-то чувствовала себя лишней. Нет, о её существовании не забывали, но как-то так получалось, что говорили о бесконечных "Данилевичах - Аксеновых - Ласкаревых", о прежних веселых попойках "а-ля МЭИ и первый мединститут". Даже предстоящую женитьбу Вадима вспоминали в контексте: "А ты чего, Алка, правда, до сих пор не замужем, что ли?.. Да, ладно-ладно тебе кокетничать. Хотела бы - давно выскочила. Сколько народу вечно за тобой ухаживало".

Олеся вяло ковырялась вилкой в салате, время от времени подносила к губам фужер с вином и досадливо думала о том, что вот такие вот "старые подружки", наверное, ещё хуже, чем бывшие любовницы. Любовницы злятся за то, что "единственного и неповторимого" у них отняли, а подружки продолжают считать, что "единственный и неповторимый" - до сих пор их, и только их. Жена, мол, может быть сколь угодно красивой, но студенческое прошлое и воспоминания о бесшабашной молодости всегда будут тянуть к себе с неодолимой силой.

В конце концов, она встала, объяснила, что ей нужно на пару минут выйти и направилась в дамскую комнату. Там достала из сумочки пудреницу, небрежно провела пуховкой на скулам и лбу.

В зеркале отразилась открывающаяся дверь. Красный декольтированный костюм. Русые, слегка осветленные на концах волосы. Алла...

Тоже подошла к умывальнику, включила воду, смочила пальцы, брызнула себе на лицо. Взглянула на Олесю немного виновато:

- Вы обиделись?

- Почему? Вовсе нет.

- Обиделись. Я бы тоже на вашем месте обиделась. Мы вели себя бестактно. Извините... Я очень рада за Вадима. И за вас. Вы - самая красивая девушка из всех, что у него были, и он очень дорожит вами. Остается только надеяться, что у вас все будет хорошо.

- Что вы хотите этим сказать? - напряглась Олеся, уловив в последней фразе какой-то нехороший подтекст.

- Ничего. Вы достаточно близки. Наверняка, откровенны друг с другом. Он вам все рассказывает...

- Да, разумеется. Мы очень много времени проводим вместе. Я часто бываю у него на работе и...

- И все же, Олеся, вы ничего о нем не знаете, - неожиданно закончила Алла и, резко развернувшись на каблуках, вышла из дамской комнаты.

Конечно же, она вернулась за свой столик, к своему угрюмому кудрявому блондину. Конечно же, они, наконец, остались наедине. И все же настроение у Олеси было изрядно подпорчено.

"Вы ничего о нем не знаете", "ничего о нем не знаете", - холодными молоточками стучало в висках. И вино, прежде такое терпкое и нежное, теперь казалось прокисшим...

Ей было больно. Очень больно. Один ноготь надломился едва ли не на середине. По пальцам текла кровь. Но она продолжала копать - тупо, механически остервенело. Светлые волосы, мокрые от пота, прилипали к лицу. Женщина отфыркивалась, резко мотала головой и продолжала копать. Ей не хотелось думать о том, что за слоем туго, но все-таки поддающейся земли вполне может оказаться каменная кладка. Не хотелось представлять, сколько (при самом лучшем раскладе!) килограммов этой земли придется перекидать на пол, чтобы протиснуть в образовавшуюся щель свое измученное, дрожащее тело.

Она копала, затылком чувствуя, что этот человек - человек со свечой, все ещё в доме, что дверь в любую секунду может с противным визгом отвориться. Она не хотела думать об этом. Ей нельзя было об этом думать.

Зато блондинка думала о Тиме. О том, что его, на самом деле, нет. О том, что этот факт все совершенно меняет. Все ставит с ног на голову. Или с головы на ноги? Да, именно "с головы на ноги", потому что все, наконец, становится на свои места. Все будет так, как и должно было быть. Все!

Его смерть. Его нелепая и страшная смерть. Кровь на лице... Ее обломанные ногти. Кровь на руках. Его кровь на её руках... Боже, какая страшная банальность! Какая жуткая банальность. Но ведь это, действительно, так? Потому что она... Потому что ей... Нет, она, конечно, потрясена, она скорбит о гибели Тима. Но гадкая, скользкая мыслишка ужом вьется в мозгу: "Когда все закончится, когда она выберется отсюда, когда отшелестят траурные венки и ленты из черного крепа, когда она до конца поверит в то, что его нет, тогда... Тогда ей станет намного легче. Намного легче, чем вчера, позавчера или месяц тому назад".

Послышался ли смутный шорох за спиной? Действительно ли, легкий камушек со стуком упал на пол? Блондинка вздрогнула и обернулась. Нет. По-прежнему никого. Но в подвале будто бы стало светлее? Или это только кажется?.. Который час? Сколько сейчас может быть времени? Неужели уже рассветает?

Она провела тыльной стороной ладони по лбу, отводя прилипшую прядь. Лоб тут же сделался влажным. "Наверное, измазала кровью", - подумала она отстраненно - "Скоро встанет солнце... Сколько у меня ещё есть времени в запасе? Сколько ещё есть времени до того, как он за мной придет?"

Денег не хватало катастрофически. Ни на ремонт, ни на новую мебель, ни даже на еду. Вадим влез в какой-то конфликт с начальством, с работы теперь возвращался рано, много курил, ходил мрачнее тучи и денег домой приносил меньше, чем какой-нибудь престарелый вахтер из НИИ.

В Олесином агентстве, предоставляющем иностранным группам и туристам-одиночкам переводчиков с европейских языков, платили, конечно, неплохо, но вот работы на всех числящихся в штате бывших студенток иняза часто не хватало. Последний раз она работала со старой француженкой, ностальгирующей по Родине своих предков, аж в июле. И с тех пор, до сентября - ничего!

Вообще-то, она понимала, почему так происходит, почему не дают контрактов, хотя и английский, и французский у неё едва ли не лучшие в группе. Просто ушла в отпуск веселая и белозубая диспетчер Дашенька, всегда подсовывавшая ей выгодные договоры. И вот уже полтора месяца сидящая на её месте Вика Короткова только ехидно отвечала на Олесины вопросы о работе:

- Нет, для тебя ничего нет. Клиент желает видеть скромную, обаятельную деловую девушку, умеющую вести себя тактично и не лезть на передний план.

В такие моменты она почти ненавидела свои густые светлые волосы, свои куколько-синие глаза, свою фигуру и свои ноги. А заодно и идиотов-клиентов, подчас забывающих при взгляде на неё не только традиционное и неизменно корявое русское "здрав-ствуй-те", но и свои родные англо-франко-итальянские слова.

Однако, спорить с Коротковой было нельзя, Дашенька грозилась подумать о декрете, и кто знает, будет ли, вообще, работа, если эта мымра останется на её месте ещё на три года. Поэтому Олеся только прикусывала губу и уходила ни с чем.

Теперь о декрете думала она сама. А так же о том, что они будут есть, когда ребенок родится, и единственным кормильцем останется Вадим. О колясках, кроватках и памперсах вопрос пока даже и не поднимался! Мама по телефону все чаще тяжко вздыхала и, уже смирившись с участью, которую выбрала для себя дочь, устало говорила:

"Ну что ж, я помогу, чем смогу. Подгузники, шапочки, пеленки можешь даже не готовить - все привезу... Кроватка?.. Тоже новую не покупайте, вам ещё на свадьбу тратиться. Вон у Нинки на балконе от последней внучки стоит-пылится. Дам ей пару ведер картошки - и кроватка ваша".

Палютина, гинекологиня из консультации, зудела насчет того, что беременность тяжелая: такие серьезные травмы всего год назад, да ещё и угроза выкидыша! В общем, ужас, ужас, ужас!

В тот день докторша опять разохалась над последними анализами, прямо сказала, что неплохо бы лечь в стационар "на сохранение". В общем, окончателько испортила Олесе настроение. В агентство идти не хотелось, но хотя бы отметиться там полагалось: дура-Короткова не должна была окончательно забывать о её существовании.

В офисе "Арбата" было тихо и прохладно. Сентябрьское солнце, не греющее, а именно, пекущее, основательно нажарило сквозь шерстяной костюм Олесины плечи и спину. Поэтому она облегченно вздохнула, когда, закрыв за собою тяжелую дубовую дверь, вошла, наконец, в помещение.

За время её почти двухнедельного отсутствия ничего здесь не изменилось. Так же спокойно, респектабельно, изыскано и безлюдно. В приоткрытую дверь кабинета она увидела, как что-то печатает за своим компьютером девочка-референт в неизменной белой блузке и строгой юбке, клавиши сухо пощелкивают, экран подмигивает голубыми искорками.

"Нет людей, нет деловой суеты, значит, - нет и контрактов", - мысленно отметила Олеся. Однако, все равно прошла в зал для посетителей.

Короткова сидела сегодня не за своим столом, выполненным "под мрамор" и формой напоминающим недоделанный вопросительный знак, а в глубоком белом кресле у окна. Вика читала "Игру в бисер", и выражение лица у неё при этом было озадаченное и напряженное.

Услышав звук Олесиных шагов, она лишь на секунду подняла голову и снова уткнулась в книгу. Причем на её бесцветной физиономии с аккуратно нарисованными глазами, бровями и ртом, не отразилось ни радости, ни огорчения, ни даже привычной готовности к "бою". И в этот момент белая дверь со сдержано поблескивающей табличкой "Директор" отворилась. Из кабинета с цветочным горшком в руках вышла Даша.

- Дашка, Дашенька, ты вернулась?! - Олеся легко вскочила с кресла и подбежала к "мраморному" столу.

- Да, - важно отозвалась та, придирчиво рассматривая на свет растение. - Как тебе венгерская кудрявая травка? Здорово, правда? Это сейчас она ещё лысая, потому что маленькая, а через пару недель такие побеги пустит!.. Я одну уже сейчас у Филатова в кабинете пристроила.

У венгерской травки, действительно, пока был весьма непрезентабельный вид. Круглые, зеленые, похожие на крошечные диванные подушки листики тонкими пальчиками черенков вцеплялись в основной стебель, тоже бледно-зеленый и чрезвычайно худой. Всего таких стеблей-плетей из горшка торчало пять или шесть. И весь цветок, в общем, до смешного напоминал голову лысеющего мужчины с последними размазанными по ней волосами.

- Кстати, я очень тебе рада. И ещё у меня для тебя есть хорошие новости, - точно таким же тоном добавила Даша. - Пойдем, поговорим в комнату отдыха. Заодно и кофейку выпьем.

Олеся обернулась и мстительной радостью заметила, как неизменный куцый хвост на Викиной голове обиженно мотнулся в сторону. Когда той что-то не нравилось, она обычно вот так, нервно дергала шеей. Сейчас ей было обидно от того, что двое разговаривающих в комнате слишком явно намекали на нежелательность её присутствия и собирались уединиться то ли для своих секретных разговоров, то ли для того, чтобы её, Вику, пообсуждать. Впрочем, очень скоро она снова преисполнилась спокойного величия человека, читающего Гессе и упивающегося осознанием этого факта...

Белый электрический чайник закипел за пару минут. Даша достала из тумбочки две кофейные чашечки и новую, нераспечатанную ещё банку "Нескафе".

- Так вот, подруга, - она, закинув ногу на ногу, устроилась на плетеном стуле и чайной ложечкой принялась прорывать возмущенно шуршащую фольгу, - контракты всегда были, и никуда не девались. Я когда вышла из отпуска, журнал просмотрела и ахнула: ни фига себе, - думаю, - Кузнецова то уже черт знает сколько времени не работает! Может быть что случилось?.. А потом девки мне сказали, что ты несколько раз приходила, наверное, заключать новый договор. Ну, тогда я сразу поняла, что это Короткова постаралась... Вот знаешь, Бог он все-таки все видит! Потому она и замуж никак сходить не может, что такая стерва!

- Ну, ты скажешь тоже: "замуж" - "сходить"! Прямо как в туалет! Олеся усмехнулась и за ручку подтянула к себе чайник.

- А что? Некоторые, как в туалет, и ходят: фьють - и снова не замужем, а главное - снова счастливая... Кстати, у тебя то когда регистрация?

- Ой, уже через месяц, а ещё ничего не готово, и денег нет, и проблем выше крыши...

Даша аккуратно, стараясь не просыпать на стол, положила в каждую чашку по ложечке кофе и тонкой струйкой принялась наливать кипяток.

Олеся смотрела, как внутри чашечки вместе с ароматно пахнущей, темно-коричневой жидкостью поднимается легкая кремовая пенка, и думала почему-то о "фирменных" домашних тортах маминой соседки сверху Марии Григорьевны, а ещё о том, что она такие торты печь не умеет, и к официальному началу семейной жизни надо бы подучиться.

- Странные вы какие-то! - раздумчиво произнесла Даша, отхлебывая кофе и болтая ногой в легкой замшевой лодочке. - Вроде бы уже больше года вместе живете и вдруг решаетесь пожениться, когда финансовое положение нестабильное, да еще, как ты говоришь, проблемы... Правда, до меня тут сплетни дошли, что ты, вроде "того", беременная у нас?

- Правильные сплетни, - Олеся тоже отпила кофе и потерла указательным пальцем след её красной губной помады, оставшийся на полупрозрачном, фарфоровом крае чашечки. - Но это все, конечно не из-за ребенка. То есть, из-за ребенка, но... В общем, мы все равно бы поженились, только откладывать это могли бы до бесконечности. А так повод нашелся... А что качается финансовых проблем, то они никуда не денутся. Одни кончатся, другие начнутся. У Вадима с шефом отношения сложные, карьеру в его конторе сделать крайне проблематично. Особенно тем, кто не хочет плясать под чужую дудку...

- Он у тебя кто, я забыла? Старший программист? Начальник отдела?

- Начальник отдела. Очень перспективного отдела, - зачем-то соврала она и мучительно покраснела. Вадим Бокарев числился в компании "Флоретта" рядовым программистом. А тут ещё и Даша отреагировала именно так, как она и рассчитывала: от этого на душе стало ещё паршивее.

- А, ну начальник отдела - тогда понятно! Дирекция с "мастерами участков" вечно сферы влияния делит. Вон как наш Филатов с Березюком... Да ты не переживай, все утрясется. Все это - политические игры. Главное, работа у него перспективная, должность хорошая. У твоего Бокарева, вообще, один недостаток - слишком он для мужика красивый. Если бы ты не была такая, я бы, наверное, даже не посоветовала тебе выходить за него. Знаешь, "красивый муж - общий муж". Но это я так, к слову... Самое смешное, что я собиралась тебя успокоить. Успокоила, называется! А, вообще, ты никого не слушай, живи счастливо и кушай фрукты. Тебе сейчас переживать нельзя... Кстати, срок то какой?

- Десять недель, мы уже большие, - Олеся улыбнулась.

- Ох, большие!.. Вот месяцев шесть будет, тогда вырастете. Тогда интересно, да-а... Я помню, у меня платье такое было из тонкого бирюзового трикотажа, так когда Аринка внутри ножками дергала, по платью прямо волны шли, как по синему морю... Эх, сколько сейчас и специальных магазинов для беременных, и детского питания и памперсов всяких, рожай - не хочу!

- И где бы ещё деньги на все это взять, так чтобы не выбирать, какие памперсы подешевле, а просто пойти и купить те, которые нравятся, хоть французские, хоть американские?

Она почти с испугом почувствовала, как внутри её глухой волной поднимается раздражение. Ну, почему, почему разговоры и о свадьбе, и о ребенке неминуемо сводятся к деньгам? От того, что она такая приземленная и корыстная? Но почему плохо быть корыстной? Разве лучше приходить в "Детский мир" и сдавленным, пристыженным шепотом объяснять малышу, что какую-нибудь там Розовую пантеру купить не получится, потому что нет денег? Разве лучше видеть, как он плачет и тянет к витрине ручки? Почему стыдно иметь столько денег, сколько нужно, чтобы быть от них свободным?

Кофе остыл и почему-то начал горчить. Олеся слишком резко поставила чашку на прозрачный столик, остатки кофе через край плеснулись прямо на стекло. Даша тут же достала из тумбочки салфетку и принялась промокать лужицу.

- Слушай! - она вдруг замерла с салфеткой в руке. - Какая же я дура, а? Я же о чем с тобой хотела поговорить, о хороших новостях! А заболтались, и все из головы вылетело... Для тебя есть работа, контракт на две недели. Я, как раз собиралась тебе звонить!

- Работа? Вот за это спасибо.

- Спасибо потом скажешь... Контракт на две недели. Клиент англичанин, жаждущий просто пошляться по Москве и посмотреть достопримечательности. Специальной лексики не надо, ничего не надо. Броди с ним возле Мавзолея и болтай о погоде в России. В общем, работка - "не бей лежачего"... Но самое главное - даже не это! Мы тут с девчонками подумали, что будет грандиозная хохма, если отдать этот контракт именно тебе.

- Это почему? - она удивленно вскинула брови.

- Да потому что этого англичанина нужно видеть! Нет, нормальный мужик лет сорока, даже, в общем, привлекательный, но какой-то весь правильный до мозга костей. У него и галстук правильный, и носки, и даже трусы, наверное... Знаешь, какого переводчика он желал бы иметь? - Даша сделала строго-сосредоточенное лицо и, явно передразнивая скупую мимику англичанина, проговорила. - Женщину до сорока лет, хорошо владеющую языком, умную и приятную собеседницу, умеющую достойно держаться в обществе... Прикинь, какой портретик, а? Так и представляется старая крыса с ротиком, поджатым куричьей попкой, и обязательно в строгом твидовом костюме! А теперь представь, какой будет эффект, когда он увидит тебя? Нет, ты не представляешь, потому что его не видела: таких "преснятин" у нас давно не было.

Реакция мужиков на Олесю до сих пор была интересна, пожалуй, только девчонкам из агентства. Сама она уже прошла и период радостной гордости, и эпоху усталости, почти ненависти к прилипчивым взглядам.

- А вы не боитесь, что он заявит о своем неудовольствии из-за того, что агентство не выполнило его требования? - быстро отбросив волосы, она подперла ладонью щеку.

- Да ты что! В этом то и вся соль! Мы ничегошеньки не нарушаем. Ну, посуди сама: тебе до сорока лет? До сорока! Языком владеешь? Владеешь! В обществе с умным видом держаться умеешь!.. Что, собственно, он и просил!.. Ну как, соглашаешься?

- Ты ещё спрашиваешь! - Олеся усмехнулась. - Я уже полтора месяца без работы, а двухнедельные контракты со старыми английскими девственниками впавшими в туристический маразм на дороге не валяются.

- Значит, завтра будь здесь в десять утра, как штык. Зовут твоего клиента Тим Райдер. Приятного вам времяпрепровождения, ребята!..

За ней так пока никто и не приходил, хотя по её расчетам близилось утро. Возможно, её заперли здесь надолго. На два дня? На три?

"Все хорошо. Все идет как надо", - подбадривала себя женщина, привставая на цыпочки и выцарапывая из-за верхней полки очередной ком земли. - "Я успею. Мне просто больше ничего не остается, как успеть. В каких-нибудь пятнадцати шагах от дома - машина. Да даже если её и нет?! Лес, дорога к шоссе, запах опилок, люди... Я выберусь, я обязательно выберусь".

Под пальцами что-то с отвратительным треском лопнуло. Как кожица перезрелой сливы или давно назревающий гнойник. "Личинка", - поняла она. "Или какой-нибудь толстый червяк... Как хорошо-то! Значит, действительно, не всюду тут камень? Значит, точно есть выход из подвала?"

Ей уже мерещилось, что она различает прелый запах тонконогих поганок и аромат левкоев. Левкои... Странно, откуда левкои рядом с заброшенным домом?.. Пальцы больше не болели. Они почти потеряли чувствительность: казалось, что на кисти натянули очень узкие, но плотные нитяные перчатки.

Еще один комок земли - правда, на этот раз совсем маленький - с глухим стуком упал на деревянную полку. Женщина торопливо облизнула пересохшие губы, несколько раз энергично тряхнула левой рукой, чтобы та могла отдохнуть, и принялась копать правой...

Тим Райдер запаздывал. Олеся сидела в холле рядом с Дашиным столом и просматривала последний номер "Космополитена". Болтать Даше было некогда, она заполняла какой-то журнал и только рассержено махала рукой на все попытки её отвлечь. Зато перед глазами, как маятник Фуко, болталась туда-сюда Короткова. Ее новая книжка, детектив в черной с золотым тиснением обложке, сиротливо валялась на подлокотнике кресла. Наверное, она оказалась не более захватывающей, чем Гессе.

Легкий щелчок, извещающий о том, что охранник нажал на кнопочку, автоматически открывающую дверь кому-то из посетителей, послышался как раз тогда, когда Короткова в очередной раз удалилась в служебное помещение.

Машка, бросив журнал, вскочила со своего вертящегося стула и выглянула в коридор. Повернулась она с нетерпеливо радостным и заговорщическим лицом.

- Мой клиент? - одними губами, беззвучно спросила Олеся.

Та энергично закивала и уже со строго-чопорным видом опустилась обратно на стул.

Мягкие шаги все приближались. Через минуту в бывшем дверном проеме, а ныне изысканной арке появился мужчина, которому на вид можно было дать лет сорок или чуть больше. Однако, он вовсе не выглядел стареющим или обрюзгшим. Скорее, казалось, что поверх довольно крепкой мужской фигуры налепили тонкий слой невыразительного жирка. Цвет глаз, прячущихся под очками, разглядеть было сложно, потому что на стеклах, как и на его высоких залысинах, весело прыгали солнечные зайчики.

Мужчина подошел к Даше и по-английски мягко извинился за опоздание. Та проворковала в ответ вежливое: "О! Что вы? Какие могут быть извинения?", а затем показала рукой на Олесю, уже поднявшуюся с кресла.

Олеся пошла навстречу англичанину, а из-за его спины двинулась вынырнувшая из-за стола Даша, которой, во-первых, по этикету не полагалось оставаться "барменшей за стойкой", а во-вторых, ужасно хотелось наблюдать за реакцией гостя из Великобритании.

Вот так они и надвигались с двух сторон, а респектабельный Тим стоял посредине недвижно. Да ещё и Короткова маячила на горизонте с электрочайником, как античная "Девушка с кувшином".

Он стоял и смотрел на Олесю жалким и одновременно, умудренно-грустным взглядом ребенка, который знает, что у него вот-вот отнимут чудесную игрушку. Просто стоял и смотрел. И на какую-то долю секунды Олесе снова стало неловко за свои классически-белокурые волосы, за безупречность черт лица и за то, что они с Дашкой задумали эту глупую, никому, по большому счету, не интересную шутку.

- Разрешите представить вам вашего гида-переводчика Олесю Кузнецову, пропела Даша, уже успевшая вырваться на пару сантиметров перед клиентом. Олеся, это Тим Райдер, наш гость из Великобритании, желающий, чтобы вы просто, как рядовому российскому гражданину, показали ему Москву, погуляли с ним по улицам, осмотрели достопримечательности...

- Что означает, "просто, как рядовому российскому гражданину"? профессионально улыбаясь и опустив традиционное "о, мне очень приятно", спросила Олеся.

- Просто, это значит, пешком, - тоже улыбнувшись, ответил англичанин и смущенно добавил. - Если можно, конечно...

Она искренне пожалела о том, что не надела удобные и мягкие осенние туфельки с кожаными ремешками на боку, когда они, отмахав уже пару-тройку километров, спустились в подземный переход возле Ленинки.

Стертые и отекшие ноги болели ужасно, а Тим вот уже полчаса пытался цитировать Бродского и Ахматову, причем на кошмарном русском. Олеся же вежливо восхищалась его познаниями, мечтая только о том, чтобы сегодняшняя прогулка, наконец, закончилась.

Поднялись наверх возле касс Кремлевского Дворца, перешли улицу.

- "Ночной фонарик негасимый из Александровского сада...", - счастливо проговорил Тим. - Я не ручаюсь за точность цитаты, но...

- Александровский сад прямо перед вами, - выдавила она и, закусив губу от боли, отдающей в переломанное правое бедро, едва не упала на каменный парапет.

Тим оглянулся на солдат, пропускающих детишек на утренний спектакль, встал рядом с Олесей, тоже посмотрел вниз. Скользнул взглядом по деревьям с широкими золотыми прядями в кронах, по бабушкам, сидящим на скамейках. И уставился на фонари со строгими стеблями, литыми завитушками и матовыми стеклами.

Слева поднимались красные башни Московского Кремля, совсем рядом в киоске торговали красочными альбомами и так любимыми иностранцами православными образами. А он смотрел только на фонари, словно ожидая, что вот-вот, специально для него среди бела дня из них польется чудесный свет...

Когда Олеся осторожно переступила с ноги на ногу, мистер Райдер неуверенно попросил:

- Может быть, спустимся вниз?

Она, естественно, согласилась, мысленно проклиная и чокнутых туристов с их причудами и каменные ступени, спуска по которым её бедные конечности уже не перенесут. Одно было хорошо: внизу, по просьбе гостя, присели на лавочку.

Какой-то проходящий мимо парень провел взглядом от олесиных щиколоток к коленям, потом заглянул в лицо и с восхищенной беспардонностью присвистнул. И тогда Тим тихо сказал:

- Олеся, вы, действительно, очень красивая женщина. Такой как вы я не видел ещё никогда. Это, действительно, так.

Она ещё не успела толком испугаться того, что сейчас начнутся традиционные комплименты, а затем предложение поужинать вместе, желательно в номере, того, что придется судорожно придумывать наиболее тактичный вариант отказа, а он уже продолжил:

- ...У вас волосы - как лунный свет... О Бог мой, простите, пожалуйста. Когда я говорю комплименты, я ужасно нелеп... Просто я одинок, и если бы со мной рядом была такая женщина, как вы, я был бы совершенно счастлив... Смешно выгляжу?.. Знаю, что смешно. Но, как бы это объяснить... Я ничего от вас не хотел. Просто вы прекрасны и не сказать вам об этом невозможно... Это был только комплимент и больше ничего... Комплимент. Как глупо звучит!

Запутался, покраснел, и на кончике его носа выступили крошечные капли пота. Олеся почувствовала что-то похожее на жалость.

- Мне было очень приятно услышать от вас эти слова, - она легко коснулась его локтя, - Вы, наверное, очень лиричный человек. Во всяком случае просто вот так приехать в Россию, чтобы бродить по городу придет в голову далеко не каждому...

- Я не лиричный. Я скучный и старый, - Тим усмехнулся. - И брожу совсем не просто так. У меня такая привычка: прежде чем принять решение об открытии филиала компании в каком-нибудь городе мира, я сначала долго гуляю по улицам, пытаюсь их почувствовать... Это тоже звучит не очень умно, я знаю, но поверьте, это правда. Если мне удается услышать ритм города, почувствовать его дыхание, то и коммерческие дела здесь пойдут хорошо, а если нет...Вот так, например, было в Барселоне. Фирма, конечно же, не разорилась, но существовала как-то вяло, прибыль приносила минимальную, в общем...

- А в какой фирме вы работаете? - спросила Олеся уже с совершенно искренним интересом: боль в ногах немного отпустила, теперь она могла нормально соображать:

- Я - в общем-то, владелец фармацевтической компании "Скайларк", занимающейся производством лекарств из натурального сырья. Знаете флакончики и коробочки с волнистой желтой этикеткой и символическим соцветием на ней? Сейчас стоит вопрос об открытии филиала в России. А я являю собой тот ужасный тип руководителя, который не доверяет до конца подчиненным и норовит все проверить сам. Это плохо, наверное?

- Да нет, почему же? - отозвалась она, действительно, припоминая флакончики с соцветием в валютной аптеке на Маросейке. И ещё отчего-то думая о том, насколько состоятельным должен быть владелец компании, вот так, запросто бродящий с ней в каких-то подземных переходах, цитирующий Бродского и похожий на разомлевшего от жары тюленя. - Почему же... Так куда бы вы ещё хотели сегодня пойти?

Он поднял на неё свои небольшие глаза, оказавшиеся водянисто-голубыми, потом покачал головой:

- У нас впереди ещё две недели. А сегодня я благодарю вас за приятную прогулку... Если позволите, я возьму для вас такси, и шофер отвезет вас домой.

Поднялся с лавочки, подал руку. Олеся оперлась о его ладонь и вдруг безошибочно поняла, что Тим и хромоту её заметил, и про узкие туфли, наверняка, догадался. И сидение на лавочке лично ему было нужно, как зонтик глубоководной рыбке...

Дверь она открыла своим ключом. Вадим лежал на диване и смотрел в потолок. Часы показывали без десяти два.

- Ты почему дома? - недоуменно спросила Олеся. - С Сергеевым окончательно разругался?.. Тебя уволили, да?

- Нет, - выкрикнул он, садясь и упираясь обеими руками в колени, меня не уволили. Просто мне надоело чувствовать себя ничтожеством. Тебе это понятно? Понятно или нет?.. И не надо на меня так смотреть, мой "драгоценный бриллиант, требующий роскошной оправы". Я и так отлично понимаю, что тебя - распрекрасной принцессы, недостоин. Понимаю даже без напоминаний твоей матери!.. Только что я могу сделать, если жизнь пошла такая? Что?! Челноком по Турциям и Китаям мотаться? На рынке фильтрами для воды торговать? А что? Ты скажи, и я пойду. Одно твое слово, Олесенька! Работу - на хрен, собственную гордость - на хрен! Унижусь, с шапкой в переходе встану, украду, в конце концов!..

Голова закружилась в самый неподходящий момент. Женщина спустилась со стеллажа, села на пол, прислонилась затылком к грязным доскам. Сердце бессильно колотилось, руки дрожали. Посмотрела на разбитые пальцы, прикрыла глаза.

Как некстати эта внезапная слабость! Отчего же так плохо? Не хватало ещё потерять сознание!.. И этот страшный, тошнотворный запах чужих сигарет!

Снова шаги наверху. Отчетливые, громкие.

Женщина резко наклонилась вперед, уронив лицо в ладони. Посидела так пару секунд. Потом выпрямилась и по-обезьяньи вскарабкалась обратно на стеллаж...

- Я уезжаю через три дня, - сказал Тим, глядя прямо перед собой. - Я уезжаю...

- Да, господин Райдер, - проговорила Олеся - Мне было очень приятно с вами работать.

- Это, как смерть... Я уезжаю, мы с вами больше не увидимся, и поэтому я могу быть честным. Это как смерть... Знаете, Олеся, я ужасно боюсь смерти. И даже не того, что будет там, по ту сторону, а самого процесса умирания. Очень боюсь... Я кажусь вам жалким?

- Нет, - она склонила голову к плечу и краем глаза заметила, что в волосах застрял кленовый "вертолетик". А ещё заметила, как напрягся Тим, как непроизвольно дернулась его рука. Олеся отчетливо понимала, что больше всего на свете ему хочется сейчас прикоснуться к её светлым прядям, но отчего-то не чувствовала себя неловко

- ... Я начал бояться смерти ещё в детстве. Чуть не утонул, когда мне было восемь лет. Темная вода над головой и пузырьки столбиком. И не получается вдохнуть. С тех пор не могу об этом думать спокойно... А теперь будет самолет. Кресло и плед... Я не могу, Олеся!

- Не надо, Тим. Это, конечно, только банальные слова, но вы скоро обо всем забудете. Гораздо важнее заботы, связанные с открытием филиала, ваш бизнес...

- Нет ничего важнее темной воды над головой, - он приподнял очки и потер переносицу. - Хотя, все это, наверное, глупо?.. У вас, конечно, есть любимый человек?

- Есть, - она кивнула.

- Конечно... Так и должно быть... А я, вы знаете, уже был женат. Неудачно. Все получилось как-то глупо. Мне просто очень хотелось жениться, но вы...

На солнце наползла длинная серая туча. Стало совсем темно. Олеся поправила ободок на волосах и спрятала руки в карманы джинсовой куртки. После той самой памятной прогулки в узких туфлях на каблуках она, вообще, стала одеваться попроще: куртка, джинсы, кроссовки. Тем более, беременность увеличила нагрузку на поврежденную почку: ноги теперь сильно отекали.

- ... Все это глупо, но я должен сказать. Я люблю вас, Олеся. Это неважно, что вы ответите... То есть, важно, но я знаю. Заранее знаю. Поэтому не отвечайте... Лучше я спрошу о другом: мне сказали в агентстве, что скоро у вас день рождения, не могли бы мы отметить эту дату вместе? Нет, я ни на что не претендую: просто посидим в ресторане, выпьем немного вина.

- Господин Райдер, - она с легким вздохом повернулась и посмотрела прямо в его водянисто-серые глаза, - мне очень лестно все, что вы говорите, однако, я не могу принять ваше приглашение. Вы - прекрасный человек, обаятельный мужчина, но нам лучше сохранять чисто деловые отношения. Как бы мы друг к другу не относились.

- Значит, я не могу надеяться?

- Наверное, нет, - Олеся нерешительно помотала головой, и кленовый "вертолетик", завертевшись в воздухе, спланировал на землю...

В тот день они расстались раньше обычного. Олеся непрофессионально сослалась на головную боль, хотя, в общем-то, это было не нужно. И он, и она явно ощущали потребность в одиночестве.

Тим должен был подумать о своей "темной воде", а она - о том, что происходит. Об этой его несчастной любви, свалившейся на нее, как ворох роскошных, но ненужных цветов, о том, что давным-давно никто не говорил ей таких слов, о том, что Вадим сегодня, наверняка, опять придет пьяным...

Так, кстати, оно и оказалось. Бокарев заявился без двадцати семь с четырьмя бутылками пива "про запас" в серой спортивной сумке. Грохнул сумкой о пол, спросил с порога:

- Ну, и как там наши дела с перспективными англичанами? Снова пускал при виде тебя сладкие слюнки?

- Нет, не пускал, - коротко бросила она, досадуя на то, что рассказала Вадиму о чувствах Тима. - Через три дня он уезжает.

- Страдаешь?

- Перестань, пожалуйста. И иди ужинать.

- А у меня для тебя приятная новость, - он встал в дверном проеме, слегка наклонившись вперед и упершись обеими руками косяки. - Никакой свадьбы мы, скорее всего, устроить не сможем, потому что господин Сергеев предложил мне написать заявление "по собственному желанию". Или может твой Райдер фунтов стерлингов подкинет?.. Как тебе новостишка, а? Зарегистрируемся, покушаем салата из крабовых палочек, посмотрим телевизор и ляжем спать.

Олеся молча поставила на стол тарелку с макаронами, нарезала хлеб, включила в розетку чайник. Вадим пинком подвинул к столу табуретку. Сел, обхватил голову руками.

- Если бы ты знала, как мне плохо, - голос его был глухим и больным. Говорю тебе гадости, мучаю тебя. Зачем? Зачем я, вообще, тебе сдался? Права твоя мама: ты вполне могла выйти за бизнесмена или дипломата. За своего Тима Райдера, в конце концов. А вынуждена будешь влачить существование в этой однокомнатной халупе. И все из-за того, что однажды связалась со мной... Ну, скажи, что мне для тебя сделать?

- Перестать ныть! - она сама не ожидала от себя такой жесткости. Только перестать ныть - и больше ничего. Во-первых, торжественный банкет по случаю свадьбы - это не так и важно, во-вторых, скоро я получу деньги по контракту...

- Все-все-все! Можешь не продолжать. Жалкий несчастный нытик тебя понял! Сильная ты моя! Самостоятельная моя! - Вадим спокойно встал, вывалил хлеб в тарелку с макаронами, накрыл одну тарелку другой. - За ужин спасибо. Жди и я вернусь!

Олеся и понять толком ничего не успела, а входная дверь уже хлопнула. Выскочив в коридор, она обнаружила, что нет ни кроссовок Бокарева, ни его куртки. Вернулся Вадим через полтора часа. Не разуваясь, прошел в комнату. Вывалил из карманов на диван две золотых цепочки, кольцо, серьги - все ещё в пакетиках, с бирками ювелирного магазина. Залез в оттопыренный нагрудный карман рубахи, вытащил коробку с духами. Шутовски поклонился, указал рукой на диван, объявил:

- Тебе на день рождения, несравненная! Я больше не ною. Видишь, я теперь обеспечиваю тебе достойное существование. Твоя мамочка может быть довольна... И это ещё не все! Это только начало!

- Где ты взял деньги? - спросила она побелевшими губами, чувствуя, как каменной тяжестью наливается низ живота.

- Украл, - он пожал плечами так, будто говорил что-то само собой разумеющееся. - Я же обещал, принцесса, что все сделаю для тебя: унижусь, убью, украду. Просто взломал кабинет Сергеева, открыл сейф и взял деньги. Изменил квалификацию. Или повысил? Был хороший программист, которому платили копейки, а стал вор, который легко может купить своей невесте кольцо с изумрудом. Ты рада? Ты этого хотела? Ты этого добивалась рассказами о своем англичанине? Ты на это намекала?

Олеся обхватила руками плечи и тяжело опустилась прямо на пол. Воздух перед глазами дрожал, как будто где-то совсем рядом горел костер.

- Что ты наделал? - слова сухо царапали горло. - Что ты наделал? Вадька!.. Ты хоть понимаешь, что ты сделал?!

- Моя королева недовольна?

- Я не знаю... Я не понимаю...

- Все ты понимаешь! Только, похоже, такой расклад тебе тоже не нравится. Ну, так звони своему Рокфеллеру, скажи, что жених у тебя - вор, пожалуйся на жизнь - он тебя приласкает. Он ведь не ворует и не жрет макароны, он ворочает деньгами и кушает устриц... Позвони! Поплачься! Попросись замуж, сделай аборт.

- Замолчи! Я прошу тебя, замолчи! - она впилась ногтями в собственные плечи так, словно хотела прорвать тонкий трикотажный джемпер. - Наверное, все ещё можно исправить?.. Я даже подумать не могла, что тебе так плохо...

Вадим коротко хохотнул и рванул с тумбочки телефон. Трубка упала, тяжело стукнув о деревянный угол:

- Звони, я тебе сказал! Как там? "Редиссон-Славянская"? "Космос"? "Интурист"?.. Где твоя записная книжка? Давай-давай! А то я сам позвоню. Надо же как-то устроить твою судьбу, а то ты всю оставшуюся жизнь будешь демонстрировать мне свое благородство. Устал я от этого! И от тебя устал! Мне твоя рожа красивая уже хуже горькой редьки. Понимаешь ты это? А?

Олеся с каким-то удивлением вгляделась в его лицо: одна щека нервно подергивалась, в глазах стояли самые настоящие злые слезы. Перевела взгляд сначала на золотые побрякушки, потом на все ещё покачивающуюся трубку. Не вставая, переползла по полу чуть вперед, набрала номер. Коротко сглотнула и проговорила:

- Тим, это Олеся. Мне очень нужно с вами встретиться. Прямо сейчас.

Пока она одевалась, Вадим молча стоял рядом с диваном и смотрел себе под ноги. Он не остановил её и, когда она зашнуровывала туфли в прихожей, и когда выкладывала на тумбочку ключи. И только когда Олеся в последний раз взглянула на себя в высокое прямоугольное зеркало, надсадно выкрикнул:

- Не уходи! Неужели ты не понимаешь, что все это - бред?.. Я не могу без тебя. Я - последняя сволочь, но я не могу без тебя. Мы выкарабкаемся. Обязательно. Клянусь тебе... Олеська, я - сволочь! Я - сволочь и подонок!

Возможно, если бы он промолчал, она не смогла бы уйти дальше лестничной клетки. Вернулась бы, зарыдала вместе с ним, прижалась щекой к его плечу. Но он крикнул. И она спустилась на первый этаж. Потом прошла через яблоневую аллею. Обогнув булочную, вышла к автобусной остановке и только тогда заплакала. Одна. Без него...

Теперь она знала, что запах поганок ей не померещился! Она уже видела их! Видела тоненькие искривленные ножки и островерхие колпачки шляпок. Щель пока была совсем узкой, но она была!

Закусив нижнюю губу, женщина отламывала куски земли обеими руками. Вместе с гнилыми щепками, с камушками, впивающимися в уже онемевшие пальцы. С дерном, с личинками, с мелкими, сбегающими от локтей к плечам муравьями.

Там, наверху, было раннее утро. И воздух - густой и синий, как черничный кисель. Там чирикала какая-то пичужка, и пахло свежими опилками.

Едва ли в блондинке было хотя бы пятьдесят пять килограммов веса, но что бы она не отдала сейчас за возможность быть миниатюрной и худенькой, как какая-нибудь китайская гимнастка? Отверстие между каменной кладкой дома и подгнившей стеной подвала, пока ещё было слишком маленьким. Слишком узким для того, чтобы она смогла протиснуть в него свое тело.

Земля летела из-под её рук во все стороны. Вправо, влево, в лицо, в глаза, в рот. А женщина копала. Как крот, как собака, как лиса. Как зверь, остервенело рвущийся на свободу...

Тим ждал в холле гостиницы, нервно прогуливаясь от цветного фонтанчика в одном углу до искусственного дерева в другом. Он бы, наверное, и не заметил её, если б молодой американец, сидящий на кожаном диванчике, не сказал достаточно громко своему приятелю: "Ты посмотри, какая!" И потому что в этой фразе не было ни капли показной развязанности, потому что в ней слышалось только удивление и радостное восхищение, Тим понял, что это об Олесе. Обернулся, вздрогнул. Увидел её, заплаканную, с наспех, неаккуратно сколотыми на затылке волосами, стоящую в какой-то трикотажной юбке, светлой простенькой куртке и туфельках на шнурках. Увидел её - красивую, невозможно красивую и невозможно грустную. Сделал шаг навстречу. Спросил, давясь словами:

- Пойдем ко мне?

Она только кивнула. Заколка расстегнулась, упала на пол, волосы рассыпались по плечам. Кто-то ещё удивленно присвистнул.

Лифт ехал кошмарно долго. Невыносимо долго открывалась дверь номера. Слишком навязчиво алели в вазе специально купленные розы.

Он взял Олесино лицо в свои руки и поцеловал. Сначала заплаканные, припухшие веки, потом брови. Хотел поцеловать в висок, но не сдержался. Впился в губы, заваливая её на диван.

Все произошло совсем не так, как он хотел. Быстро, грубо, некрасиво.

Ее скомканная, задранная юбка. Колготки - коричневым шариком под столом. Царапина на бедре... Боже, он даже поцарапал ей ногу! Смешной, буквой "о", пупок. Эти глупые складки юбки... Красные неровные пятна на её лице и шее.

Он зачем-то прикрыл свои голые ноги пиджаком. Олеся тоже села, подняла с ковра колготки.

- Прости, - сказал он. И как-то глупо добавил. - Я тебя люблю.

- Хочешь на мне жениться? - спросила она, избегая смотреть в глаза.

- Хочу, - кивнул он.

- Тогда ты должен знать, что я беременна от другого человека. Но ему не нужен этот ребенок. Никому не нужен. Я сделаю аборт.

Тим снова кивнул.

Помолчали. Она встала, одернула юбку.

- Ты останешься, - сказал он. - Теперь ты - моя жена.

- Как хочешь... Если ты уверен?

Он вышел в соседнюю комнату, чтобы она могла, не стесняясь, одеться. И через стенку слышал, как её долго рвало в ванной...

Она не слышала его шагов! Не слышала вот уже, наверное, полчаса! Половицы наверху не скрипели. Запах сигарет постепенно улетучивался.

Она знала, что сделает в первую очередь. Нет, сначала, конечно, милиция, заявление - все, как полагается. Охрана. Обязательно охрана. Пусть к ней приставят охрану... А потом в ванную! И продезинфицировать руки!.. Стакан коньяка. Или водки? Лучше водки... Потом спать. Обязательно спать. А завтра...

Женщина чувствовала, что не комок - целый пласт мокрой слежавшейся земли вот-вот подастся. Шевелится! Ведь шевелится же! И справа ползет трещина.

Просунула обе руки в щель как можно дальше. Впилась в землю ногтями. Сильно потянула на себя, упершись в полку коленом. И опрокинулась назад вместе с землей, с полкой, вдруг оборвавшейся с чудовищным грохотом, с неизвестно откуда взявшейся жестяной банкой. Ударилась позвоночником и затылком. Сдавленно вскрикнула. Наверное, прокусила губу. Во рту тут же стало солоно. По подбородку вниз побежала кровь.

Но сверху на неё уже смотрели тонконогие желтые поганки, верхушки близких деревьев и кусок сиреневого неба.

И женщина чуть не закричала от радости, поняв, что все получилось, и она свободна...

* * *

- Я же говорю: мы ехали. Нам с грунтовки сворачивать ещё метров через пятьсот. А тут она лежит, - мужчина, сморщившись, потер шею и взглянул на свою ладонь так, словно ожидал увидеть раздавленного комара. - Ленка как закричит: "Женщину сбили! Женщину сбили!".. Ну, остановились. Она лежит. Я подошел: гляжу - неживая... Ну и вот...

- Куда вы направлялись? - спросил Андрей Щурок, подковырнув носком серого туфля слегка вдавленную в землю крышку от пластиковой бутылки. Крышка была "свежая" - "Спрайт" пил эксперт Володя Груздев - поэтому к вещдокам она не относилась.

- На дачу... На дачу ехали. Мы тут недалеко дачу строим. Не то чтобы даже дачу - так, садовый домик... Вот... И решили пораньше сегодня, потому что вечером дела в городе всякие...

- А откуда звонили?

- Чего? - встревожился мужчина.

- Звонили, спрашиваю, откуда? С какого телефона милицию вызывали?

- Так назад же вернулись. До самой автозаправки... Я Ленке ещё говорю: "Останься здесь, покарауль". А она: "Ты что, с ума сдурел? Она же мертвая!".. Я не проверял, конечно. Нам, во всяком случае, так показалось.

Андрей уже знал, что Анатолию Карпенко, владельцу красной "пятерки", которого угораздило в восемь утра обнаружить возле грунтовки тело неизвестной женщины, "показалось" правильно. Точно так же "показалось" судмедэксперту Володе Груздеву. Правда, тот конкретизировал свои впечатления, доступно объяснив, что "дамочке" ударом тяжелого острого предмета разнесли полголовы.

Когда-то она была блондинкой. Теперь длинные волосы пропитались кровью, а на темени успела засохнуть жуткая бурая корка. По голой розовой пятке полз муравей. Женщина лежала босиком.

Ее туфли, дорогие, английские, нашли в подвале заброшенной дачи в каких-нибудь трехстах метрах от дороги. "В нагрузку" к туфлям за забором обнаружили брошенный "Опель", а на первом этаже - труп немолодого мужчины. На мужчине была белая рубаха и серые брюки. Лицо, как и у женщины, залито кровью. Правда, удар, на этот раз, пришелся в затылок, а не в лобную кость.

Выезжать ранним субботним утром на двойное убийство было, понятное дело, неприятно. Вдвойне неприятно узнать, что в непосредственной близости от места происшествия нет никакого обитаемого жилья - а значит, как всегда, "никто ничего не видел, никто ничего не слышал". Но гаже всего Андрею делалось при мысли о том, что оба убитых были гражданами Великобритании. Согласно документам, найденным в машине, при жизни они являлись законными супругами. Мужа звали Тим Райдер, а жену, бывшую гражданку России - Олеся Владимировна Кузнецова...

День начинался ужасный. Уже в девять утра в черной джинсовой рубахе становилось жарковато. Солнце, похожее на желток сваренного вкрутую яйца, лежало на верхушках деревьев. Над телом ещё неуверенно кружились мухи. Андрей вздохнул, окончательно вдавил крышку от "Спрайта" в землю и проговорил:

- Спасибо, Анатолий Петрович. Можете быть свободны. И жена ваша тоже... Если понадобитесь, мы вас вызовем. Повесткой.

Несчастный дядька резво заковылял к своей красной "пятерке", притулившейся у края дороги, и к жене, пристроившейся плакать возле этой самой "пятерки". Сегодняшняя поездка на дачу у супругов Карпенко явно отменялась.

Из кустов, тихо матерясь, вылез Красовский. Стряхнул с рубахи и слаксов приставшие листья, приподнял правую ногу, брезгливо и внимательно оглядел подошву.

- Ну, что там? - спросил Андрей.

- Дерьмо собачье. И больше ничего... А чего ты ожидал найти? Топор с отпечатками пальцев, сигарету с образцом слюны и визитку убийцы с прилагающейся к ней фотографией?.. Сам же видишь, что её не здесь грохнули.

Щурок кивнул. Чтобы понять, что женщину убили не на дороге, авторитетной консультации Володи Груздева не требовалось. Вполне хватало собственных университетских знаний по криминалистике. Там, где волочились по земле её мертвые ноги, трава была примята. Кое-где на блестящих от росы травинках темнели капли крови. И потом - её пятки... Ее розовые нежные пятки. Немного испачканные в грязной земле, но без единой соломинки, без единого листочка, прилипшего к коже...

- Красивая, похоже, была, - Красовский вытащил из кармана сигареты и закурил. - Фигура, во всяком случае - класс!.. Хрена ли её за такого сморчка замуж понесло? Заграница, заграница!.. Вот и "заграница". Лежит теперь тут... Олеся... Сидела бы в России-матушке - глядишь, и жива была бы.

- Связи не улавливаю, - Андрей пожал плечами.

- А чего тут улавливать? Девяносто процентов, что их или из-за "бабок" грохнули, или по каким-то там деловым заморочкам этого Райдера. Кем он там в этой фирме был? Явно не дворником.

- Ну и что? Можно подумать, что в России она бы за дворника вышла? Те же "бабки", те же заморочки, те же разборки... Кому уж что суждено. Так что по первому пункту ты, Серый, не прав... Что касается пункта второго... Я так понимаю, десять процентов ты оставил на маньяка?

- Ага. Только маньяков нам ещё не хватало. И тебе, наверное, тоже?

- Наверное, - он присел на корточки перед телом женщины, осторожно отвел слипшиеся волосы от её лица. - Так вот, в маньяка верить очень бы не хотелось... Что там наш Груздев говорит по поводу отпечатков на руле?

Красовский тоскливо запрокинул лицо к небу, качнулся с носков на пятки:

- Наш Груздев, аппетитно хлюпая "Спрайтом", говорит, что все "пальчики" снял: и в машине, и с дверных ручек, и у трупов, разумеется. Но сейчас ничего не скажет. Сейчас он лазает по второму этажу дачи в поисках "чего-нибудь интересненького".

- Пойдем посмотрим, что он там нарыл. И, знаешь что... Отправь кого-нибудь из ребят на автозаправку. Пусть спросят, не обратили ли внимания на белый "Опель", а, в особенности, на то, сколько человек было в машине, и кто сидел за рулем.

- Думаешь, их сюда привезли?

- Может и так... Потому что иначе мне абсолютно непонятно, какого рожна граждан Королевства Великобритании понесло среди ночи на какую-то заброшенную дачу? Чего они здесь забыли?

- Ты так, к слову, не забывай, что жена - русская! Может это, вообще, её дом?

- И что? Почему ночью-то надо было сюда переться? Клад искать дворянской прабабушкой зарытый?

Красовский подошел поближе к телу. Нагнувшись, указал на сведенную посмертной судорогой руку:

- На ногти её посмотри. Точнее, на то что от них осталось... Явно она пыталась прокопать, как минимум, подземный ход... Это ещё ладно Груздев со своими лопаточками и тампончиками ей "маникюр" слегка навел. Что сначала было! Вообще, тихий ужас.

Мухи становились назойливее. Одна присела на вывернутый локоть женщины, суетливо потерла передние лапки и медленно поползла вверх по руке, поблескивая на солнце крылышками и зеленоватым тельцем. Андрей выпрямился, кивнул стоящему неподалеку оперативнику:

- Мы к дому, ты стой здесь. Скоро уже её заберут.

Тоскливо взглянул на окурок, который Красовский щелчком отстрельнул в кусты. Курить хотелось ужасно. Но он вот уже шестнадцать дней как бросил, и надеялся продержаться до того момента, когда во рту перестанет сохнуть от одного только вида сигареты.

Возле дома суетились ребята из экспертной группы. То и дело щелкала фотовспышка, невысокий шатен Костя Болдырев собирал в разные пробирки образцы чистой почвы и почвы с предположительными следами крови.

Солнце, отражающееся от сверкающей крыши белого "Опеля", слепило глаза. Вполне мирно пахло опилками. Только вот вид у самого здания был какой-то неприятный и зловещий. Перекошенная оградка, отломанный ставень на окне второго этажа, маленькое пыльное окошечко мансарды под самой треугольной крышей - словно внимательный тусклый глаз.

У ограды переминались с ноги на ногу понятые - до них никому не было дела. Русоволосый и безмятежный Володя Груздев, сидя на крыльце, допивал из бутылки остатки "Спрайта".

Андрея всегда изумляла его способность при любых обстоятельствах сохранять превосходное расположение духа. Один ли труп, десять ли? Бандитская ли разборка или мрачная "бытовуха" с многочисленными резанными и рубленными ранами? Правда, экспертом Володька был превосходным. И, что главное, помимо официальных письменных ответов на запросы следователя не гнушался по простому, "на пальцах", объяснить что к чему. А ещё он соблюдал субординацию, чего ни в коему случае нельзя было сказать о Красовском.

Опер Серега Красовский носил подпольную кличку "перебежчик". Кличка была, что называется, "для служебного пользования", и пользовались ей только двое - Щурок и Груздев. Но если Груздеву это сходило относительно безнаказанно, то Щурку доставалось в ответ. Впрочем, ему всегда доставалось от Сереги. Всю жизнь, начиная с четырехлетнего возраста. С того самого момента, когда они познакомились в раздевалке средней группы детского сада "Одуванчик".

Во-первых, Красовский, широколицый, белобрысый и худой, всегда был выше и здоровее. Во-вторых, наглее, а в-третьих, ему ужасно нравилось ощущать себя лидирующей, даже подавляющей личностью. Ему нравилось, а Андрею просто было лень сопротивляться.

Красовский таскал его за собой сначала по пионерским и спортивным лагерям, потом по веселым компашкам с девчонками и вином. А после десятого класса взял и утащил с собой в Университет. Вот так! Ни больше, ни меньше.

Сам Андрей тогда собирался в авиационный: модельки самолетов и вертолетов висели у него по всей комнате. Но Серега сказал: "Юрфак!" Начал загонять что-то про романтику следовательской работы, суровые будни и приятный холодок табельного оружия, про грядущую возможность небрежно бросать в лицо подонкам и отморозкам: "Спокойно, сволочь! Милиция!"

В общем, как ни странно, поступили оба. Оба же благополучно доучились до третьего курса. А на третьем Красовский ушел, так же уверенно, как и три года назад, заявив: "Нет никакой романтики, табельное оружие - это так, игрушечки против "калаша", который будет вскидывать на тебя из-за угла каждый паршивый бандит. И, главное, возможность небрежно бросать в любую поганую рожу слова гордые и независимые дают только деньги. Деньги и только деньги!".

Его великая мечта воплотилась в двух контейнерах с хозяйственными товарами на одном из мелкооптовых рынков Москвы. Товары были заурядные мыло, шампуни, ловушки для тараканов и двухвосток, стиральные порошки и зубные пасты. Великая мечта силилась взлететь повыше, но только жалко хлопала крыльями, как стреноженная курица.

Серега же оставался Серегой: ему непременно требовалось кем-то руководить, над кем-то хохмить и глумиться. Девочки-продавщицы для этой цели подходили мало. Вот он и избрал своей мишенью троих охранников с рынка. Благо, повод скоро представился.

В тот день в торговые ряды вбежал бесхозный бультерьер. Мало того, что тупорылый белый "песик" был пугающе одиноким, с морды его ещё и капала белая с желтизной пена.

- Бешеный! - взвизгнула какая-то тетка. - Ай-ай! Бешеный!

Бультерьер в ответ глухо заворчал и стремительно ринулся вперед. Болел ли пес, на самом деле, бешенством, Красовский так и не узнал. Зато успел увидеть, как тот вцепился в ногу пожилого мужчины. Мотнул головой туда-сюда, выпустил изжеванную окровавленную брючину и метнулся влево.

Теперь уже крик стоял всеобщий:

- Дети! Здесь же дети!.. Охрана! Где охрана?

Охранники были тут. Двое спешили к месту происшествия с пистолетами, один - с дубинкой. Тот, который с дубинкой, своим оружием так и не воспользовался. Двое других пытались стрелять...

Сказать, что они стреляли не очень метко, значило ничего не сказать. Серега Красовский выхватил пистолет у того, что стоял ближе к нему, в тот момент, когда пес, оттолкнувшись мощными задними лапами, снова кинулся "в народ". До народа "собачка" так и не долетела: пригодились мечты о табельном оружии, подкрепленные тренировками в тире. Бультерьер с хлопьями пены на морде и застывшими красными глазками остался лежать рядом с картонными коробками из-под тушенки...

Все бы было ничего, и Серега, возможно, остался бы просто народным героем, если бы в голове у него не засело опасное желание потретировать охранников. Он начал с безобидных эпитетов вроде "робингуды" и "ворошиловские стрелки", перешел к анекдотам собственного сочинения про "ловцов на собак", которые моментально разнеслись по рынку...

А однажды в пятницу завез новый товар, в который вложил едва ли не весь свой оборотный капитал. Надо ли говорить, что на утро контейнеры оказались взломаны, товар исчез, не сказав "до свидания", а охранники лениво заверили несостоявшегося капиталиста, что ничегошеньки не видели и ничегошеньки не слышали.

Красовский попытался возмущаться: он чувствовал, что охранники сами и сорвали пломбы с контейнеров. Потом дернулся в милицию. Тогда к нему подошел широкоплечий паренек в коричневой кожаной куртке и адидасовских штанах (паренька звали Геной, на рынке его знали все) и объяснил:

- Послушай, братан, нехорошо поступаешь! Хочешь не просто жить, а жить с целыми руками, ногами и головой - утихни! Нету твоих "Колгейтов" с "Тампаксами" и никогда уже не будет! Все! Вали!

- Я вас всех посажу, - пообещал побледневший Серега.

- А я тебе башку оторву, - так же спокойно пообещал Гена.

Но Гена свое обещание не сдержал, а вот Серега... Серега, вообще, был человеком слова.

Через два месяца он восстановился на заочном отделении юрфака правда, уже в институте, а через полгода снискал славу чуть ли не лучшего оперативника района. Поначалу на "перебежчика" из бизнесменов в милиционеры косились настороженно, потом привыкли, а потом...

Потом для всех, кроме эксперта Груздева и Андрея Щурка, который к тому времени уже закончил юрфак и работал следователем прокуратуры, бывший торговец туалетной бумагой Сергей Красовский стал просто крутым опером Серегой, на которого лучше не наезжать.

Наверное, никто до конца не представляет, насколько он был счастлив, когда родной рынок "засветился" в связи с убийством и наркотой.

- Ну, так что, - сказал опер Серега бандиту Гене, который ходил все в тех же "адиковских" штанах, - нехорошо ты поступаешь. Братан... Хочешь не просто жить, а жить с целыми руками, ногами и головой - максимально быстро и откровенно отвечай на мои вопросы...

С тех самых пор рыночек начал пользоваться популярностью "антикриминального оазиса" района. Красовский удовлетворил свою жажду вендетты, но из милиции не ушел, видимо, почувствовав отвращение к мелкооптовой и розничной торговле. И снова у него под рукой был Андрюха Щурок, которого он теперь звал исключительно "лицом, процессуально самостоятельным", к которому часто вламывался в кабинет без вызова и лихо требовал:

- А ну-ка, гражданин следователь, дай-ка мне поручение на допрос свидетеля Филиппенко!.. Да не формулируй, не формулируй вопросы! Без тебя сформулирую... Да, и ещё бумажку на обыск у Ворониной... То есть как "зачем"? Я тебе ещё и объяснять должен?! Кто из нас следователь, а кто опер?!

Все это, конечно, было лишь спектаклем, в котором каждый играл привычные с детства роли. Но спектаклем, способным привести человека постороннего в состояние глубокого недоумения...

- Ну так что, "лицо процессуально самостоятельное", - Красовский легонько толкнул Андрея локтем в бок, - пошли в дом что ли?

Они толкнули калитку, аккуратно, с двух сторон, обогнули все ещё ползающего по земле Костю Болдырева и подошли к крыльцу. Груздев, не отрываясь от бутылки, часто-часто закивал головой, показывая что сейчас закончит. Допил последний глоток, вытер губы тыльной стороной кисти и значимо поставил бутылку на ступеньку.

- Ну так что? - Андрей сел рядом, свесив руки с колен. - Что-нибудь полезного имеешь сказать?

- Ну, это смотря что считать полезным... О том что вредно шататься ночами по безлюдным дорогам и, тем более, безлюдным дачам, ты, например, сам без меня знаешь. Однако, для кого-нибудь другого эта информация могла оказаться весьма и весьма полезной. Взять хотя бы ту же гражданку Олесю Кузнецову, убитую двумя ударами тяжелого острого предмета, предположительно топора, по голове около шести часов тридцати минут утра. Или, например, её мужа, Тима Райдера, убитого, вероятно, тем же топором, но только на восемь часов раньше...

- На восемь часов раньше? - Красовский удивленно наморщил лоб. - А на фига это, интересно, сделано?

- Понятия не имею, - Груздев оттопырил нижнюю губу. - Мое дело сказать, ваше - разобраться... Грохнули нашу красавицу Олесю Викторовну непосредственно в подвале, где её, возможно, и держали с двадцати двух тридцати двенадцатого июля до шести тридцати тринадцатого. Муженька же оприходовали, так сказать, в вестибюле. Кроме того, расколотили часы. Часики как раз остановились на десяти часах двадцати семи минутах. Пока не факт, конечно, что именно в этот миг господину Райдеру шарахнули топориком по головушке, но все же весьма примечательно.

- Красавица.., - рассеяно проговорил Андрей, наблюдая за черным древесным жучком, заползшим на его правый туфель. - Откуда теперь знать, что она была красавица? Что с бабой сделали, а?

- Фотографию в документах видел? - в ответ спросил Володька. - Вот оттуда и красавица! А тело какое роскошное! Н-да...

- На фотографии она какая-то неживая...

- Лирик ты, а не "лицо, процессуально самостоятельное", констатировал Красовский. - И, вообще, не подставляйся под черный юмор. На фотографии она, видите ли, неживая! А так что?

Болдырев, наконец, встал с четверенек, сложил все четыре пробирки, заткнутые резиновыми пробками, в кожаный чемоданчик. Несчастные понятые, подпирающие оградку, переглянулись и снова оживленно зашептались.

Они довольно быстро нашли общий язык: средних лет мужчина, работающий ночным сторожем в соседнем с дежурной частью ДК, и относительно молодая женщина-дворничиха. Женщина была полная, с жидкими бесцветными волосами и нездоровой кожей. Андрей невольно подумал о розовых пятках и узких запястьях мертвой Олеси Кузнецовой, о её маленьком ушке с поблескивающей золотой серьгой и изуродованном, некогда красивом, лице...

- ... Так вот, значится, что мы имеем, - продолжил между тем Володька Груздев. - Нет, если вам, конечно, неинтересно, я сейчас говорить ничего не буду: все изложу документально и официально после лабораторного исследования... Интересно? Нет?

- Интересно, - Андрей кивнул, тряхнув ногой, согнал жучка и сцепил руки на затылке.

- Раз интересно, слушайте, господа сыскари и прочие официальные "лица"... Грохнули дамочку, как я уже говорил, в подвале, но она усиленно пыталась удрать. Для чего организовала небольшой подкоп под стеной дома. Благо, дом старый: скоро не только с фундамента свалится, но и, вообще, в труху разлетится... Рыла, значится, дамочка, рыла. Все ногти себе пообломала так, что не с чего было подногтевое содержимое брать, а потом искомый убийца зашел и все её попытки к бегству пресек. Коренным образом... До этого он, вероятно, находился в доме, но, не радуйтесь, ничего не трогал, сам с собою водку не пил и отпечатков на стаканах не оставлял. Курил. Но пепел от сигарет стряхивал себе же в карман или в пачку. Есть у окна малю-ю-юсенькая горка,. Хроматографию можно сделать, но это мало что даст. В лучшем случае, сорт сигарет... Окурков, ясно дело, не нашли.

- Оптимистично, - Красовский, уставший стоять на ногах, опустился на корточки. - Будем вылавливать по Москве всех курильщиков "Кэмела" или, к примеру, "Союз Аполлона".

- Не перебивайте, господин перебежчик!.. Так вот... О чем я, бишь, говорил?.. А! Об убийце. О том, что окурков он не накидал, топорика тоже не оставил - в общем, не убийца, а свинья бессовестная... Но! Кое-что у нас все же имеется. И в связи с этим у меня к вам вопрос: с маленьких сюрпризов начать или с больших?

- А что, много сюрпризов? Наш "маньяк" - дурак? - вяло поинтересовался Щурок.

- Э-э-э, нет! Насчет дурака не знаю. Сюрпризики интересные. Может быть, это и не сюрпризики ещё - так, лажа одна.

- Тогда с больших начинай.

- Ну, нет, - немедленно обиделся Володька. - Я задумал с маленьких, и вы меня, пожалуйста, не путайте!.. Сюрприз "намбе ван": все дружно оторвали ягодицы от крыльца и пошли со мной за дом, где заканчивает мою работу хороший парень Митя Лежнев.

Они встали, захватив с собой пустую бутылку. Серега кивнул в сторону понятных:

- Этих господ с собой звать будем?

- Понятые находятся в месте, которое для них определил следователь. Вслух это место я называть не буду, потому как больше не курю и по возможности не ругаюсь матом, - неожиданно резко отозвался Андрей.

- Чего это ты на них так взъелся?

- Ничего. Настроение паршивое. Зуб надо идти лечить. И ещё тетка эта... Дворничиха: "А почему нам трупы не показывают? Мы должны видеть трупы? Нам же тоже интересно!".. Интересно, блин!

- Так возьмите её как-нибудь на "расчлененку", - предложил Груздев, отводя рукой ветки буйно разросшегося кустарника. - Раз она такая интересующаяся... Или на трупик в состоянии жировоска. Тоже приятно.

- Я думаю, не проймет, - покачал головой Красовский. - Вот если бы этот жировоск с "расчлененкой" да на вверенном ей участке, который подметать надо, тогда да!..

Кусты закончились, дальше, до самой проломленной ограды простиралась утрамбованная поляна, частично залитая бетоном. У самого дома ещё стояла старая-престарая, ржавая бочка. Митя Лежнев курил неподалеку. Перед ним двумя белыми пятнами застывали гипсовые следы. Володька шустренько подбежал поближе, перепрыгнув через мутную лужу. Наклонился, переломившись в пояснице, удовлетворенно кивнул:

- Грунт мокрый, так что минут сорок ещё подождать придется, пока застынет... Но, вообще, следочки ничего. Жалко, что всего пара-тройка таких - относительно четких. Остальные - лажа.

Андрей расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, повел туда-сюда покрасневшей шеей: солнце все-таки жарило невыносимо. Спросил негромко:

- Что можешь сказать по поводу следов?.. Это ведь и есть твой первый сюрприз? Я правильно понял?

- Пра-авильно! А следочки?.. Ну, что следочки? Следочки интересны тем, что этот кент как бы обходил лужу.

- В каком смысле "как бы"?

- Ну, "как бы" и "как бы"... "Как бы" пока оставим в покое. Интересен тот факт, что хорошо различимых следов почти нигде нет: разжиться нечем. А здесь ему пришлось обойти естественный природный водоем, вот он и прошлепал по земле... Имеем мы мужские туфли с характерной продольной трещиной на правой, предположительно, прорезиненной подошве. Длина шага - в среднем семьдесят три сантиметра, угол разворота стопы - девятнадцать градусов. Длина стопы, кстати, около двадцати восьми с половиной сантиметров. Путем нехитрых вычислений имеем схематический портрет убийцы: мужчина ростом сто восемьдесят один с половиной сантиметр. Длина шага и угол разворота стопы соответствуют, но... Вот тут включается первое "но".

- Склифософский! Короче можно?

- А я, вообще, не с вами, товарищ оперативник, беседую, а с господином следователем, - парировал Груздев. - И первое "но" заключается вот в чем: предполагаемый убийца бродил здесь один, без тела Олеси Кузнецовой. У следов же почему-то очень плохо продавлен носок. Самый носочек плохо, а вот середина стопы - отлично! Но одно это было бы ещё ничего: некоторые люди с пятки ходят, а некоторые с носка. Или с середины стопы. Как уродливые балерины. Ну, походка у нашего убивца такая, ладно. Однако, к вопросу о балеринах... У меня племяшка пошла на подготовительные курсы, в училище при Большом театре поступать хочет. Так вот, их там к палке ставят и заставляют ноги разворачивать. У них, бедных, не получается, потому как непривычно. У племяшки с этим просто беда: "завал на большой палец" по научному называется... И у нашего убивца, судя по следам, тоже "завал на большой палец". Вы представляете?

Красовский хмыкнул:

- Надеюсь, ты не хочешь сказать, что он - несостоявшаяся балерина?

- Упаси Боже! - Володя, отмахнувшись обеими руками, сделал испуганное лицо. - Но я хочу сказать вам про сюрприз номер два. Сказать, а не показать, так как доставать мне его из чемодана, а, тем более, из пакета в лом... Подключите ваше воображение! Представьте, как убивец, подхватив труп Оксаны Кузнецовой под мышки и развернув его лицом к небу, тащится к дороге. Тащится, заметьте, по тому маршруту, где хороших или хотя бы приличных следков оставить невозможно. Но не в этом суть... Вы представляете или просто так стоите?

- Представляем-представляем, - Андрею тоже начинала надоедать длинная и витиеватая увертюра.

- ... Голова трупа - на уровне его живота или груди... Вопрос знатокам: что можно обнаружить на задней части шеи трупа? Точнее в волосах трупа, спускающихся до самых лопаток?

- Ворсинки одежды? - не слишком уверенно предположил Красовский. Пыль там какую-нибудь характерную?.. Ну что? Не пуговицу же?

- Правильно, не пуговицу. Убивец осторожный, убивец следит за одежной фурнитурой... Не знаете, да? Вас исключают из клуба знатоков! Внимание: откройте черный ящик! В светлых волосах убитой можно обнаружить длинный черный волос, посеченный на конце. Длинный! Женский! Черный! Волос! Вой фанфар, бой барабанов, немая сцена!

Он замолчал, внимательно наблюдая за произведенным эффектом. Щурок поскреб переносицу:

- Я так понимаю: в контексте вышесказанного?..

- Абсолютно точно! В контексте вышесказанного получается интересная картинка. Все пока предположительно, конечно. Но! Мы вполне можем иметь брюнетку среднего роста, надевшую мужские туфли большого размера и сознательно проинсценировавшую на небольшом участке относительно влажного грунта мужской шаг, как то: длину шага, отчего на том месте, где она надавливала плюсной стопы, образовалась некоторая подозрительная вмятинка... Вы попробуйте, граждане, пройдитесь, сознательно удлиняя шаг, и увидите, что ступать будете слегка с носка, а не с пятки, как обычно!.. Н-да... И вмятинка расположена не там, где она, по идее, должна находиться, а смещена к середине отпечатка ботинка... Далее, "завал на большой палец". Совсем небольшой завал, надо признать. Но вы попытайтесь разворачивать ступни шире, чем вы это обычно делаете!

- Не хотел бы я иметь брюнетку среднего роста, которая ходит в мужских ботинках и размахивает топором, - заметил Красовский, придравшийся к "скользкому" предложению. - Очень бы не хотел. Страшновато бы мне было.

Андрей, сцепив руки, хрустнул суставами:

- Володь, это только предположение или серьезное заключение?

- Вчера из яселек что ли? Какое может быть серьезное заключение сразу после осмотра места преступления?.. С волосом это все, вообще, может оказаться лирикой. Может эту самую Олесю Кузнецову ещё при жизни какая-нибудь брюнетка по-дружески обняла? Подошла со спины и обняла! Вот и волос её в труповой шевелюре! Линючая брюнетка попалась.

- То есть, сюрпризы у тебя на сегодня, в основном, фантазийного толка?

- Ха! Фантазийного! - он повел бровью. - Да, если хотите, "фантазийного"! Вы ещё моего последнего сюрприза не видели... В дом прошу, господа, пожалуйста!

Митя Лежнев присел рядом с застывающими гипсовыми отпечатками и помахал над ними ладонью, словно хотел разогнать едва уловимый запах. Из-за угла показался Костик Болдырев.

- Так что же? Идемте? Или вам мои приятные сюрпризы наскучили?

Они снова продрались через кустарник - так было короче, и поднялись на крыльцо. Груздев первый, за ним - Щурок, позади - Красовский. Вошли в прихожую, обогнули тело Тима Райдера, нелепое и жуткое, с уже засохшей на лице кровью. Протиснулись в узкий боковой коридорчик, оказались перед дверью в подвал.

- Вот здесь наша Олеся и сидела всю ночь, - объявил Володя. Шутовские нотки в его голосе несколько потускнели. - Бр-р-р... Жуть какая!.. Отсюда она пыталась выбраться!

Он толкнул дверь, пригнулся. Осторожно, прижимая к туловищу локти и держа кисти, как хирург перед операцией, ступил на лестницу. Достал из кармана фонарик, нажал на кнопку. Осветил жестяную банку на полу, комья черной земли, одинокую, откатившуюся в сторону луковку.

- ... Здесь она сидела. Здесь упала. Наверняка, здесь рассадила колени. Во-он там следы крови на полу... И здесь рисовала.

- Не понял - не понял, - Андрей протиснулся справа от Груздева и не слишком доверчиво заглянул тому в лицо. - Она здесь что?! Что делала?!

- А ты сам посмотри!

Луч фонарика метнулся в угол, скользнул по стене, медленно сполз на пол. Там на полу, в углу, был давний, слежавшийся слой песка. Наверное, когда-то здесь хранили свежие овощи. Темный, серый песок. Какие-то мелкие камушки. А на песке - морда львенка. Мультяшного львенка, каким его обычно изображают ученицы младших классов: округлые уши и щечки, длинные ресницы, выразительные огромные глаза. Мордочка заключена в квадратную рамку. Внизу кнопочка. В общем, похоже на телевизор. И слово по-русски: "лев"... Только вот рисунок какой-то странный - кривоватый, угловатый. Линии то рваные, то дрожащие. Буквы пляшут...

- У неё все ногти обломаны, - тихо проговорил Володька. - То что осталось - землей и кровью забито. Но под ногтем указательного пальца левой руки есть и песок... И я не удивляюсь, что она рисовала левой рукой. Правая у неё в травме - сплошные шрамы. Травма, пожалуй, двух - трехлетней давности... Ей она, думаю, практически не владела, а левой управляться так и не научилась. Да и зачем? Где ей было писать или рисовать? Сейчас же кругом компьютеры... Это она нарисовала этого львенка. Она, ребята!

Ощутимо потянуло сыростью и плесенью. Откуда-то сверху, из темноты, послышался голос Лежнева:

- Все, закончили. Вроде больше нечего тут смотреть?

Груздев спустился по ступенькам вниз, подошел к деревянным стеллажам, запрокинул голову:

- Ну, нечего так нечего. Упаковывайтесь... Только все-таки пройдись ещё раз на тему "пальчиков" по раме на втором этаже и по подоконнику... А так, вроде, все.

- Это здесь она подкоп вырыла? - Андрей тоже облокотился о доски и посмотрел вверх. Сверху свесились полураздавленные чьим-то тяжелым ботинком поганки. - Чуть-чуть не успела. И все же странно как-то... Если только её на всю ночь здесь одну оставили?.. Иначе, неужели убийца не слышал, как она здесь стеллажами скрипела, банками гремела?.. Володь, а насчет того, что мужа убили ещё двенадцатого вечером - это точно?

Тот даже не счел нужным обидеться, повел хрящеватым длинным носом в россыпи бледных, едва заметных веснушек, склонил голову к плечу:

- Да, двенадцатого вечером... Но мне грустно от того, что мой сюрприз не оценили по достоинству. А дело-то не том, что Олеся Викторовна громыхала здесь досками и банками, а в том, когда она нарисовала львенка! Ког-да! Слой песка под ногтем едва-едва прикрыт землей! Снизу - сплошная земля, потом - прослоечка песка, потом опять - тонюсенький слой земли. То есть! То есть она нарисовала этого звереныша как раз перед тем, как попытаться выбраться наружу! Не тогда, когда сидела здесь в тоске и печали, а когда остервенело рыла подкоп. Спрашивается: зачем?.. Хорошая загадка, правда?

Андрею загадка не нравилась. И ситуация не нравилась. А то, что убили иностранных граждан, нравилось меньше всего. Он ещё надеялся, что дело заберут в ФСБ, но интуиция тоскливо подсказывала: "Не заберут. И повиснет оно на тебе мертвым грузом. И львенок этот. И ботинки с трещиной на подошве. И черный женский волос, запутавшийся в светлых окровавленных прядях".

Красовский, которому надоело стоять у входа в подвал, снова вернулся в прихожую. Поскрипел лестницей, ведущий на второй этаж. Зычно крикнул сверху:

- Дом с привидениями какой-то! Кровати с панцирными сетками, да стулья разваленные - все. Больше ничего! Для чего он здесь стоит то?

- Вот ты и узнай! - отозвался Щурок. Настроение ухудшалось стремительно, зуб грозил разболеться всерьез. - Тебе задание: выяснить, чья фазенда, где хозяева, были ли знакомы с убитыми? Пока все... И Лежнева отправь сюда.

Лежнев поручалось выяснить все о последнем дне Тима Райдера и его жены. С кем разговаривали, встречались, ссорились? Где обедали, что планировали, о чем вспоминали?

На этом осмотр места происшествия закончили. Тела Тима Райдера и Оксаны Кузнецовой запаковали в черные мешки и погрузили в машину. В пыльном окошке мансарды прощально мелькнул солнечный блик. Машина вырулила на грунтовку

А Андрей все никак не мог отогнать от себя навязчивое видение: красивое женское тело, голова, залитая кровью, ухо с маленькой блестящей сережкой и утолщенное запястье правой руки в змеистом переплетении белых шрамов...

* * *

Девушка референт комкала в руках белый батистовый платочек. Эмаль на её ногтях отсвечивала сиреневым. Глаза - унынием и тоской.

- Дело в том, что мы его практически не знали. Ну, мы - те, кто здесь работает, - во время разговора она смотрела не на собеседника, а куда-то поверх его плеча. На столе остывал кофе, к которому так и не притронулись ни она сама, ни Митя Лежнев. - Да, есть такой владелец компании, которому все мы принадлежим, но не более того!

- Но ведь вы сами говорите: "владелец компании", "все мы принадлежим"... Как же так получается?

- Значит, получается... Ну, вот вы, например, лично знакомы с вашим министром внутренних дел? Наверняка ведь нет? Знаете, что есть такой, знаете, как его зовут, знаете, как он выглядит. Знаете, что он - "всем начальникам начальник"...

- Получается, что с господином Райдером лично вы, Лариса, знакомы не были, хотя и работали в приемной его кабинета? - Лежнев оперся локтем о край стола, но почувствовал себя неуютно и снова откинулся на спинку офисного кресла: черная пластиковая столешница сияла прямо-таки карибским жемчугом. "Вот с такой бы пальчики собирать!" - промелькнула в голове шальная мысль.

- Но вы же все неверно понимаете! Какой кабинет? Какая приемная? Я, согласно штатному расписанию, - секретарь-референт Масляшова Игоря Борисовича, директора российского филиала компании. А господина Райдера лично я три для назад увидела первый раз в жизни... Он, кстати, занимал не кабинет, а зал заседаний и, вообще, в офисе практически не сидел.

- Зачем он приезжал?

- По-моему, у него были какие-то личные дела в Москве. У него ведь жена русская, вы знаете?.. Нет, руководство, конечно, собиралось: и совещание было, и доклады, и банкет. Но, главной целью поездки, мне кажется, была отнюдь не инспекция наших дел...

Мягко тренькнул телефон. Девушка сняла трубку. После пары дежурных, вежливых фраз переключила звонившего на кабинет Масляшова.

- ... Так вот. Он приехал, скорее, как турист. Выглядел жизнерадостным, улыбчивым... Не знаю, что ещё вам сказать?

- Скажите-ка мне, как сотрудники попадают на работу в компанию? Я так понимаю, здесь процентов семьдесят русских?

- Все верно, - она улыбнулась. Пушистые каштановые пряди, обрамляющие лицо, слегка качнулись. - Но ведь и филиал ориентирован на работу в России. Поверьте, случайных людей здесь нет. Непременное требование - отличное знание языка. Кроме того, либо фармацевтическое, либо экономическое образование.

- А у вас лично какое? - Лежнев все-таки подпер подбородок рукой: ну, его, этот шедевр офисной мебели со столешницей "черного жемчуга".

- У меня? О! У меня целый набор образований. Во-первых, финансовый институт, во-вторых, курсы секретарей-референтов... Ну, и экстерном пришлось изучить основы фармакологи. То что мне просто необходимо по работе.

- Тогда такой вопрос, Лариса... Господин Райдер... Он общался с сотрудниками по-английски?

- Да, разумеется. Но он мог объясниться и по-русски. Повторюсь: у него была русская жена и...

Девушка явно замялась, Митя счел нужным её подбодрить:

- Говорите-говорите! Вы же что-то хотели мне сказать?

- Я... В общем, я не знаю, как вы к этому отнесетесь... Это - всего лишь сплетни. Сплетни, которые ходят в любом коллективе. Тем более, у нас довольно много женщин...

- Сплетни - это хорошо! - Лежнев широко улыбнулся. - Излагайте! Лично я очень люблю сплетни.

Каштановые пряди снова качнулись. Лариса схватилась за спасительный платок, стиснула его в кулачке:

- Глупое какое-то предисловие получается. И знаете, будто предисловие важнее истории... Хотя, на самом деле, так оно и есть. Сама история выеденного яйца не стоит... Даже не знаю...

- Обожаю истории, не стоящие выеденных яиц.

- Как глупо я сейчас, наверное, выгляжу?.. Ну, ладно... В общем, дело в том, что супруга господина Райдера - не просто русская, а ещё и переводчица. У них был, что называется, служебный роман. Еще и филиала Российского не было, и представительства компании. Мистер Райдер приезжал в Москву по своим делам и воспользовался услугами какого-то агентства. А там, как раз, работала его будущая жена... Он влюбился, сразу сделал предложение. Женился на ней и увез в Англию. Почти история про Золушку.

- А сплетни-то в чем? - Митя непонимающе наморщил лоб.

- Как в чем?.. Ну, во-первых, личную жизнь владельца компании обсуждать, вообще, неэтично. А во-вторых, говорят, она приложила очень большие усилия для того, чтобы женить его на себе. С одной стороны, я её понимаю: наша российская бедность, неустроенность. Тем более, о покойниках плохо не говорят...

- А её вы хорошо знали?

- Нет, что вы! С ней более-менее успел пообщаться только Игорь Борисович. Поэтому он и ездил опознавать... тело, - уголки Ларисиных губ дернулись, опустились книзу. - Да... Тело. Как страшно... А я?.. Ну, да, заходила она в офис. Довольно высокая, с хорошей фигурой. Молодая. Блондинка, естественно. Волосы до лопаток... Что еще? Очки солнцезащитные на ней были очень хорошие, "поляроидовские": солнце в тот день сильно жарило... И браслет на руке широкий. Она о спинку кресла оперлась, я ещё заметила, что из-за края браслета шрамик выглядывает. Думаю, может она вены когда по глупости резала?.. Вот и все. Мы с ней и пары слов друг другу не сказали.

- Ясненько-ясненько.., - Митя все-таки взял свою чашку и отхлебнул остывший горький кофе. - А она не казалась вам взволнованной, подавленной?

- Нет, что вы! Вовсе не выглядела она подавленной. Да вы у любой из наших женщин спросите - из тех, кто её видел! На нее, естественно, все хотели посмотреть. Ну и посмотрели. Обычная молодая женщина. Не какая-нибудь там "мисс Вселенная", чтоб при виде её в обморок от восторга падать. Держится, конечно, с достоинством. Ухоженная очень. Даже царственная. И очень - очень спокойная!

Дверь кабинета Масляшова отворилась. В приемную выглянул сам Игорь Борисович - сорокалетний брюнет, все ещё бледно-зеленый после посещения морга. Лежнев невольно вспомнил состояние тел, которые тому пришлось опознавать, и торопливо сглотнул кислую слюну: холодный кофе застрял в горле.

- Вы ещё беседуете? - Масляшов неопределенно и вяло махнул рукой. Ну, беседуйте-беседуйте. Конечно...

- Что-нибудь нужно, Игорь Борисович? - вскинулась Лариса. Но тот уже скрылся в кабинете.

Она снова села, аккуратно подобрав серую юбку:

- Так что ещё вы хотели узнать?..

Собственно, Митя Лежнев хотел узнать многое, но за время двухчасового мотания по кабинетам не узнал толком ничего.

Все - и Масляшов, и главный менеджер, и секретарша - говорили одно и то же: "Тим Райдер был весел, спокоен, любезен. Да, внутренне собран, но это, как раз, нормально: он все же крупный бизнесмен. Никаких конфликтов, никакого недовольства, никаких проблем и посетителей. Услугами шофера не пользовался: сам водил "Опель", принадлежащий фирме".

О жене могли сообщить ещё меньше: "блондинка, очки, хорошая фигура". Три раза Мите пришлось выслушать сказочку о русской Золушке, окрутившей иноземного принца. Дважды - комментарии на тему того, что в своем агентстве Олеся Кузнецова занимала должность едва ли не экскорт-герл.

- Им угрожал кто-нибудь? Конкретно Тиму Райдеру? Конкретно его супруге? - спрашивал он, не особо надеясь услышать что-нибудь интересное. Проблемы в бизнесе? Конкуренты? Наезды мафии?

И ему неизменно отвечали:

- Нет, что вы! Да и зачем? Какой смысл? Тим Райдер был владельцем компании "Скайларк" и определял общую стратегию. Тактическими вопросами занимались директора филиалов на местах. Давить на него? Угрожать ему? Это просто не имело практического смысла? И смерть его никому ничего не давала. Разве что каким-нибудь английским родственникам, которые унаследуют имущество Райдеров и, соответственно, пакет акций компании?..

- Спасибо. На этом мы с вами, наверное, пока закончим, - Лежнев встал, размял уставшие плечи. Двумя пальцами взяв кофейную чашку за ручку, переставил её на середину подноса. - Давайте ещё раз проверим то, что я записал относительно двенадцатого июля, и попрощаемся... Итак, Тим Райдер с одиннадцати утра был в офисе. В двенадцать тридцать приехала жена, они отправились пообедать. В офис господин Райдер вернулся один. Беседовал с главным менеджером, просматривал документы. В шестнадцать двадцать принял приглашение руководства компании "Элейна": встреча должна была состояться пятнадцатого июля в четырнадцать ноль-ноль...

- Подождите! Я вспомнила! - Лариса стукнула ладошкой о край стола. Еще один звонок был. Как же у меня из головы-то вылетело?.. Позвонили по прямому телефону, прямо в зал заседаний. Я как раз принесла чай, поэтому пару фраз услышала. Что-то насчет договоренности, насчет встречи...

- А кто звонил то?

- В том-то и дело, что я не знаю! Но, что интересно, господин Райдер разговаривал с этим человеком по-русски!

- Ну, е-ка-лэ-мэ-нэ, девушка! - взревел Лежнев, плюхаясь обратно в кресло. - С этого и начинать надо было, а не очки госпожи Райдер расписывать! Кто это был? Мужчина? Женщина? Как долго продолжался разговор? Ну?!

Лариса побледнела, заметно обиделась, скупо поджала губы:

- Я не имею обыкновения контролировать, сколько длятся телефонный разговоры руководства и, тем более, их подслушивать... Не знаю я, кто звонил. С равным успехом это могли быть и женщина, и мужчина. Господин Райдер обращался к собеседнику на "вы". И никаким особенно нервным или встревоженным после этого разговора не выглядел. Выпил чаю, поблагодарил меня - все!.. Правда, ещё до его приезда, числа пятого или шестого звонила какая-то женщина. Русская. Узнавала, прибыл ли он. Я хотела зарегистрировать её данные, но она не представилась и повесила трубку.

- Ага! А Тим Райдер, если я правильно понимаю, прилетел позже, чем планировалось?

- В общем, да. Его ждали в самом начале июля, но что-то там не получилось. Они с супругой прилетели девятого июля, вечером.

- Какой был голос у женщины? Молодой? Старый? Спокойный? Взволнованный? Что она спросила - дословно?

- Так я же вам говорю! Спросила, прибыл ли господин Райдер. Я только успела ответить "нет" - и сразу короткие гудки... А голос? Голос как голос. И двадцать пять лет ей может быть, и сорок. Довольно низкий, приятный... Это, честное слово, все, что я могу вам сказать.

- Ладно, - Митя поднялся, поправил рубаху под ремнем. - Если случайно вспомните, что вокруг офиса ходил дядька с топором и спрашивал Тима Радера, вы уж не стесняйтесь, позвоните, пожалуйста... Или если вдруг объявится эта женщина.

Лариса часто закивала, поднялась следом. Когда Лежнев уже выходил из приемной, она подбежала к окну и опустила неплотно задернутые жалюзи. В офисе сразу стало темнее, а Митя, наконец, понял, почему ему так пекло спину...

* * *

В комнате пахло зелеными яблоками. Свежими, твердыми, которые хорошо грызть здоровыми сильными зубами. Металлические высокие кувшины, стоящие на низком комоде, отсвечивали бормашиной. И диван и кресла были накрыты пестрыми, стильными чехлами - в тон шторам, висящим на окне. На одной стене - огромное прямоугольное зеркало, на другой - цветной фотопортрет хозяйки.

Мысль, такая же противная и нудная, как зубная боль: "У неё каштановые волосы. Темно-каштановые. Она - почти брюнетка. Вообще-то, Груздев точен в определениях, но это тогда, когда представляет официальное заключение... Что он имел ввиду, когда говорил, что волос черный? Может быть, такой вот, с теплым смоляным отливом волосок?"

- Извините, совсем забыла: мне надо отменить встречу, - хозяйка открывает крышку мобильного телефона. - Клиентка должна прийти насчет юбки. Я же на дому работаю. Заказы, заказы... Сегодня уже двоим готовые вещи отдала и ещё с двоих мерки сняла.

"Длинный темный волос... Впрочем, ещё не факт, что он женский. Это только Володино предположение: до конца будет ясно после всех этих анализов... Домовитая, тихая, уютная. Не похожа на убийцу... А кто похож?.. Нет, эта похожа, наверное, на последнюю, ещё не представленную общественности девушку Красовского - на ту, которая печет пироги и не перечит ни единому его слову. Где он только таких находит, интересно?"

- Тамара Антоновна, - Андрей подошел к окну, машинально поправил тюль. - Давайте уже начнем разговаривать серьезно. Убили двух человек. На вашей даче. Поэтому хватит клиенток, юбок, мерок. С самого начала и по порядку.

- Но Валера, наверное, лучше объяснит? Может его дождаться?

- За Валерием Дмитриевичем послали машину. С минуты на минуту его привезут. Дело не терпит отлагательства.

- Я не знаю... Все-таки это дача его родителей. Я к ней не имею почти никакого отношения.

- Сколько времени вы женаты?

Растеряно захлопала большими серыми глазами. Сколько ей самой лет?..

"Киселева Тамара Антоновна, 1971 года рождения". Выходит, двадцать восемь. Выглядит старше. Невысокая, плотная. Маленькие мягкие руки. Черты лица какие-то оплывшие и неопределенные.

- Сколько женаты?.. Ах, да! Полтора года. В августе будет.

- Когда умерли родители вашего мужа?

- Отец - четыре года назад, мать - уже после нашей свадьбы. С тех пор дачей никто и не занимался. Раньше свекровь наезжала время от времени, что-то там сажала, цветы выращивала... Дому, вообще-то, капитальный ремонт был нужен. Ну, да вы, наверное, сами видели?

В прихожей тренькнул дверной звонок. Хозяйка вопросительно и испуганно взглянула на Андрея. Ногами нашарила на полу пушистые тапочки, вскочила с дивана. В коридор метнулась так стремительно, что едва не вписалась полным округлым плечом в дверной косяк. Просторная бирюзовая футболка прилипла к спине, четко обрисовав лямки бюстгальтера, врезающиеся в тело.

В коридоре послышались мужские голоса. Вот Серега Красовский убедительно просит не суетиться и не устраивать истерик. Другой бубнит что-то тихо и успокаивающе.

Воспользовавшись тем, что в комнате никого нет, Щурок прижал ладонь к левой щеке. Поморщился, провел языком по десне. Наткнулся взглядом на узкогорлый блестящий кувшин и опять вспомнил о бормашине.

Через минуту в гостиную вернулась Тамара. Села на диван, обхватила руками голые колени, выглядывающие из длинных, просторных шортов. Зашумела вода в туалете, хлопнула дверь, появился муж.

Высокий костистый парень с небольшими светло-русыми усами. Острый кадык, загорелые лицо и шея. Темно-зеленая вискозная рубаха, светлые брюки с тяжелым кожаным ремнем. Лицо испуганное, встревоженное. Взгляд мечется туда-сюда: на жену, на Андрея, на стену, на жену, на Андрея, на стену... В высоком зеркале, висящем на этой самой стене, отражается Серега Красовский, вдумчиво перебирающий флакончики на трюмо...

- Валерий Дмитриевич Киселев? - Андрей подошел, пожал его влажную руку. - Я - следователь областной прокуратуры по особо важным делам Щурок Андрей Михайлович. Вам уже сообщили, что случилось?

- Да, конечно!.. Но это просто какой-то кошмар! - парень присел было рядом с женой, но тут же вскочил, ринулся к темно-коричневому древнему секретеру. - Я ничего не понимаю!.. Мамины документы на строение должны где-то здесь лежать. В принципе, я эту халупу унаследовал, но мы так и не переоформили ничего нотариально... А вы уверены, что это именно на нашей даче? - спросил и тут же сник. - Хотя, что я спрашиваю? Вы, конечно же, уверены... Где-то здесь должны быть все бумаги.

- Не трудитесь. Ваша жена уже показала нам необходимые документы... Я о другом хотел с вами поговорить.

- Конечно. Извините.., - Киселев вернулся на диван, так и не задвинув ящик. - Конечно, спрашивайте... Но я, в самом деле...

- Скажите, пожалуйста, говорят ли вам о чем-нибудь имена Тим Райдер или Олеся Кузнецова?

Он на секунду задумался, потом решительно помотал головой:

- Нет. Впервые слышу. "Кузнецова" - фамилия, конечно, распространенная, но чтобы Олеся? У меня одноклассник когда-то был - Андрей Кузнецов, так после школы мы с ним и не встречались больше... Олеся, Олеся, Олеся... Нет, никогда не слыхал.

- Никто из ваших знакомых никогда не называл этих имен? Вы никогда ничего не слышали о фармацевтической компании "Скайларк"?

- Почему? - Валерий пожал плечами. - О компании-то слышал. Баночки их, скляночки продаются и рекламируются везде. В метро сегодня ехал, там как раз плакат на стенке висел: беременная женщина цветы нюхает и улыбается. И банки эти внизу... А что?

- Убитый вчера на вашей даче Тим Райдер был владельцем этой компании, - сдержанно проговорил Андрей и уже почти равнодушно подумал о том, что в течение дня дело не забрали и не передали в ФСБ. А, значит, вряд ли уже передадут. - Вот так... Олеся Кузнецова, бывшая гражданка России, была его законной женой.

Киселев провел потной ладонью по бронзовому загорелому лицу, качнулся из стороны в сторону:

- Ни хрена себе! Приехали, называется... Но я, на самом деле!.. Это же просто люди не нашего круга! В жизни мы с такими не сталкивались!.. Неужели вы не понимаете?! Просто дача на отшибе стоит: кто угодно мог ею воспользоваться...

- А почему, кстати, вы не пользуетесь дачей? Мне кажется, там нужен не такой уж глобальный ремонт? - краем глаза Андрей заметил, что Красовский закончил перебирать тюбики и флаконы и потянул на себя ящик телефонной полочки.

Теперь в разговор вмешалась Тамара, до этого испуганно молчавшая:

- Понимаете, дело в том, что мы с Валерой - сугубо городские люди. У моих родителей в жизни никогда не было ни дачи, ни огорода. Я все эти ягоды-овощи воспринимаю исключительно в рыночных пластмассовых ведрах. Вот... И Валера тоже особой склонности к земле не чувствует. А домом, огородом - этим же надо заниматься... Тем более, я ещё понимаю, если бы там какой-нибудь солидный коттедж был с саунами и апартаментами. А то так, домишко! Всей корысти, что два этажа.

- Подвальчик там ещё неплохой, - подал голос Красовский. Заглянул в комнату, увидел свое отражение в зеркале, быстро поправил прическу. - И в этом самом подвальчике целую ночь продержали беспомощную женщину. А потом убили... Так что в то, что пустых домов кругом несметные тучи ещё как-то верится, а вот в то, что убийца наугад сунулся в ваш, как вы говорите, "домишко" и сразу обнаружил симпатичный, очень нужный ему чуланчик - уже, извините, с трудом.

Тамара мгновенно покраснела, впилась ногтями в коленки. Против воли Андрей отметил, что ноги у неё полноватые, с тяжелыми икрами и редкими темными волосами. Снова заболел зуб. Кровь запульсировала в опухающей десне.

Он просто ждал, когда это произойдет. И это произошло. Слишком дрожали с самого начала Тамарины губы, слишком ярко проступали неровные красные пятна на шее.

- Вы нас в чем-то обвиняете?! - закричала она, откидываясь на спинку дивана и с силой прижимая кулаки к вискам. - Так и скажите, если обвиняете!.. Я понимаю, у нас нет денег на крутых адвокатов. И вы это понимаете. Поэтому-то и решили повесить на нас какую-нибудь вашу глухую "заказуху". Настоящих киллеров вам поймать просто не дадут. Тем более заказчиков. Так давайте! Шикарно придумано: "Супруги Киселевы заманили к себе на дачу подданных английской королевы и там убили. С целью наживы".

Наверное, она хотела заплакать, но слезы не потекли. Глаза оставались перепуганными, сухими и красными. Валерий как-то не очень уверенно обнял жену за плечи:

- Тома, перестань. Нас никто ни в чем не обвиняет. Люди просто делают свою работу. Все обязательно выяснится.

За время работы следователем Андрей научился не реагировать на слова "все обязательно выяснится". В самом-самом начале (с момента окончания юрфака тогда прошел всего год) они его волновали: как же! люди надеются на него, в его руках судьба невиновных! Потом он заполучил что-то вроде нервной аллергии.

"Все обязательно выяснится", - говорил муж, выкинувший жену из окна кухни.

"Не может не выясниться", - эхом вторил бывший участковый милиционер, курировавший оборот "наркоты" в районе.

А у Андрея начинала жутко чесаться переносица и тыльная сторона ладоней. Потом... Потом он просто привык.

- Да, все рано и поздно выяснится, - слова получились сухими и казенными, но ему, в общем-то, было все равно. - И мы очень рассчитываем на вашу помощь... Да, я согласен с вами: дом пустой, в него мог забраться кто угодно. И все же... Кто, кроме вас, знал об этой даче? Кто там бывал? Кто мог знать о существовании подвала и о том, что сейчас на дачу никто не приезжает?

Тамара, хлюпнув носом, отвернулась к окну.

- Н-ну.. Я даже как-то так сразу не могу сказать.., - протянул Киселев. - Там до Томы ещё компании собирались, а потом... Потом к маме приезжала подружка. Тетя Люба. Она в соседнем дворе живет. Пожилая уже... Раньше были какие-то папины друзья.

- Кто-нибудь из них водил знакомства уровня Тима Райдера? Общался с иностранцами? Занимался фармацией?

- Погодите. Дайте подумать... Я уже и не помню никого... Вот из моей прежней компании была одна девчонка-фармацевт. Точнее, она сначала училась в мединституте, потом бросила. Но, во-первых, девчонка все-таки, во-вторых, она сейчас работает в самой обычной аптеке... Нет, никого не могу припомнить.

- Кстати, о девчонках, - Андрей совсем не был уверен в том, что поступает правильно, - Нет ли среди ваших знакомых женщины с прямыми черными волосами. Довольно длинными... Подумайте?

- Ну вы и вопросики задаете? - Киселев почти весело хлопнул себя обеими ладонями по бедрам. - Да, наверняка, есть такие знакомые. Сто штук. Или даже тысяча! Да с одной только моей автобазы...

- Автобаза пока меня не особенно интересует. Из тех, кто бывал на вашей даче и знал о существовании подвала.

- И таких - выше крыши! Я же говорю: там раньше веселая компашка собиралась: парни, девчонки... Та, которая фармацевт, рыжая, кстати... А вот Лялька Слепнева черненькая была и с косой, если не постриглась, конечно. Лиза Стрешнева, Зойка... Да мало ли кто?.. Я, конечно, алиби их не проверял, но просто подумать смешно, что кто-то из них... Лялька, по-моему, до сих пор в декретном с ребенком сидит. Зойка - та даже таракана раздавить боялась.

- А Лиза? - спросил Андрей, намотав на указательный палец шелковую бахрому шторы.

Хозяин квартиры подался вперед:

- Да вы что? Всерьез все это что ли?

- Нет, мы здесь КВН проводим, - Красовский зашел в комнату, остановился прямо перед Киселевым. - Ситуация анекдотическая - обхохочешься просто! Два трупа на твоей даче! "Смехопанорама", чего уж там!.. Твое, кстати, алиби надо проверить в первую очередь.

- Я на работе был, - Валерий зло сверкнул глазами. - Можете проверять. Двадцать человек вам подтвердят. Как приехал к семи, так вы меня оттуда и забрали. Даже обедать не уходил.

- А вчера вечером?

- А вчера вечером сидел дома. Телевизор смотрел... Половики вон выходил часов в одиннадцать вечера трясти. Может кто из соседей видел... Да точно видела бабка со второго этажа. Под нами квартира, зайдите - спросите.

- Чего это тебя на ночь глядя понесло во двор с половиками? - в голосе Красовского явственно прозвучало разочарование. - Дня не хватило?

- Значит, не хватило.

- А вы, Тамара Антоновна, где вчера вечером были? - Андрей отдернул штору и присел на подоконник. - Тоже сидели дома и смотрели телевизор?

Она едва заметно вздрогнула, провела кончиками пальцев по губам. Зачем-то взглянула на свой портрет на стене:

- Нет, меня не было дома. Мы поссорились, и я ночевала у подруги.

- Ка-ак интересно! - вновь обрадованный Красовский покачал головой. И вернулись, конечно же, поутру?

- Да. Так получилось.

- И не встретили по дороге ни дворника, ни почтальона, ни соседку с собачкой? И бабушка со второго этажа не глазела в окно? Пришли и ушли незаметно, как привидение, а бедный муж всю ночь делал в квартире генеральную уборку?

Андрей вдруг понял: вот сейчас она заплачет. На самом деле, заплачет. Полные плечи Тамары как-то жалко задрожали, под глазами мгновенно набрякли мешки.

- Я не знаю, - выкрикнула она. - Может быть меня кто-то и видел. Но мне было не до того. Мы поссорились, и я...

- Вам тоже ни о чем не говорят имена супругов Райдеров?

- Да что же это такое! - слезы, наконец, прорвались и кривыми дорожками потекли по розовым щекам. - Конечно, ни о чем не говорят! Откуда мне их знать?!. И все из-за этой чертовой дачи! Как сразу у меня к ней душа не лежала! Как чувствовала, что что-нибудь случится! Все теперь! Все - псу под хвост: и Валеркина жизнь, и моя... Ну, неужели вы не понимаете, что мы тут абсолютно ни при чем?

- Ладно, пойдем, - Андрей махнул Красовскому рукой и направился к выходу из комнаты. Остановился, кивнул Тамаре. - А вы, пожалуйста, запишите для меня данные вашей подруги. Той, у которой вы провели сегодняшнюю ночь. Это - простая формальность, но мы должны проверить.

Плечи, обтянутые бирюзовой футболкой, продолжали мелко вздрагивать. Тамара тихо плакала.

- Она напишет, - Киселев поднялся с дивана. - Сейчас... Или, давай я, Том, напишу? Ты у Ленки была, да?

Ответа не последовало. Он достал из ящика секретера прямоугольный листок розовой писчей бумаги, принес из коридора старую записную книжку. Наслюнив палец, перелистнул несколько страниц...

- Ну, что за мужик, а? - досадливо проговорил Серега, когда они вышли из квартиры и захлопнули за собой дверь. - Баба где-то шлялась всю ночь, а он: "Сю-сю-сю, Томочка! Давай я адресок твоей подружки для дяденек милиционеров запишу?".. К батарее бы её наручниками приковать и ремнем по заднице пройтись раз восемьсот. Резко перестала бы и ночевать где попало, и бедненькую-несчастненькую из себя строить. Зараза!.. А ты чего молчишь, орган предварительного следствия? Чего по поводу всего этого думаешь?

- Ничего не думаю, - вяло отозвался Андрей. - Сейчас пойду вылечу зуб, а потом уже буду думать... А, вообще, ерунда это все. Юбки, заказы, автохозяйство... Дом-то ведь, действительно, просто просится, чтобы в нем кого-нибудь грохнули. Стоит на отшибе, мышами пахнет... Подругу эту, конечно, надо вызвать, но толку что? В лучшем случае, выясним, что наша мадам ночевала у какого-нибудь мужика... Ладно, Анечке твоей привет, а я пошел...

* * *

- Алло, Лена?

Она услышала ответное: "Да, это я" на том конце провода, и долго молчала, прежде чем продолжить.

- Тома? Тома, ты? - кричала в трубку Ленка.

- Да. - в конце концов, отозвалась она. - Мой звонил?

- Звонил-звонил. Я сказала все, как договорились. Нотку неискренности в голосе подпустила. Так что он, мне кажется, засомневался. Но, тем не менее, подтвердила официально: да, ты была у меня, сидели, пили чай с конфетами "Маска". Пусть теперь мучается... Козел!

- А больше никто по этому поводу не звонил?

В трубке что-то загрохотало. Наверняка, Ленка двигала поближе к телефону банкетку, предчувствуя долгий и весьма интересный разговор.

- Подожди, Том, я сейчас... Ага, все... А кто еще-то звонить должен? Или ты себе любовника завела? Колись!

- Нечего колоться. Милиция должна звонить, - выговорила она с трудом. - Тут такие дела... В общем, у меня к тебе просьба: скажи им тоже самое, что Валерке. Только без ноток неискренности в голосе.

Ленка помолчала. Потом спросила уже значительно более скучно и осторожно:

- Во что ты влезла то?

- Ни во что не влезла. Так, ерунда. Дурацкое стечение обстоятельств.

- А-а-а.., - и снова тягостное молчание на том конце провода.

- Так ты подтвердишь или нет?

- Том, я подтвержу, конечно, только... Ты сама пойми: в конфликт с милицией без особой надобности неохота влезать. Может, у тебя другой есть, кто подтвердит? Эти ведь дела и конфиденциально можно оформить? Просто попросишь, чтобы мужу не раскрывали показания. А, Том?

- Лена, - она почувствовала, как в животе становится холодно и пусто, - если бы мне было к кому обратиться, я бы не втравливала тебя в историю. Тебе совершенно нечего бояться: никаких конфликтов, никаких осложнений. Пожалуйста! - Принужденно хохотнула и, ужасаясь фальшивости собственного голоса, добавила. - Ну, успокой же меня, в конце концов! Что ты молчишь? А то я не смогу как следует погрузиться в создание твоего брючного костюма: тревожиться буду, отвлекаться... Нет, кроме шуток, Лен: костюм бесплатно, и фурнитура, и подкладочная ткань - тоже с меня.

- Ерунду какую-то говоришь. Взятку мне предлагаешь, что ли?.. Скажу все, как договорились: можешь не переживать. Я уж не думаю, что ты кого-то там ограбила или убила?

Игривый тон не получался у обеих, поэтому разговор свернули быстро. Тамара положила мобильник на журнальный стол, уперлась локтями в колени и уронила лицо в ладони.

Ее тошнило от унижения и страха... Ленка! Ленка - это так ненадежно! Никто не даст гарантии, что прямо сейчас она не наденет свою дурацкую плиссированную юбку с не менее дурацкой кружевной блузкой и не помчится в ближайшее отделение милиции, чтобы с порога заорать: "Моя подруга попросила обеспечить ей фальшивое алиби!"

Глупо. Страшно. И ещё раз глупо... И все из-за чего? Из-за кого? Все из-за той, которая...

Она отвела подрагивающие руки от лица и, сморщившись, почесала ладонь. На коже бледно-розовыми пузырьками проступала экзема. Даже думать о той, чужой, однажды разрушившей её счастье, было невыносимо. Теперь из-за неё все рушилось снова. Никто не поверит. Никто не станет даже слушать. Никто не попытается понять...

Тамара поднялась с дивана, достала из ящика тюбик с ихтиоловой пастой. Выдавила тоненькую белую трубочку на ладонь. Одно она знала совершенно точно: что бы там ни было, надо держать себя в руках. Потому что завтра предстоит очень тяжелый день...

* * *

Десна болела ужасно. Неуклюжая врачиха умудрилась разодрать её иглой одноразового шприца. Пол ампулы лидокаина тут же стекло под язык. Другая половина почти не помогла. Андрей, конечно, молчал, зажмурив глаза, но вспоминал исключительно врачихину маму и ещё инструменты гестаповцев из "Семнадцати мгновений весны".

- Два часа не есть, - смущенно предупредила докторша, когда он вылезал из кресла. - Но я бы, на вашем месте, вообще сегодня воздержалась от приема пищи.

Предупреждение было явно излишним. Шагая от стоматологии до автобусной остановки, Андрей абсолютно точно знал, что не захочет открывать рот, по крайней мере, сутки. Или двое. Со свидетелями и с Красовским будет общаться знаками. А отвратительные отчеты Володи Груздева, которые к тому времени как раз подоспеют, отобьют остатки аппетита ещё на неделю вперед.

Однако, ближе к дому десна отошла. Он даже нащупал онемевшим языком комочек ваты, забытый расчудесной докторшей у него во рту. Выплюнул вату в урну и с какой-то лиричной теплотой вспомнил о двух спинках минтая, хранящихся в морозилке. Но тут же, в связи с минтаем, вспомнил и о Птичке...

Птичка была его Карой, его Крестом, его Наказанием. Страшным Наказанием, начавшемся со вполне мирного телефонного звонка. Звонил старый знакомый, с которым однажды, года четыре назад, сплавлялись вместе по горной речке.

Знакомый - моряк с научно-исследовательского судна, был человеком милым и общительным, но имел также репутацию мужика "с давно и хорошо отъехавшей крышей". Поэтому на его жизнерадостное: "Алло, Дюха, как живешь?", Андрей ответил осторожным: "В общем, нормально".

- Нормально? Работа есть? Ноги ходят? Дом не развалился? - продолжал оптимистически интересоваться знакомый. - Всех там убивцев посадил или ещё нет?.. Меня, собственно, один вопрос сильно интересует. Тот, что насчет дома.

- С домом все нормально. А что?

- Да, понимаешь, мне тут в Питер надо на пару неделек смотаться, по делам. А у меня птичка. За ней же следить надо, кормить... Не возьмешь к себе?

Подвоха в невинной просьбе, вроде бы, не чувствовалось. Пока Андрей неопределенно тянул: "Н-ну-у-у...", знакомый принялся просить за птичку со всей страстью, на которую был способен:

- Дюх, да ты не сомневайся! Тебе же сам Бог велел её взять. У тебя же что за фамилия? Щурок? Правильно? А "щурок" - это птичка такая хохлятская. Вот и будете с моей питомицей вдвоем чиникать... Давай, а?

- Ну, я могу её у себя подержать, конечно. Только ведь, ты знаешь, у меня работа с утра до вечера. Следить за твоей птицей некому. Максимум, что я могу - это с утра ей корма насыпать, а вечером водички в блюдечко подлить.

- А Катя твоя чего? Тоже с утра до вечера на службе.

- С Катей мы разошлись. Так что...

- Ну, ладно, - скрепя сердце, согласился знакомый. - Так и быть: доверю её тебе и без Кати. Мы минут через двадцать подъедем. Жди.

Андрей выпил баночку пива, подумал, что птичка это не так уж и обременительно. Не кошка, во всяком случае, за которой надо по три раза на дню выносить горшок с песком. В общем, он освободил место для клетки на подоконнике и стал ждать. А ровно через двадцать минут раздался звонок в дверь.

- Мы на такси приехали! - радостно сообщил знакомый. - В транспорт общественный, сам понимаешь, не полезли. Быстро, ага? Причем это от меня до тебя! Через пол Москвы считай!

Андрею было все равно: быстро или не быстро, через пол Москвы или от Москвы до Нижнего Тагила. Единственное, что он смог произнести вслух:

- Ты что, совсем того?

- Скучный ты тип! Такой же как все остальные! - знакомый приятельски похлопал его по плечу. - Хотя задатки у тебя хорошие, работа вот только нудная... Чудная птичка! Просто чудная! Поживешь с ней - прочувствуешь. Еще отдавать не захочешь. Я уже влюбился, хотя только неделю, как его из экспедиции привез. Кстати, это он. Зовут его Эммануил. Так что попрошу без фамильярностей.

С этими словами он втолкнул в квартиру огромного и блестящего, как сопля, императорского пингвина...

Теперь Птичка, для которой было слишком много чести именоваться Эммануилом, поджидал дома и, наверняка, хотел жрать. Что наводило на мысль о печальной судьбе сегодняшнего рыбного ужина.

Андрей услышал его ещё через дверь, когда поворачивал ключ в замке. Когда же дверь открылась, пингвин ринулся навстречу, громко шлепая о пол жирной гузкой. Физиономия у него была, как всегда, нахальная и препротивная. А глазки маленькие и коварные.

Сдержать удалось едва ли пару натисков у холодильника, во время которых Птичка своим острым и твердым, как долото, клювом, долбил Андрея в спину. Потом Щурок плюнул на все и швырнул-таки одного заиндевелого минтая прямо в раскрытую пасть с прочувствованным пожеланием:

- На! Подавись!

Птичка, естественно, не только не подавился, а ещё и возобновил атаку, надеясь захватить вторую рыбку. В результате, из двоих обитателей квартиры поужинал только пингвин. Поужинал и захотел купаться.

Купался он каждый день. И в эти минуты Андрей с одинаковой яростью проклинал и Знакомого, "сосватавшего" ему Эммануила, и собственное отношение к животным, исковерканное школьным кружком юных натуралистов. Любой нормальный человек уже запер бы зловредного пингвина в какую-нибудь нишу, а он, подчиняясь внутреннему голосу, твердящему о том, что бедному Птичке жарко, набирал в ванну холодную воду.

Запрыгивал в ванну Птичка самостоятельно, резво махая короткими, похожими на мокрые ладошки крыльями. А вот вылезать не желал категорически. При этом вытащить его не представлялось возможным: он был тяжелым и скользким, как чудовищных размеров селедка.

На этот раз купание продолжалось пятьдесят минут. Андрей успел с первой до последней странички изучить "Спорт-экспресс", купленный по дороге, втайне от пингвина съесть на кухне бутерброд с остатками колбасы и посмотреть по НТВ "Сегодня", а Птичка все не вылезал.

- Ванну освободи, - пробовал увещевать Щурок.

Грозил:

- Завтра ты у меня искупаешься, как же!

Взывал к дружеским чувствам:

- Мне, по-твоему, в душ не нужно? Или в раковине, на кухне, прикажешь мыться?

Пингвин только хлопал по воде крылышками и желчно разевал клюв. "Да хоть в туалете!" - легко читалось по его наглой физиономии.

Все попытки подхватить его под мышки и выволочь на пол блистательно провалились. И вот когда Щурок пытался выманить гада половинкой плавленого сыра, раздался звонок в дверь.

- Хрен с тобой! Сиди! - Андрей аккуратно обернул сыр фольгой и спрятал в нагрудный карман рубашки. - Посмотрю, сколько высидишь.

И включил горячую воду...

Он не рассчитывал на немедленный результат, поэтому приятно удивился, когда Птичка пулей выскочил из ванны и вперед хозяина протиснулся в приоткрытую дверь...

Звонок тренькнул ещё пару раз. Щурок вытер мокрые руки о джинсы и пошел открывать. За дверью стояла Катя. Катька...

- Привет, - сказала она, перекладывая пластиковый пакет из одной руки в другую. - Эммануил жив?

- К сожалению, - Андрей посторонился, пропуская бывшую жену в квартиру. Кивнул на пакет. - Это все ему?

- Мойва, творог, несоленая перловая каша...

- Мойву и творог мне. Кашу, так и быть, пускай жрет.

Она изумленно вскинула темно-русые брови, придержала двумя пальцами легкую прядь, готовую упасть на лоб.

- Да! И нечего тут удивляться. Мойву мне. Он только что моего минтая сожрал!

- А сколько вызова! Сколько пафоса! - туфельки оказались на шнуровке. Катя наклонилась и развязала два аккуратных бантика. - Подстилку его просушил?

Как ни странно, изо всех женщин, время от времени захаживающих в холостяцкую квартиру Андрея, бывшая супруга оказалась единственной, кто смирился с существованием Птички. Собственно, и заходить более-менее регулярно она стала только из-за гнусного пингвина. Мойва, зелень, вареные яички, матрасик на пол... Н-да... Матрасик.

Чудесная шатенка Юлечка с визгом соскочила с дивана, когда, не пожелавший спать на своем матрасике Эммануил, влетел туда же на манер прыгуна, преодолевающего рекордную отметку высоты. Птичка, естественно, тут же получил под зад, но Юлечку это не удержало...

А Таня? Та просто не могла переносить укоризненного взгляда пингвина, стоящего в углу, как строгий часовой.

Юлечка, Таня... Впрочем, Катя никогда не оставалась на ночь...

- Постилку просушил? - ещё раз спросила она и, не дожидаясь ответа, прошла в комнату. Андрей прошлепал босыми ногами за ней. Убрал с подлокотника дивана рубаху, загнал под стол свернутые черными комочками носки.

- Извини, у меня сегодня бардак.

- Мне-то какая разница? Я прихожу не для того, чтобы тебя инспектировать.

Придержав край просторной летней юбки, опустилась на корточки перед матрасиком. Провела по нему легкой рукой с длинными, как у пианистки пальцами.

- Ни фига ты, Щурок, не сделал! На все тебе плевать. А Эммануилу, между прочим, здесь не климат. Гляди, заболеет он у тебя!

Ему вдруг вспомнился Митя Лежнев, вот так же сидящий на корточках перед застывающим гипсовым следом.

- А у меня сегодня женщину убили. И мужа её. Топором, - сказал он непонятно зачем. - Она красивая была, молодая. Двадцать четыре года всего.

- Кошмар! - Катя покачала головой. - Что творится, а? Опять "бытовуха"?

- Нет. Вообще, непонятно что. За кольцевой, на какой-то заброшенной даче, где сто лет уже никто не живет... И, самое паршивое, оба - подданные Ее Величества Королевы Великобритании. Она, правда, бывшая русская: здесь, в Москве, работала. Зато он - самый натуральный англичанин, да ещё и крупный бизнесмен к тому же.

Она поднялась, оттолкнувшись вытянутыми пальцами одной руки от пола, присела на подоконник. Закатное солнце подсветило розовым её светлые пушистые волосы и нежные плечи, к которым никогда не приставал загар.

- Бизнесмен... Ко мне на консультацию тоже сегодня один бизнесмен приходил. Спрашивал, как сделать так, чтобы после смерти матери все права на квартиру остались ему, а не брату. С завещанием, говорит, вариант не устраивает: мать на это никогда не согласится. Спрашиваю: сколько лет матери? Отвечает: "Пятьдесят три"...

Помолчали. Андрей неожиданно почувствовал, что ему ужасно хочется подойти к подоконнику и потереться щекой о её голое плечо, сжать в ладонях тонкие пальцы, прихватить губами прядь волос. Обернулся на книжный шкаф. Там, в верхнем ящике лежало свидетельство о расторжении брака, категорически утверждающее, что брачный союз между Щурком Андреем Михайловичем 1967 года рождения и Щурок Екатериной Васильевной 1969 года рождения прекратил свое существование восемнадцать месяцев назад. Еще раз взглянул на Катю.

- У тебя что ли щека припухла? - вдруг спросила она. - Ну, точно, припухла!

- Зуб сегодня лечил, - глухо отозвался Андрей, с каким-то отчаянием понимая, насколько не в тему сейчас "стоматологические" разговоры. - Десну нечаянно расцарапали.

- Бедный!.. Болит?

Встала, пошла навстречу. Правая рука чуть приподнята. Вот сейчас прикоснется, погладит по щеке!.. Он затаил дыхание, чувствуя, как сердце мощными толчками колотится о ребра... Жасминовый запах её духов, запах её ладони... Маленькая родинка между средним и указательным пальцем и...

- Кар-р-р! - совсем по-вороньи сказал Эммануил, нарисовавшись в дверях. Катя вздрогнула. Андрей про себя выматерился. А пингвин невозмутимо поковылял к своему мокрому матрасику, под которым он, наверняка, припрятал кусочек минтая.

Не было больше ни тонкого аромата духов, ни дрожащего перед глазами воздуха. Только официальная бумажка рядом с книжкой расчетов за электроэнергию и справкой о медосмотре.

- Ну так что? Пойду я, наверное, чай поставлю? - спросил он, с хрустом разминая плечевой сустав. - Мойва-то, кстати, у тебя вареная?..

Потом они пили на кухне чай и болтали. Катя тыкала пальцем в специально принесенный журнал со статьей о пингвинах и пыталась убедить Андрея в том, что его Знакомый - урод: пингвинов, дескать нельзя содержать в городских условиях, и, вообще, ни в каких нельзя - им и в зоопарках-то плохо.

С тезисом о том, что Знакомый - урод, Щурок охотно соглашался. Мойву обильно поливал майонезом, а кухонную дверь придерживал вытянутой ногой, сдерживая атаки жадного и настырного Птички.

Еще бывшая жена жаловалась на то, что летом в юридической консультации стало совсем мало народу. Работы нет. Та, которая есть - скучная. Чай пила малюсенькими глоточками. Розовая помада на её губах почти не смазалась.

- А я все о сегодняшних трупах думаю, - Андрей прислонился затылком к стене и посмотрел на пожелтевший потолок. - Странно все это как-то... Во-первых, топор. И на "заказуху" не тянет, и на маньяка почему-то не похоже... Во-вторых, какого лешего англичан на ночь глядя в подмосковные леса понесло? И, в-третьих, почему так? Почему его убили сразу, а её ещё несколько часов в подвале держали?

- Изнасиловали? - Катя когда-то училась на том же юрфаке, только на два курса младше, поэтому о таких делах говорила спокойно.

- Нет! В том-то и дело! Просто держали в подвале, а под утро убили... Вроде и не пытали, и не кололи ничем. Ладно бы чего-то от неё добиться хотели, так ведь, похоже, на то, что она всю ночь там одна просидела: ход прорыть пыталась, все ногти себе пообломала.

- Утром? Ты говоришь, её убили утром?

- Ну да, - он пожал плечами. - Официального заключения ещё нет, но Володька... Груздева, кстати, помнишь?

Она кивнула.

- ... Так вот Володька утверждает, что мужика грохнули приблизительно в половине одиннадцатого двенадцатого июля. А её уже тринадцатого, в половине седьмого.

- И что ещё интересного говорит товарищ Груздев?

- Относительно трупов?.. Да, ничего. Острым тяжелым предметом по голове. Его - по затылку, её - в лобную кость. К нему, наверное, сначала тоже спереди подошли: он рукой прикрыться пытался: часы расколотили. Потом уже сзади ударили.

- А часы, наверное, как раз на половине одиннадцатого и остановились? - Катя отставила чашку в сторону, двумя пальцами взяла из тарелки щепотку рассыпчатого творога, положила в рот.

- На двадцать двух часах двадцати семи минутах.

- Какое недоверие к следствию, в общем, и к группе экспертов-криминалистов, в частности! - она хмыкнула.

Андрей убрал ногу от двери, но Птичка, наверное, уже устал ломиться, поэтому на кухню вваливаться не стал:

- Ты что-то имеешь ввиду? Говори лучше сразу.

- А я и говорю. Вы там с Красовским оба с глубокого похмелья были или только он один? У тебя, ладно, зуб болел, и голова, соответственно, не соображала... Вас чему в университете столько лет учили?

- Кать, не задирайся лучше, а?

- Не задираюсь, успокойся! Наследственное право вспомни, которое и у нас, и у них - англо-саксов, в этом вопросе гласит одно и тоже. Ну, вспомни, вспомни!.. Она ведь ему законная, официальная жена?

- Елки! - удивленно и почти радостно воскликнул он.

- Палки! - привычно отозвалась она. - Да, ладно, на самом деле, тебе простительно. Это же я в консультации сижу: и днями и ночами почти одними наследственными делами занимаюсь... Естественно, она наследует после него только в том случае, если её смерть наступила хотя бы в следующих календарных сутках. Переваливает за двенадцать - и она уже наследница, не успело перевалить - значит, нет. Похоже на то, что часики специально расколотили, чтобы экспертиза, не дай Бог, со временем смерти не напутала. Пока тела найдут, пока суть да дело. Все-таки есть хоть маленькая да вероятность, что смерть англичанина припишут уже к тринадцатому июля...

- А резон? - Андрей ногтем указательного пальца отскреб от клеенки засохший соус. - Я понимаю, был бы смысл, если бы у неё алчных и кровожадных родственников имелось полтора миллиона. Тогда - да: она унаследовала все состояние за мужем, родственники унаследовали за ней. Но дело-то в том, что по предварительным данным, у неё только мать в Перми. Старая, больная женщина, ноги не двигаются. Ни братьев, ни сестер, ни теток, ни дядьев...

- Лучше скажи, в завещании что?

- В чьем?

- Хороший вопрос. И в её, и в мужнином.

- Не скажу... Не знаю потому что. Английскую сторону известили, запрос послали, но ответ, естественно, ещё не пришел.

- Если наследование по завещанию, а не по закону, тогда, может, это все и чепуха. Ну, то что я тебе здесь сейчас говорила, - Катя вздохнула. Вообще, иностранцы - люди аккуратные. Тем более, он, как ты говоришь, крупный бизнесмен. Странно, если бизнесмен - и без завещания. Не принято это у них.

Она сидела на табуретке очень прямая, с чуть выступающими на спине острыми лопатками. Ее профиль на фоне окна казался таким нежным. Однако, говорила Катя весьма жестко и разумно. Когда-то его это раздражало. Раздражало до зубовного скрежета.

Милая блондиночка с легкой, едва заметной горбинкой на носу - и холодные, взвешенные речи. "Ты не можешь до бесконечности... Ты не должен..." Особенно, когда они начинали "работать" в паре с Серегой Красовским. То, что всю жизнь прощалось Сереге, не простилось Кате...

"Я лучше знаю, что должен, и что могу", - тихо проговорил он как-то раз, шарахнув кулаком по косяку прямо над её головой. Катя собрала вещи в блестящую, застегивающуюся на "молнию" сумочку и ушла. Потом и она сказала "прости", и он сказал... Но было уже поздно.

Внизу запереливалась короткими пронзительными трелями сигнализация чьей-то машины. Хлопнула дверца, заработал двигатель. Андрей подошел к окну, прикрыл форточку. Катя по-прежнему смотрела прямо перед собой. Он вдруг подумал, что уже девятый час и может быть... Эммануил? А что Эммануил? Эммануил посидит в ванной: не облезет... Катя - это не Таня, и не шатенка Юлечка... Катя, Катька...

Телефон, как всегда, сначала чихнул, а потом уже задребезжал, едва не подпрыгивая на стареньком "Зиловском" холодильнике. Щурок снял трубку.

- Здра-авствуй! - нараспев протянул девичий голос. - Зооуголок у тебя ещё не расформировали?

Он с какой-то досадой подумал, что в первую очередь все его женщины спрашивают о ненавистном пингвине. "Жив ли Эммануил?" "Расформирован ли зооуголок?" "А он сегодня опять полезет к нам в постель?"..

- Не расформировали, - ответил он не особенно любезно. Повисла пауза. Стало ясно, что нужно спросить о чем-то в ответ. По идее, конечно, пригласить в гости на бутылочку вина. - Как у тебя дела? - спросил очевидно глупо и от этого тоскливо.

- Хорошо, - удивленно отозвалась на том конце провода Таня. Тоже подумала. Решилась: - А ты чем сегодня занимаешься?

Конца разговора Катя дожидаться не стала. Спокойно поднялась, задвинула табуретку под стол. Заглянула на всякий случай в свой пакет вдруг что забыла? Сполоснула банку из-под мойвы, стряхнула капли в раковину.

- Уходишь? - спросил Андрей, закрыв микрофон треснувшей трубки ладонью.

- Разговаривай-разговаривай, - быстро и успокаивающе закивала она. - Я дверь захлопну.

Он убил на голом плече комара, досадливо вытер ладонь об угол холодильника. Быстро проговорил в телефон:

- Извини, Танюш, занят сегодня. Дел по горло... Все. Пока.

Катя уже обувалась в прихожей. Птичка шумно возился где-то в темном углу. Андрей метнулся в комнату:

- Подожди. Сейчас оденусь, тебя провожу.

- Не надо, - обернулась она. И он понял, что, действительно, не надо. Просто не надо - и все...

Когда дверь за Катей закрылась, и лифт, ухнув, поехал вниз, он швырнул ненужную рубаху прямо на пол. Вернулся в комнату, лег на нерасстеленный диван, провел пальцем по гобеленовой обивке. Жасмином в квартире уже не пахло. Стеклянные дверцы книжного шкафа слабо бликовали в темноте. Мимо прошлепал пингвин и ничком рухнул на матрасик. Наступала ночь, Птичке пора было спать...

* * *

Она пришла на следующий день. В одиннадцать двадцать утра. Снизу позвонил дежурный и сообщил:

- Андрей Михайлович, к вам просится женщина. Некая Киселева Тамара Антоновна. Пришла со своими документами, говорит, что хочет сообщить вам что-то очень важное.

- Пропусти, - сказал он, двигая по подоконнику герань и открывая окно в кабинете на всю ширь. С утра опять прошел дождь, и с улицы приятно тянуло прохладой.

Минуты через три в дверь постучали. Это была она, но уже совсем непохожая на ту, вчерашнюю. Темные волосы были аккуратно подвиты на концах, светлый, в темный цветочек комбинезон делал плотную фигуру словно бы стройнее. На запястье поблескивал браслет из черненного серебра.

На секунду замялась посреди кабинета. Андрей указал рукой на кресло у стены. Тамара коротко и нервно хохотнула:

- Так все странно, непривычно. Никогда не была в прокуратуре. Да и в милиции тоже. Всю жизнь считала себя образцом законопослушной гражданки, а вот ведь пришлось...

Замолчала так же резко, как и рассмеялась. Пожевала губами, словно растушевывала помаду. Села в угол, поставила черную сумочку-сундучок к себе на колени.

- Вы вспомнили что-то важное? - Андрей тоже сел за стол, положил перед собой чистый лист, зачем-то отчертил на нем ровную горизонтальную линию.

- Да... То есть, нет... Я хотела сказать вам об этом ещё вчера, но как-то растерялась. И потом, я все ждала, что Валера - мой муж, скажет, а он промолчал...

Прелюдия грозила затянуться. Он отчего-то уже во второй раз подумал, что Тамара Киселева выглядит не на двадцать восемь, а, пожалуй, на все тридцать три. Несчастливое для женщины свойство казаться старше.

- Не надо волноваться. Давайте все по порядку. И с самого начала, рядом с первой линией на листке пролегла вторая - чуть кривоватая. - О чем должен был сказать ваш муж, и о чем он, в итоге, умолчал?

- Ой! - она быстро дотронулась кончиками пальцев до подбородка. - А ему за это ничего не будет? Ведь, может быть, он просто позабыл? Или разволновался?.. Знаете, так бывает, когда самое важное в состоянии аффекта вылетает из головы!

- Говорите, Тамара Антоновна. Сейчас, в любом случае, отступать уже поздно. Кроме того, ваш муж, действительно, мог что-то забыть, что-то посчитать недостойным внимания... В состоянии аффекта.

Тамара быстро взглянула в окно. По непросохшему ещё асфальту, ехала поливальная машина. На жестяном оконном карнизе изредка шевелила темными крыльями нарядная коричневая бабочка.

- Ну, хорошо... Я скажу. Только вы не подумайте, пожалуйста, что все это - выдумки несчастной женщины. Дослушайте до конца, а потом уже делайте вывод. И еще... Если бы можно было сделать так, чтобы Валера об этом не узнал? О том, что я к вам приходила.

Он промолчал и прочертил на листке уже третью линию. На этот раз, извилистую, как побег плюща.

- ... В общем, мой муж... Нет, я не с того начала. Помните, вы вчера говорили о женщине с длинными черными волосами? Спрашивали, нет ли такой среди наших знакомых?

Андрей, конечно, об этом помнил. А так же о сегодняшнем телефонном разговоре с Груздевым, во время которого тот авторитетно и слегка снисходительно подтвердил: волос женский, кто-то ещё изволил сомневаться?

- Да, я помню об этом, Тамара Антоновна.

- Да... А Валера ещё начал говорить про всяких там Зоек, Лялек и так далее?.. Но самого-то главного он вам не сказал! Когда-то по молодости, если точнее - три года назад у него был роман с одной женщиной. Очень бурный роман, с перспективой будущей женитьбы. Потом они расстались, но не в этом дело... Женщина эта очень часто бывала на даче: родители уже воспринимали её, как официальную невесту. Помогала там помидоры сажать, чеснок перебирать, консервировать тоже... Вы догадываетесь, что все подвалы, чердаки и чуланы она знала, как свои пять пальцев?

Андрей кивнул. Четвертая линия оборвалась на середине. Он отложил ручку в сторону и теперь слушал внимательно.

- ... Расстались-то они расстались, но у неё совести оставить его в покое не хватило. То мне говорят, что она в дверь нашу звонила, когда меня дома не было. Я как раз в больницу ходила, вернуться только к вечеру должна была... То я вдруг чужую клипсу под плинтусом нахожу... Вы не подумайте, Валера - человек глубоко порядочный, и отношения у нас хорошие. Он меня любит, - Тамара коротко всхлипнула, и серьги в её ушах жалко зазвенели. Но я - сама женщина и прекрасно понимаю, как можно воздействовать на мужчину, как можно выбить почву у него из-под ног! Причем, самое обидное, что расстались они по её инициативе. Она его бросила. Категорически! "Нет", - сказала, и - все!

- Тамара Антоновна, - он сложил лист пополам и провел ногтем по сгибу, - давайте, если можно, ближе к сути. Разрешите, я вам помогу: когда-то у вашего мужа была женщина, с которой он возобновил встречи теперь. Женщина часто бывала на даче, знала о подвале...

- Я выгляжу банальной ревнивой дурой, да? Конечно, домохозяйка, портниха, пришла пожаловаться на неверного супруга!.. Но не в этом дело, вы поймите! Я все это вам рассказываю только для того, чтобы вы поняли: она, наверняка, знает все о даче и теперь! Знает о том, что все пришло в запустение, о том, что там никто не бывает. Явно ведь они вели ностальгические беседы о прежних деньках?.. Она могла вывести его на этот разговор, могла вызнать все не в лоб, а окольными путями.

- Если я правильно понял, у этой женщины длинные черные волосы?

- Вот именно! - Тамара щелкнула позолоченным замочком сумки. - У неё длинные, прямые черные волосы... Вы ведь нашли там волос, да? Я его не видела, да и смотреть не хочу. Но у той... У этой женщины волосы были достаточно грубые, в смысле, толстые. И, вроде бы, слегка секлись. Конечно, она может их постоянно постригать, ухаживать за ними. Кремы, гели, шампуни лечебные... Сейчас ведь море всякой косметики.

- Как зовут эту женщину? Где она живет? Работает?

Тамара как-то виновато пожала плечами:

- Тут я вам мало что могу сообщить. Сами понимаете, с мужем мы на эту тему не разговариваем. Зовут её Лиля Муратова...

- Муратова? - Андрей наморщил лоб. - Она русская? А то фамилия какая-то восточная.

- Русская. Темноглазая, правда, и черненькая, а так - физиономия совершенно заурядная, славянская. Волосы только, как у татарки... А насчет работы? Когда они встречались - два, три года назад - тогда она работала в какой-то частной лавочке то ли секретарем-референтом, то ли бухгалтером, то ли каким-то администратором. Сейчас - не знаю. Фирмы эти банкротятся одна за другой, разваливаются, как карточные домики.

Бабочка, мелко затрепетав крылышками, перелетела с карниза прямо на письменный стол и села на перекидной календарь. Тамара проводила её глазами. Чуть улыбнулась, как бы приглашая Андрея печально умилиться вместе с ней. Тот вовремя не отреагировал, и улыбка на Тамарином лице погасла.

- Собственно, больше мне рассказать вам нечего, - она достала из сумочки носовой платок. - Я просто посчитала это важным... Особенно, в свете того, что Валера об этой особе не упомянул. Странно. Каких-то совершенно посторонних девочек вспомнил. Причем тут же! А о своей бывшей любви позабыл... И еще, вы заметили, он ведь не выдержал паузы, после того, как вы сказали про черный волос? Не удивился, не растерялся! Отреагировал мгновенно, как будто что-то такое за этой женщиной подозревал и просто хотел её спасти.

- Да-да, я помню: Зои, Лады, Ляльки... Скажите-ка, Тамара Антоновна, а эта Лиля Муратова, она теоретически могла водить знакомства уровня Тима Райдера? Ну, она выглядела, как референт крутой солидной фирмы, сотрудничающей с англичанами, или же как бедная секретарша из какой-нибудь конторы, арендующий ближайший подвал?

По выражению лица Тамары он мгновенно понял, что той ужасно хочется сказать: "Да, она выглядела как дешевая, жалкая секретарша!" Однако, голос разума возобладал:

- Она хорошо выглядела. Достаточно дорого. Правда, внешность у нее, говорю же, была заурядная, а так - вполне даже ничего.

- Теперь такой вопрос. Не вспомните ли вы, может быть она работала референтом-переводчиком? Или просто переводчиком в какой-то конторе?.. Еще бы было очень хорошо, если бы вы вспомнили, где она училась и сколько ей сейчас лет.

- Лет? Лет, наверное, столько же, сколько и мне. А где училась? Не знаю... Я могла бы потихонечку выяснить у Валеры. Но это, конечно, не сразу. Тем более, после этих ваших вопросов о женщине с черными волосами.

Платок в её руках взмок и потемнел. Она быстро приложила его к ладони. Андрей заметил на руке у Тамары мокнущую серо-красную корку.

Перехватила его взгляд, вздохнула:

- Экзема... То ли аллергическое, то ли на нервной почве. Те клиенты, которые не из постоянных, шарахаются: боятся, что к их драгоценной ткани зараза пристанет.

- Значит, Лиля Муратова... Что ж, Тамара Антоновна, спасибо вам большое за помощь. Если понадобится что-нибудь уточнить, я с вами свяжусь.

Когда она вышла из кабинета, Андрей подтянул к себе телефонный аппарат и набрал знакомый номер. Трубку снял Митя Лежнев, передал Сереге.

- Ну, и как дела? - ехидно осведомился Красовский. При посторонних ругательства типа "лицо процессуально самостоятельное" и "орган предварительного следствия" он не употреблял. - Тоскуешь? Надеюсь, сегодня осознание полной глухости и беспросветности дельца навалилось на тебя всей своей массой?

- Тебя хочу спросить, как дела? - он помахал рукой. Шоколадного цвета бабочка, наконец, слетела с календаря. - Что там по поводу Кузнецовой?

- Радуйся! Агентство нашли, в котором наша Олеся Викторовна работала. "Арбат" называется, в самом центре находится. А в агентстве раньше работала некая Даша. Это сейчас она окрутела, потому что супруг её буквально озолотился на каком-то бизнесе: дома сидит, по парикмахерским ходит. Но раньше числилась там диспетчером, все про всех знала, а с Олесей Викторовной состояла так и вовсе в приятельских отношениях.

- И что говорит?

- Пока ничего. С ней ещё не разговаривали. А разговаривали с некой Викой Коротковой из того же агентства... Да, и еще. Матери Кузнецовой сообщили, она нетранспортабельная: в больницу тут же попала с сердечным приступом. Так что хоронить Олесю, скорее всего, повезут в Пермь.

- Понял тебя, - Андрей едва удержался, чтобы не ляпнуть дежурное и такое нелепое в данной ситуации "отлично". А Красовский, естественно, не смолчал и ответно прогундел в трубку:

- Понял. Вас понял. Одиннадцатый. Как слышите? Прием!

* * *

Женщина была совсем маленькой и хрупкой. С очень подвижным лицом и светло-русыми, подстриженными под короткое каре волосами. В кресле ей явно не сиделось. Она ежесекундно порывалась вскочить, но словно останавливала сама себя, с силой ударяя маленькими кулачками по коленкам.

- Олеська! Не может этого быть!.. Ну, как же так? Олеська!.. Знаете, до сих пор не могу поверить. Все это как-то нереально. И она была такая решительная, когда собиралась уезжать в Лондон. И вы вот совсем непохожи на следователя...

О том, что он "непохож на следователя", Андрей слышал за свою жизнь раз, наверное, сто. Еще мама когда-то говорила: "Сына, ну зачем тебе сдался этот юрфак? Я все понимаю: специальность серьезная. Но достаточно ли серьезен для неё ты сам? Нет, даже не "серьезен" - не то слово... Твоего клоуна Красовского и то легче представить в какой-нибудь комнате для допросов. В зеркало на себя посмотри! У тебя же творческая физиономия. Актером бы тебе быть или скрипачом. Бог даже с ними, с твоими самолетиками - иди в инженеры-конструкторы. Но вся эта грязь, криминал, преступления... Ты мне скажи: преступники-то будут воспринимать тебя всерьез?"

Он грозился отрастить усы, бороду и рассечь лицо каким-нибудь ужасным шрамом. А, главное, коротко постричь темные прямые волосы. Мама рассержено отмахивалась: "Что толку с тобой разговаривать?"

Все те другие, которые были после Катьки, тоже спрашивали: "Следователь? Настоящих преступников ловишь?.. Да ну, не сочиняй!" Однажды он заблаговременно ответил: "Скрипач и актер А ещё пишу стихи". Девушка (ее звали Людой) попросила что-нибудь почитать. Он с трагическим лицом сымпровизировал:

"Два сердца тянутся друг к другу,

И в страстной, пламенной груди

Как пони бегают по кругу,

Не зная, что там впереди?"

Девушка оказалась дурой, поэтому восприняла сии строки абсолютно серьезно. Более того! Она умудрилась с влажными от слез глазами процитировать их в компании Красовского.

Это был апофеоз!..

- В какой груди? - не очень уверенно спросил сначала Серега. Потом уточнил:

- Сердца, как пони? Я правильно понял? И по кругу? И оба - в одной груди?

Далее начались вариации на тему груди, грудей и прочих плацдармов, по которым могут бегать резвые лошадки.

Девушка обиделась, а Андрей понял, что это конец. Уже на следующий день Красовский скромно вошел в его кабинет, положил на стол листок из тетрадки в клеточку и попросил дать оценку творчеству дилетанта. На листочке было написано:

"Сердце резвым попугаем

Билось в пламенной груди,

И слезинки, как алмазы,

По щекам моим ползли".

- Иди отсюда, а? - грустно попросил Андрей. Серега ушел, и в тот же день нажаловался приятелям-операм на мэтра Щурка, который сам создает безусловно гениальные строки (строки при этом цитировались), но новичкам помогать не хочет...

- ... Вы совсем не похожи на следователя, - потерянно повторила женщина. - И все же, это правда: Олеси больше нет...

- Дарья Сергеевна, - Андрей откинулся на спинку стула. - А вот вы сказали, что, уезжая в Лондон, Олеся выглядела решительной? Что это значит? Объясните, пожалуйста... Все-таки невеста, жена. Девушка, недавно и удачно вышедшая замуж... Я понимаю, если бы вы сказали: "счастливая", "полная надежд".

- Она была просто решительной, - женщина согнула пальцы и рассмотрела свои блестящие, бледно-розовые ногти на свет. - Просто решительной... Решила и сделала! Хотя один только Бог знает, как тяжело ей это далось. Молодая, красивая...

- Она не любила своего мужа?

- Она говорила, что Тим Райдер - глубоко порядочный и по своему несчастный человек. И еще, что он очень к ней привязан... Ее, вообще, невозможно было не любить.

- А говорят, что у неё были сложности с работой из-за собственного высокомерия и нежелания оставаться в тени, как это и положено переводчику?

Она усмехнулась:

- Я даже знаю, кто это говорит. Вика Короткова. Правильно?.. Нет, Олеся, она была... В общем, не знаю, что бы с ней сталось дальше: мне не очень нравилось это её замужество.

- Почему? - он щелкнул кнопкой авторучки.

- Потому что она не любила Тима. Уважала, но не любила. Замуж вышла по расчету. Страдала от этого... Вы ведь знаете, она должна была расписаться с другим: у них уже чуть ли не заявление в ЗАГСе лежало. А потом все в один миг встало с ног на голову.

Вот это уже было интереснее! Андрей отложил ручку в сторону и сцепил пальцы в замок. На правой кисти между большим и указательным пальцем остался здоровенный синяк от пингвиньего "укуса". Пришлось опустить руку тыльной стороной на стол.

- Давайте с этого момента поподробнее. Что у неё был за жених? Почему они расстались? Как переживала это расставание Олеся? Как её друг?

- Как переживал? - Даша неопределенно хмыкнула. - Ужасно переживал! Он, вообще, был в эмоциональном плане несколько неуравновешенным. Когда Олеся от него съехала, он давай её искать: в агентстве днями и ночами просиживал, говорил, что у него к ней, дескать, исключительно деловой разговор... Олеся просила не давать её новых координат. Все мосты за собой сожгла.

- То есть, к бывшему жениху она питала куда более сильные чувства, чем к будущему мужу?

- Разумеется. Когда-то у них была очень большая любовь: вместе до гроба, страсти до небес... Они ведь очень красивой парой были - Олеся и Вадим.

- Вадим. Отлично... Значит, его звали Вадим?

- Да. Вадим Бокарев, - она словно удивилась, что не назвала с самого начала его имя. - Отчество не помню. Он работал старшим программистом в какой-то конторе. Получал, правда, мало, от этого у него развились всяческие комплексы. Сам мучился, Олеську мучил. Она поначалу прощала ему все на свете... Потом на горизонте появился Тим Райдер, который всю свою любовь и все свои деньги положил к её ногам. Она подумала-подумала и решилась... Вадим её к тому времени окончательно доставать начал. Олеся плакала, переживала...

- Отчего плакала? - уточнил он. - От того, что её отношения с женихом так испортились, или уже от того, что чувствовала себя виноватой из-за Тима Райдера?

Даша прерывисто вздохнула, снова взглянула на свои ногти:

- Ей было от чего плакать. И с Вадиком все порушилось, и с Тимом ничего толком не склеилось. Любила она Бокарева, понимала, что глупость делает. В то же время понимала, что жизни нормальной у них никогда не будет... Она ведь ждала ребенка, когда они с Вадиком расстались. Естественно, решила сделать аборт. А наши медики, они ведь, как загнанные лошади за свои три копейки работают. Просмотрели срок беременности. Олеська сунулась за направлением, а ей говорят: "Нет, матушка, поздно!" Еще повод для слез... Я, когда её в последний раз видела, она на аборт на большом сроке ложиться собиралась. Бледная, зареванная... А вы говорите: "счастливая", "полная надежд"! Изрезали всю, измучили и в чужую страну увезли. Ох, счастья-то!

- Так. Вадим Бокарев.., - Андрей поставил локти на стол и подпер сцепленными пальцами подбородок. - А больше в окружении Олеси Кузнецовой не было людей, с которыми бы она конфликтовала? Никто с ней не ссорился? Никто не мог затаить на неё обиду?

- Пожалуйста! Вика Короткова! - Даша выдала это зло и почти торжествующе. - Чем не кандидатура? Злая, завидущая, страшная! Она и сейчас Олеську грязью поливает и тогда ей жизни не давала. Женская ненависть вообще, страшная штука! Почему бы вам не допросить её на предмет убийства? - Договорила и поникла. Дрожащими пальцами поправила манжет легкого летнего пиджака. - Простите. Не место и не время для шуток... Жалко Олесю. Очень.

* * *

Тело Тима Райдера самолетом отправляли в Лондон. Тело его жены - в Пермь.

- Вот, что значит, не судьба была, - вполголоса судачили в офисе компании "Скайларк". - В землю-то каждый у себя на родине ляжет... Что к чему? Был человек, нет человека. И сроду милиция не найдет тех, кто их убил, какую тут активную деятельность не изображай!

"Дикая, обозленная Россия", - размышлял, сидя в своем кабинете генеральный директор российского филиала Игорь Борисович Масляшов. "Топор. Кровища... Чудовищно, страшно, жутко! Мог ли несчастный мистер Райдер представить такое пусть даже в самом страшном своем сне?.."

Женщины говорили о том, что Олесю будут хоронить в закрытом гробу, потому что хирургам так и не удалось толком собрать некогда красивое лицо. О том, что её мать еле откачали после сердечного приступа, и что теперь будет с бедной старушкой - неизвестно. О том, что, по слухам, руки у покойницы ещё очень долго оставались теплыми, а в ямочке между ключицами проступал пот.

А Лариса, секретарь-референт Масляшова, думала о том, последнем в жизни Тима Райдера телефонном разговоре. О прямом звонке в зал заседаний, и о странной фразе мистера Райдера, на которую она поначалу не обратила внимания:

"Она не должна ничего знать. Для неё это будет слишком большим унижением... Я прошу. Пожалуйста"...

* * *

Высокая бутылка с французским коньяком стояла в баре. Он не мог не думать о ней, как ни старался переключить мысли на что-нибудь другое... План выступления на общем собрании акционеров?.. Боже, какая ерунда!.. Коробка овощного детского питания для Оленьки?.. Нет, только не сейчас... Заглянуть в автосервис на предмет подготовки к техосмотру?.. Ужасно, ужасно, ужасно...

Все должно было быть по-другому. С самого начала. С самого первого дня. И ни в коем случае не должно было закончиться вот так.

Кровь, топор, но тела уже увезли. И камера телеоператора выхватывает из темноты то примятую траву, то наплыв свечного парафина на подоконнике, то комья слежавшейся, выброшенной из подвала земли.

"Труп английского бизнесмена Тима Райдера и его супруги, бывшей гражданки России Олеси Кузнецовой"...

Нет! Это не могло закончиться так. Как угодно, но только не так...

Жирные следы пальцев на полированной стенке бара. Вот - отпечатки совсем маленьких пальчиков. Надо же, Оленька уже достает... Надо взять тряпку и протереть. Прямо сейчас. Немедленно! Эти следы пальцев раздражают... И с журнального стола тоже смахнуть пыль. А потом поставить ровно посередине хрустальную рюмку, налить по краю коньяк. Тоненькой, отсвечивающей темным огнем струйкой...

Он вдруг вспомнил, как когда-то в детстве со всего маху шарахнулся затылком об асфальт. И в голове тут же жарко вспыхнул невыносимый, темно-красный огонь. Это было всего лишь сотрясение мозга... Что должен чувствовать человек, которому голову рассекают топором? Успевает ли он что-нибудь почувствовать?..

Коньяк... Терпкий, вязкий, желанный... Солнце рассыпается радужками в каждой грани рюмки... Смежить веки, прищурить ресницы. Радужки вспыхнут прямо перед глазами... Ее ресницы. Ее длинные темные ресницы... О, Господи! Как угодно, но только не так!

Коньяк... Была такая детская загадка про напиток, в котором "два зверя": конь и як... Зверь... Топор... К чему рюмка? Прямо так. Из бутылки. Из горлышка...

Что говорил тогда врач? Как он сказал дословно? "Ты, конечно, не умрешь сразу, если снова начнешь пить. Но человеком быть перестанешь. Кстати, и это важно, сначала перестанешь быть мужчиной!.. Ну, а потом умрешь. Скоро!"

Скоро. Даже не сразу, а просто "скоро"! Что такое "скоро" в сравнении со ржавым железом, раскалывающим надвое череп?!

В дверь позвонили. Он ещё раз взглянул в сторону бара, рассеяно подумал: "Может и к лучшему?", и поплелся открывать. На лестничной площадке стоял высокий молодой парень в рубашке поло, летних брюках и коричневых сандалетах.

- Вы Бокарев Вадим Геннадьевич? - спросил он так бодро и жизнерадостно, словно узрел перед собой Диснеевского Утенка. Только что не тыкнул в грудь собеседника указательным пальцем. - Далековато вы забрались из Люблино. Но мы вас все-таки нашли.

- Кто это "мы"? - осведомился он вяло. - Представьтесь, если это вас не затруднит.

Парень слазил в нагрудный карман за удостоверением и протянул раскрытую красную книжечку:

- Лежнев Дмитрий. Отдел по расследованию убийств... Могу я пройти?

Вадим пожал плечами:

- Пожалуйста.

Тот шагнул в прихожую, без стеснения осмотрелся. Разуваться не стал и направился прямиком в гостиную. На ходу наклонился, подобрал с пола Оленькиного резинового кролика, усадил на подлокотник дивана. Цокнул языком:

- Хорошо живете, Вадим Геннадьевич... Женаты?

- Да, - ответил он. Хотел спросить, какими, собственно, соображениями продиктован визит. Но сдержался и промолчал. Он знал.

Лежнев, тем временем, сел в кресло, вытянув длинные худые ноги. Указал глазами на диван:

- Присаживайтесь тоже. Давайте поговорим... Я к вам вот по какому поводу: помните ли вы некую Олесю Кузнецову?

Вадим вздрогнул. Так мучительно, так больно прозвучало её имя "Олеся". Отдалось ещё той, давней, незажившей болью... Олеся... Что-то полудетское. Или полуколдовское?

- Да, я, несомненно, её помню, - он потянулся к пачке сигарет, лежащей рядом с пепельницей. Нечаянно столкнул со стола зажигалку. Нагнулся за ней - кровь бросилась в лицо.

- Когда-то она была вашей невестой?

- Да. Была... Мы расстались.

На секунду парень замялся. Неуверенно закусив нижнюю губу, смахнул с подлокотника кресла невидимую пыль:

- Вы... Э-э-э... Вы что-нибудь слышали...

Вадим резко перебил:

- О том, что её убили? Да, я слышал. Об этом писали в некоторых газетах и передавали в криминальных новостях по телевидению. Был репортаж с места преступления.

- Тогда вот какой вопрос: по чьей инициативе вы расстались?

- По инициативе Олеси. Она встретила другого человека, я оказался не нужен... В общем, это было достаточно мудро с её стороны.

Парень сосредоточенно уставился на свои колени - под подбородком залегла складочка:

- Вадим Геннадьевич, мне показалось, что в вашем голосе прозвучала обида. Или я ошибаюсь? - он по-прежнему не смотрел в глаза. - Вы тяжело переживали ваш разрыв с невестой?

- Хотите спросить: не я ли убил Олесю и её мужа?.. Нет, не я. И не нужно всех этих окольных вопросов. В ночь убийства я находился в ресторане "Пассаж" вместе с руководителями нашей компании и нашими потенциальными партнерами. Вернулся утром - это легко проверить.

- И все-таки... Вы тяжело переживали разрыв?

- Да! - почти выкрикнул Вадим. - Я тяжело переживал разрыв! Я пил! Я чуть не попал в психушку. Я ненавидел её, если вам угодно, но все это уже прошло... Доступно объяснил, или вы будете спрашивать в третий раз?

Опер флегматично и лениво махнул загорелой рукой:

- Спасибо. Я вас понял... А кем вы, кстати, работаете?

- Управляющим торговой компанией "Сенди", - глухо и устало проговорил он. Через паузу уточнил: - Я - не собственник, работаю на окладе. Правда, на очень хорошем окладе.

Ему мучительно хотелось, чтобы этот жизнерадостный, полный скрытой энергии человек ушел. Чтобы выветрился даже его запах, и осталась только хрустальная рюмка посреди журнального стола... Задернуть портьеры, пододвинуть поближе пепельницу, откинуться на спинку кресла... От коньяка в горле станет тепло, и исчезнет противный царапающий песок из-под век.

"..... виделись?" - донеслось издалека.

- Что? - Вадим словно очнулся.

- Я спрашиваю: с погибшей Олесей Кузнецовой вы когда в последний раз виделись?

- Когда?.. Когда она ушла из моей старой квартиры в Люблино, собрав свои вещи. Я знал, что она вышла замуж за этого англичанина, знал, что уехала в Лондон. Но это все от её коллег из агентства. Мы не виделись около двух лет.

- Все понятно, - парень рывком, упершись обеими руками в подлокотники кресла, поднялся. - Тех, кто мог чувствовать к ней неприязнь или желать её смерти, конечно, не припомните?

- Не понимаю иронии в вашем голосе.

- А нет никакой иронии. Просто, на самом деле, все опрошенные отзываются о погибшей в исключительно теплых тонах... Однако ж, девушку убили.

- Да, - зачем-то сказал он и услышал, как в замке поворачивается ключ. Из поликлиники вернулась жена с малышкой.

Значит, хрустальной рюмки с колеблющимся у самых краев коньяком не будет, а песок под веками останется. Досадно. Больно...

Опер подошел к двери, с интересом выглянул в прихожую. Разулыбался, закивал, как какой-нибудь вновь приобретенный друг семьи. С той же улыбкой вытащил из кармана удостоверение. Жена заметно испугалась: она знала о гибели Олеси. С Оленькой под мышкой торопливо вошла в комнату.

- А что случилось? - уголки её темных губ вздрогнули и опустились книзу, отчего лицо стало похожим на беличью мордочку. - Милиция что-нибудь выяснила?

Оленька запищала и начала извиваться. Белая косыночка, завязанная в смешной узел на её макушке, сползла на лобик. Жена поставила девочку на ковер.

- Вадим, ты можешь объяснить, что произошло?

- Все в порядке, - он наткнулся взглядом на резинового кролика, которого опер поставил на подлокотник дивана. - Товарищ пришел узнать о наших прежних отношениях с Олесей Кузнецовой... Так что все нормально, Лиля, можешь не волноваться...

* * *

- Слышь, а чего твой Эммануил сегодня жрать будет? - вдруг озаботился Красовский, когда они уже подходили к ограде, за которой синели металлические контейнеры мелкооптового продовольственного рынка.

- А в чем смысл вопроса? - ответно поинтересовался Андрей. - Уточняю: прак-ти-ческий смысл? Если бедной Птичке не оставили пожрать, ты что же, сейчас накупишь осетрины с горбушей и помчишься за три автобусных остановки кормить сиротку-пингвина?

- Эй, ты, лицо процессуально самостоятельное! - Серега округлил свои и без того круглые глаза. - Ты, кажется, выступать начал? Я забочусь о твоем чудовище, а ты...

- О чудовище уже позаботились. У него в тарелке четыре половинки камбалы и вареная картошка... Чтоб я так ел.

- Ох, неужели же ты освоил ещё и варку картошки плюс к изготовлению бутербродов?!

- Катя картошку с рыбой принесла, - коротко ответил Андрей и пнул валяющийся на дороге камушек. Камушек с легким стуком покатился по потрескавшемуся асфальту, Красовский замолчал, видимо, испытывая неловкость из-за того, что коснулся запретной темы. Объяснять, что все уже не так, что все гораздо сложнее или, наоборот, проще - не хотелось.

- ...Или твой вопрос про Эммануила имел под собой другую цель? - Щурок чуть принужденно усмехнулся. - В последний момент скинуть меня "с хвоста", мотивировав это тем, что у меня дома животное некормленое?

- Брось ты! С какого ещё "с хвоста"? Благо бы, "Мартини" или коньяк "Наполеон" пить собирались, тогда бы - да, скинули. А на "Балтику", ладно уж, падай. Тем более, что половину все равно ты покупаешь.

- Сколько, кстати, брать будем? Анечка твоя, она как в смысле алкоголя?

- Анечка у меня во всех смыслах отличная девочка, - Красовский отопнул в сторону валяющуюся посреди дороги раздавленную картонную коробку. - А в смысле алкоголя - скромно, но с достоинством. Тебе, младший советник юстиции, у неё ещё учиться и учиться... Бутылок десять, я думаю, возьмем. "Троечки".

Народу на рынке было уже совсем мало. На многих контейнерах висели замки. У забора бродячая белая собака терзала кусок залежалого мяса. Серега гигантскими шагами ринулся к закрывающемуся киоску с колбасами и сосисками. За ним тут же устремилась полная старушка в ситцевом платье с открытыми плечами, до этого бесцельно бродившая по ряду. Щурок остановился чуть поодаль, машинально похлопал себя по карманам в поисках сигарет. Вспомнил, что бросил курить, досадливо сплюнул себе под ноги.

- Девушка, взвесьте-ка мне килограмм сарделек, - попросил Красовский, просовывая голову в окошко.

- Мы работу закончили, вообще-то, - недружелюбно отреагировала продавщица. - Ну, ладно. Вы последний... Каких вам?

Бабулька сзади занервничала, испуганно забубнила себе под нос:

- Как последний? Что значит, "последний"? Неужели трудно ещё одного покупателя обслужить?

- ... Так каких вам? Свиных или говяжьих?

- А чем они отличаются? - проявил потрясающую неосведомленность Серега.

Продавщица хмыкнула:

- Тем, что одни из свинины, а другие из говядины.

- Это-то как раз понятно... А чем они отличаются по качеству?

Старушка, обеспокоенная перспективой остаться без сосисок, мудро решила принять сторону девушки за прилавком:

- Молодой человек, что вы пристаете? Не знаете, чем отличается свинья от коровы?.. Чем мальчик от девочки отличается, знаете?

Челюсть Красовского артистически отпала, лицо выразило глубочайшее потрясение:

- Д-да.., - пробормотал он. - Я в курсе про мальчиков и девочек, но никогда и не думал, что корова от свиньи отличается тем же самым!

Продавщица прыснула, автоматически завешивая свиные сардельки (наверное, они все-таки были лучше), бабушка обиделась:

- Хулиганье!

- Напротив! - радостно заверил её Серега. - Милиция!

- Ага, - сказала она, скупо поджимая губы и кивая в сторону Щурка. Особенно вон тот вон хмырь...

- Эй, хмырь, - подмигнул Красовский, когда они отошли от контейнера и направились за пивом, - а давай Аньку тоже разыграем, а? Она же не знает, что я с тобой приду, в лицо тебя ни разу не видела... Давай скажем, что ты какой-нибудь крутой писатель или актер?

- Олег Янковский, - предложил Андрей. - Или Владимир Машков. На твой выбор.

- Нет, ну да - с актером не пролезет, конечно. Как поэт ты производишь ошеломляющее впечатление, но это уже старо... Может тебя за продюсера выдать? Штатовского!.. О! Отлично! Ты - бывший мой одноклассник, уехавший в Штаты и там добившийся небывалого успеха. Анька, она же на всех этих театрально-киношных делах замороченная. Посмеемся... Только ты не проколись, смотри.

- Охота тебе над собственной подружкой издеваться?

- А чего? Просто сидеть и пиво с воблой булькать?.. У нее, кстати, с чувством юмора все нормально: она не обидится.

Щурок пожал плечами и нащупал в кармане брюк сложенный вчетверо полтинник: впереди манил стройными рядами разнообразных бутылок киоск со спиртным.

Холодную "Балтику" сгрузили в специально купленный пакет, сверху бросили сардельки и несколько сухих плоских рыбин с мутной, давно утратившей блеск чешуей.

Андрей взглянул на часы: короткая стрелка приближалась к "восьмерке".

- Слушай, раз мы тут шоу затеваем, может сейчас по делам переговорим? Потом-то как, при Анечке?.. Чего ты мне такого интересного рассказать хотел?

- А ты мне?

- Я тебе?.. Я тебе потом расскажу: у меня информация - "супер". Я, может, хочу, чтобы ты пивом поперхнулся.

- Ха! "Супер"! - Красовский презрительно скривился. - Просто ты, пацан, моего "супера" не слышал.

- А как услышу, можно будет сразу бежать, стирая подошвы тапочек об асфальт, за санкцией на арест убийцы?

- Н-ну.., - протянул он одновременно и уклончиво, и многообещающе. Прищурил один глаз, посмотрел на небо, потом утвердительно кивнул. - Можно.

Щурок хмыкнул, повесил пакет на руку:

- Не хочешь - не рассказывай. Нас, голливудских продюсеров, и без твоей информации неплохо кормят...

Анечка ждала дома. Она оказалась довольно высокой миловидной девочкой с прямыми, до плеч, волосами, выкрашенными под "красное дерево". Глазки у неё были большими и голубыми, талия тонкой, а ноги худыми и длинными. Лифчик под белую в голубую полоску маечку Анечка не надевала.

- Привет, - Красовский дежурно приложился губами к её щеке. - Мы сегодня вдвоем. Знакомься, мой старый школьный приятель Андрей. Не тот, который Щурок, а тот который в Штаты после десятого класса уехал... Ну, помнишь, я тебе рассказывал?

Она старательно наморщила лоб, пытаясь вспомнить, но так ничего и не вспомнила. Протянула узкую, с тонкими пальцами кисть:

- Аня... Очень приятно.

Щурок неопределенно прокашлялся.

- Во-от! - Серега, тем временем, подхватил пакет и направился с ним на кухню. - На улице его встретил. Ань, представляешь? Решили вот пива попить... Знаешь, кем он у нас стал? Продюсером наикрутейшим! С твоим любимым Джимом Керри за одним столом сидел. А сейчас вот в России сериал снимать собираются. Типа "Санта-Барбары".

- Правда? - она улыбнулась. Андрей заметил, что зубы у неё мелкие и очень белые. - Как интересно! А я во все Московские театральные ВУЗы три года подряд поступать пыталась - не приняли. Таланта, наверное, нет.

- Что вы! Вовсе не обязательно, - он улыбнулся в ответ. - Приемные экзамены - это всего лишь лотерея. Я уверен: вам просто не повезло.

- Хочется верить... Вообще, у вас в Америке система в этом плане более прогрессивная. Все эти актерские школы, курсы... Да, туда, конечно надо ещё поступить, но человеку дается возможность пробовать и пробовать. В любом возрасте! И потом, гораздо больше возможностей для того, чтобы как-то себя проявить. Взять те же сериалы.

- Пить будем прямо в коридоре под вешалкой? - осведомился Красовский, выглядывая в прихожую. Все как-то сразу засуетились. Анечка тоже метнулась на кухню. Андрей попытался скинуть туфли, не развязывая шнурков - не получилось. Он слишком быстро нагнулся и вписался лбом в угол тумбочки. Над бровью мгновенно вспухла небольшая гематома. Пришлось подойти к зеркалу и по-пижонски растрепать волосы так, чтобы они полностью закрывали левую бровь.

Из кухни послышался прерывающийся тихим смехом шепот, хлопанье дверцы холодильника, шелест одежды. Андрей вдруг подумал о том, что они очень подходят друг другу - Аня и Серега. Пожалуй, это одна из самых симпатичных его девочек. И самая молодая. Сколько ей лет? Девятнадцать? Двадцать?

Самое интересное, что и Красовский, явно, относится к ней по особенному. "Вякнуть боится", "пироги целыми днями печет и пельмени лепит" - это все для понта, на публику. А на деле - её лохматый розовый медвежонок в прихожей и (о, ужас!) связанная крючком салфеточка на столе в комнате...

Парочка ввалилась в комнату минут через пять. Аня деликатно и скромно убрала Серегину руку со своей талии, поставила на стол зачем-то уже очищенную и нарезанную аккуратными ломтиками рыбу. Села на диван, сдвинула худые коленки вместе, сверкнула любопытными глазищами:

- Андрей, а вы, на самом деле, знакомы с Джимом Керри?

- Говорят же тебе, правда, - Красовский выставил три бутылки "Балтики" рядом с рыбой. - Он же продюсировал "Маску". Точнее, был одним из продюсеров... Деньжищ на этом деле загреб! Фильм-то чуть ли не в сто раз окупился.

- А насчет сериала? Тоже правда?

- Н-ну... Более-менее, - теперь уже ответил он сам. Без особого, впрочем, энтузиазма.

Серега пояснил:

- Он тут организационные вопросы решит и обратно в свою Америку умотает. Послезавтра... Сериал-то тебе на кой сдался? Ты его про Голливуд порасспроси, он тебе расскажет. Про знаменитостей, про "Оскар", про пингвинов... Ты знала, что в Голливуде в последнее время пошла мода держать дома пингвинов?.. Не знала? Вот и я не знал.

Действительно, поговорили про "Оскар" и про "Нику", про актеров наших и "импортных". Анечка ахала и охала, Красовский тихо веселился, Андрей выглядел чемпионом мира среди закомлексованных и молчаливых продюсеров. Более-менее активно он поддержал разговор лишь однажды.

- А я знаю, почему меня, в частности, в Щепку не приняли, - просто сказала Аня. - У меня прикус неправильный и ноги неидеальные. Там красавицы были нужны, героини.

- Ну что вы! Вы - очень красивая, - искренне возразил он. - Я говорю это совершенно серьезно.

Потом вдвоем с Красовским вышли на балкон. Серега курил, Андрей нюхал дым, тоскливо размышляя о том, правильно ли сделал, решив покончить с сигаретами. Темное небо наливалось влагой, к ночи опять грозил пойти дождь.

- Как тебе Анька? - спросил Красовский, щурясь от дыма и глядя прямо перед собой.

- Хорошая девчонка, - ответил он и снова подумал о Кате.

- Сейчас в комнату зайдем - признаемся. Ага?.. Давай, кстати, уже говори, что там у тебя интересного?

- Интересного? Да, что интересного? Из Лондона ответ на запрос пришел. Тим Райдер не оставил завещания. И супруга его тоже. Он, вообще-то, странно для богатого человека поступил. Ну, а у жены при таком раскладе просто двусмысленное положение получалось. Кому она что может завещать, если ей лично пока ничего не завещано?

- А родственники?

- Детей у Райдера нет. Братьев и сестер нет. Родители давно умерли. Есть какой-то там четвероюродный племянник и ещё одна седьмая вода на киселе по материнской линии. Но это все - детали. Самое интересное, что Тим Райдер уже однажды был женат законным, официальным браком.

Серега хмыкнул:

- Только не говори мне, что на этой Вике Коротковой, которая на убитую больше всех стучала! А то я буду нервно смеяться.

- Нет, не на Вике. Но нервно смеяться уже можно... Он был женат на русской. Мания у него такая - на русских жениться! На некой уроженке города Железнодорожный Московской области Слюсаревой Наталье Дмитриевне 1965 года рождения.

- И?..

- И развелся. Так же официально. Она вернулась в Россию, однако, замуж повторно не вышла.

- Такая любовь?

- Заочное отделение! Чему вас только учили? - Андрей возвел глаза к небу и тяжко вздохнул, еле сдерживая торжествующую улыбку. - Ладно, не обращай внимания: я сам тоже забыл. Катя, опять же, подсказала... Англо-саксонское наследственное право. К наследникам первой очереди наряду с законной супругой относится так же и бывшая жена, не вышедшая повторно замуж! Она получает деньги, отодвигая всех этих тетушек и племянников, и легко отодвинула бы даже родных братьев-сестер и детей Райдера, если бы таковые имелись. Хорошее законодательство, да?.. Так что не знаю: любовь там не любовь. От Железнодорожного до нашей любимой дачки от силы два часа езды на машине.

- Сильно, - Красовский покачал светловолосой головой. - На самом деле, сильно... А теперь я скажу. Митька Лежнев, загруженный предположениями Груздева, познакомился сегодня с одной симпатичной черноволосой девушкой...

- Начало интригующее.

- Более чем!.. Зовут девушку Лиля. Ни о чем тебе не говорит?

- Если ты таким образом пытаешься мне напомнить о той швее-мотористке, которая приходила жаловаться в прокуратуру на несчастного мужа?..

- Соображаешь, младший продюсер юстиции! Фамилия у девушки - Муратова. Была. В девичестве.

Андрей повернулся, скрестил руки на груди:

- А сейчас?

- А сейчас, проницательный ты наш, она замужем. И мужа её зовут Вадим Геннадьевич Бокарев! Тебе не кажется, что это о чем-то, да говорит?..

Когда они вернулись с балкона, Анечки в комнате не было. На столе стояла тарелка с остатками рыбы и три пустых пивных бутылки.

- Щас приду, - сообщил Красовский и бодро направился в туалет. Андрей сел на диван. Через минуту в глубине квартиры послышались легкие шаги.

- Андрей! - негромко позвала Аня. - Андрей, подойдите сюда, пожалуйста.

Он встал, выглянул в коридор. Она стояла в дверях комнаты. Тоненькая, высокая, с отчего-то испуганными светлыми глазами.

- Андрей, я тут книгу достать хотела, а у меня полка оборвалась. Вы не поможете?.. Сережа ведь куда-то ушел, да? Я слышала, как дверь хлопнула.

- Конечно, помогу, - он подошел. Она отвела волосы у него со лба, провела теплыми пальцами по вспухшей над бровью шишке.

- Аня.., - он попытался отстраниться.

- Не надо ничего говорить, - попросила она. - Ты ведь даже не друг Сереже - так, бывший одноклассник. Ты уезжаешь послезавтра, и уже ничего нельзя будет исправить. Я хочу, чтобы ты знал... Ты... Сережа... Я ведь никогда к нему ничего, кроме симпатии не чувствовала. Он хороший, веселый, милый...

- Аня! Аня! Аня! Все! - он ненатурально захохотал и замахал обеими руками, с ужасом понимая, что Серега все слышит. Все до последнего слова. Все, Анька! Ты нас переиграла. Сразу поняла, да? Сразу поняла, что я никакой не продюсер? Или, может, это вы вдвоем с Красовским надо мной издевались, чтобы я тут целый час полным кретином себя чувствовал? Сразу поняла, что я - Щурок, да?

Ее лицо даже под слоем загара сделалось замлисто-серым. Андрей вдруг заметил, что все ещё машет руками - глупо, нервно, бессмысленно. Со скрипом отворилась дверь туалета.

- Те же и муж, - шутовски провозгласил Красовский, выходя в коридор. Явление из сортира!.. Полная дурь! Н-да... Пошутили...

Посмотрел куда-то на стену поверх Анечкиного худенького плеча, щелкнул металлическим браслетом часов. Спросил, уже обращаясь к одному только Андрею - Аня словно перестала существовать:

- Переночевать у тебя можно? Несостоявшаяся звезда сериалов пусть спокойно вещи собирает...

И, не дожидаясь ответа, вышел из квартиры.

Дождь шел сплошной стеной. Тополя с вывернутыми, серебрящимися листьями клонились от ветра. Красовский пытался закурить вот уже четвертую сигарету, и уже четвертая сигарета, мгновенно превращаясь в мокрого дряблого червяка, летела на асфальт. Щурок ждал, глядя себе под ноги. На душе было так же паршиво, как в тот день, когда в ЗАГСе дежурно и торопливо выдали свидетельство о расторжении брака.

Прямо в лужу упала раскрытая пачка "LM" с добрым десятком сигарет. Следом за ней шлепнулась желтая прозрачная зажигалка.

- Ты не подумай, - Красовский с размаху ударил по зажигалке носком кроссовка: она завертелась, как кленовый вертолетик, - я к тебе претензий не имею. Все нормально. И, вообще, наплевать, растереть и забыть. Да... Все бабы, за редким исключением, дуры и сволочи. За новые колготки душу продадут... Лилю эту Муратову сажать надо. Чую я, что она тут по самое "нехочу" замешана... Стервы, а? Ну, какие же все стервы!..

* * *

Из ЗАГСа вывалилась очередная празднично разряженная толпа. Невеста вся в кринолинах и дешевом, бликующем на солнце атласе, жених, похожий на телохранителя при исполнении служебных обязанностей. Свидетельница в голубом шелковом платье с широкой лентой через плечо, свидетель с цветком в петлице - уже заметно "хороший". Гости, цветы, гости, цветы. Кукла в фате на капоте пожилой, обшарпанной "шестерки"...

Наталья аккуратно задернула тюль и отошла от окна. Наткнулась взглядом на немытую чашку в раковине. В чашку мерно капала вода, превращая остатки растворимого кофе в мутно-желтую жижу.

Она рассеяно подумала о том, что лишний раз крутить кран не стоит - и так на честном слове держится. Полетит, к чертовой матери, прокладка вместе с кранбуксой, что тогда делать? За сантехником не побежишь, а тетка Эльвира голову оторвет.

В комнате проснулась Тяпка, застучала когтями по линолеуму. Пару раз чихнула в коридоре и заглянула в кухню - черная, лохматая, с вываленным красным языком. Дышит часто, глаза грустные.

- Иди сюда, - тихонько позвала Наталья, похлопав себя ладонью по бедру. - Эй, дурища, иди сюда!

Собака как-то странно заскулила, подошла бочком, время от времени озираясь на входную дверь. Села на тапок, прижалась теплой мохнатой спиной к ноге. Чутко вздрогнула, услышав невнятный шум в подъезде.

- Истеричка, - она отдернула ногу, зло пихнула Тяпку в бок. Истеричка гребанная! Чего ты там слушаешь? Чего боишься? Убивать придут тебя! Щас! Нужна ты кому-то.

Вода начала капать чаще: кап-кап-кап-кап... Жижа в чашке теперь напоминала цветом изрядно разведенное пиво. Наташа метнулась к крану и закрутила его с такой силой, что чуть не своротила весь смеситель. На ладони проступили глубокие красно-синие рубцы.

- Лажа, а? - она опустилась на пол, осторожно дуя на руку и пытаясь удержать слезы. - Лажа! Лажа! Лажа!.. Повеситься, что ли? А, Тяпка, повеситься мне? Нет?.. Молчишь... Кретинка... Лучше уж повеситься, чем так жить, чем...

У соседей открылась дверь. Рядом! На этой же лестничной клетке! Послышался глухой мужской голос. С явно вопросительными интонациями!

Слова застряли у неё в горле. Она замолчала, словно подавилась, багровея от ужаса, и зажала двумя руками собачью морду. Тупая Тяпка, недовольно мотая головой и скользя всеми четырьмя лапами по линолеуму, принялась пятиться назад.

- Придушу, стерва! - прохрипела она, чувствуя, как ладонь наполняется вязкой собачьей слюной.

Опять что-то спрашивает мужчина. Спокойно, почти весело. А этот дебильный дедок ему отвечает. Раздумчиво, будто припоминает таблицу умножения! Дедок её видел. Два раза. Когда она выгуливала поздно вечером эту беспородную дуру, и когда открывала тетке Эльвире!

Тяпка все-таки вырвалась! Дернулась в сторону так резко и неожиданно, что Наталья не удержалась и завалилась на бок, тяжело стукнувшись локтем о пол. Зацепила плечом табуретку. Табуретка, слава Богу, устояла. А сволочная собака отскочила в сторону и теперь тихо поскуливала, метя черным хвостом по полу, словно "дворником" по ветровому стеклу автомобиля.

Наталья успела подумать о том, что пропала, что эта стерва обязательно залает, что дверь вышибут (несчастная фанера вылетит с полпинка!), когда мужчина не лестничной клетке вдруг рассмеялся. Руки её все ещё были покрыты "гусиной кожей", но комок, вставший поперек горла, провалился куда-то в живот... Он смеялся... Точнее, не он! Тот, который придет за ней, не станет смеяться...

Хлопнула закрывающаяся дверь. Незнакомец пошел вниз по лестнице сломанные перила задребезжали. Наталья перевернулась на спину, закрыла ладонями лицо, полежала так с полминуты и хрипло проговорила:

- Тяпа, а Тяп? Давай мириться... Прости меня, дурища. Когда все это закончится, будешь один "Чаппи" жрать. Обещаю...

* * *

- Лилия Владимировна, вы вызваны на допрос в качестве свидетеля по уголовному делу об убийстве гражданина Великобритании Тима Райдера и его супруги, бывшей гражданки Российской федерации, Олеси Викторовны Кузнецовой, - договорив фразу до конца, Андрей незаметно поморщился. Голова болела и после вчерашнего, и после позавчерашнего. Красовский пока так и не вернулся в свою квартиру, то ли опасаясь застать там Анечку, то ли боясь окончательно поверить в то, что её больше не будет.

Второй вечер подряд он выставлял на стол бутылку водки, и второй вечер начинал с одного и того же:

- Ты ни при чем, я понимаю. Моя идея была, сам и получил по башке в результате. Но одного я тебе никогда в жизни не прощу: зачем ты начал балаган этот дешевый устраивать? Мол, ах, Аня, ты обо всем с самого начала догадалась! Ах, Аня, какая ты у нас девушка проницательная и юморная!.. Для меня, я знаю. Но зачем? Неужели ты хотел, чтобы я после всего этого с ней...

Андрей молчал: ответить было нечего. Специальный птичий корм с микроэлементами, принесенный Катей, стоял на пыльном, пожелтевшем от времени подоконнике. И думалось о том, что когда-то, полтора года назад, он, Андрей, вот так же, тяжело и страшно, пил водку. Только один. Без Красовского...

- ... Согласно статье пятьдесят первой Конституции Российской Федерации, вы не обязаны свидетельствовать против своего мужа, ближайших родственников или себя самой.

Она спокойно кивнула, поправила на переносице очки. Черноволосая худенькая женщина с по-беличьи крупноватыми передними зубами:

- Да, я все поняла. Спрашивайте.

Андрей отчеркнул "шапку" протокола допроса и положил ручку на стол:

- Были ли вы знакомы с Тимом Райдером или его женой Олесей Кузнецовой?

- Близко - нет. То есть его я, вообще, не знала, а её видела. Много раз... Она была невестой моего мужа и часто заходила к нему на работу. Мы с Вадимом работали вместе... Что ещё вам сказать? Мы не общались, но Вадим о ней много рассказывал. У нас дома даже есть несколько её фотографий - в стенке или на антресолях в коридоре.

- И вы нормально относитесь к тому, что ваш муж хранит фотографии бывшей возлюбленной?

- А почему бы и нет? Это его прошлое, я уважаю его чувства.

- Сейчас вы нигде не работаете?

- Да, - она улыбнулась быстро, мягко и неуверенно. - У меня ребенок. Дочка.

- Но ведь, насколько я понял, вы уволились, а не ушли в декретный отпуск? Почему? Хорошо оплачиваемая работа, престижная должность...

- Честно говоря, ничего особенно престижного. Только звучит - "штатный психолог". А, на самом деле, приходилось и секретарскую работу делать, и бухгалтерскую... Знаете, я все время боялась, что окончательно позабуду, чему меня в институте учили.

Женщина снова выжидающе замолчала. Что-то в ней было такое... Мысль промелькнула и исчезла. Осталось только воспоминание о той другой, убитой. Запекшаяся кровь на волосах, розовая нежная пятка. Безупречная фигура... Изорванное и грязное дорогое платье, облегающее округлые бедра и тонкую, в один обхват мужских ладоней талию... Эта, черненькая, в самом деле, похожа на тщедушную белку. Аккуратную, элегантную, правильную белку. Интересно, что он в ней нашел, этот Бокарев?

- Хорошо, тогда такой вопрос: вы знакомы с Валерием Киселевым?

Она вздрогнула, в стеклах очков вспыхнули солнечные блики:

- Да, знакома... Но я не понимаю... То есть... То есть, вам, конечно, виднее... Да, я была с ним знакома, но мы не виделись уже больше двух лет.

- В каких отношениях вы состояли?

- В близких. Мы были любовниками, если вас это интересует. Даже собирались пожениться.

- Почему же не поженились?

- Странный вопрос, - уголки её губ опустились. - Разлюбили друг друга. Стало ясно, что Валера - не тот человек, который мне нужен, а я - не та женщина, которая нужна ему... Кроме того, я встретила моего нынешнего мужа. У нас ещё не было романа, но мне показалось, что он именно тот, кого я ждала всю жизнь. Как это ни высокопарно звучит.

Андрей подумал о том, что звучит, действительно, слишком высокопарно. А ещё о том, что и эта черноволосая "белка", и Даша из агентства "Арбат", и Вадим Бокарев говорят примерно одно и то же: "стало ясно, что мы (они) не подходим (не подходят) друг другу"... Вадим не подходит Олесе, Валерий Киселев не подходит Лиле Муратовой. Зато Лиля, просто умереть не встать, как подходит этому писаному красавцу Бокареву! Да и толстая портниха Киселеву - тоже...

Женщина отвела со лба темную прямую челку. Почти черную. Отливающую холодной серой сталью. Той же рукой быстро расправила юбку на коленях:

- Я все-таки могу узнать?.. Могу узнать, при чем тут Валера?

Андрей колебался всего секунду:

- Нет, не можете. И я прошу вас ответить на следующий вопрос...

- Подождите! Просто скажите: "да" или "нет"?.. Во время этого репортажа по третьему каналу... В общем, мне показалось, что их убили на даче Киселевых. На даче Валериных родителей. Это так?

- Так, - его рука, сжимающая прозрачную шариковую ручку замерла в нескольких миллиметрах от листа с протоколом допроса. - Олеся Кузнецову и её мужа, действительно убили на даче вашего бывшего возлюбленного... Вы узнали дом?

- Да. И дом, и дерево... Там было одно очень старое корявое дерево. Да и потом, в репортаже называли район, даже шоссе...

- Вы часто бывали в этом доме?

- Бывала. Часто. Мы ездили туда отдыхать: иногда вдвоем, иногда с друзьями. Еще я Валериной маме помогала с заготовками.

- О подвале, выходит, знали?

- Конечно, знала, - она довольно спокойно кивнула. Только рука снова скользнула по коленям, расправляя несуществующие складки на юбке. - Знала. Знала, что где стоит, знала, что там крыса жила... Все знала. Конечно.

В коридоре послышались быстрые тяжелые шаги. Круглая дверная ручка крутанулась. Женщина обернулась испуганно и быстро. На пороге стоял Красовский с порезанной после утреннего бритья щекой. Белки его глаз были пронизаны частыми красными прожилками. Глаза из-за этого казались воспаленными и больными.

- Привет, - коротко бросил он. Кивнул на Лилю. - Занят? Я тогда попозже зайду.

- Минут через пятнадцать, - попросил Андрей. Черкнул в протоколе пару фраз. Ручка перестала писать, он несколько раз резко тряхнул ею в воздухе.

- Попробуйте расписать на сложенном вчетверо листке, - негромко проговорила Лиля.

- Что? - он вскинул голову.

- Ручку легче расписать на листочке, сложенном в несколько раз. А, вообще, эта модель очень плохая. По-моему, ни у кого ещё чернила в стержне не заканчивались естественным путем: всегда вперед ручка сломается.

Он почувствовал, что краснеет. Ручка была очень дешевая и, действительно, паршивая. Как, впрочем, и зажигалка в металлическом корпусе, лежащая среди бумаг тоскливой памятью о тех днях, когда можно было со спокойной совестью выкуривать хоть полпачки, хоть пачку в день. Черноволосая Лиля как раз смотрела на эту зажигалку.

- Спасибо, - бросил он таким тоном, каким говорят обычно "не ваше дело". Записал на листке: "Я неоднократно бывала на даче, принадлежавшей родителям Валерия Киселева". Взглянул на неровные, с пробелами в чернильном следе буквы и вспомнил львенка, нарисованного на песке дрожащей, неумелой левой рукой теперь уже мертвой Олеси. - Спасибо... К разговору о даче Киселевых вернемся чуть позже. Скажите, пожалуйста, Лилия Владимировна, были ли конфликты, ссоры между вами и погибшей Кузнецовой? Как она отнеслась к женитьбе Вадима? Не пыталась ли его вернуть? Каким-либо образом выяснить с вами или с ним отношения?

- Я ни разу не видела её после нашей свадьбы, она, по-моему, уехала ещё до этого... И, вообще, никаких конфликтов или ссор просто не могло быть. Когда Вадим сделал мне предложение, между ним и Олесей уже было все решено. Она сошлась со своим англичанином, собиралась в Лондон... Нет, не думаю, что ей могло придти в голову ревновать или устраивать сцены. Дело в том, что Олеся была очень спокойным, рассудительным человеком.

Спокойные, рассудительные люди. Одна расторгает помолвку с женихом, на даче родителей которого уже вовсю трудилась в качестве будущей невестки, ради призрачной перспективы быть рядом с красавчиком Бокаревым. Другая этого самого красавчика Бокарева так же рассудительно и спокойно бросает, сделав аборт чуть ли не на четвертом месяце (или какой там срок у женщин считается "большим"?). Все логично, все цивилизованно и правильно...

Только "неправильный" английский бизнесмен Тим Райдер почему-то не оставляет завещания. Только его красавицу жену отчего-то убивают почти через двенадцать часов после смерти мужа, продержав целую ночь в холодном подвале... Завещание... Завещание, которого не было... Нарисованная на песке голова львенка в телевизионной рамке... Черный волос, запутавшийся в окровавленных прядях мертвой Олеси. Длинный черный женский волос...

- Значит, вы считаете, у Олеси Кузнецовой не было причин вас ненавидеть?

Лиля, прикрыв глаза, помотала головой, что, по-видимому, означало: "нет, не было".

- ...А у вас? Были у вас причины обижаться на нее, злиться, ненавидеть?

Андрею было просто интересно, как она отреагирует. Усмехнется и с нервной иронией ответит что-нибудь вроде: "А как вы думаете? Если бы у меня были такие причины, я бы о них вам рассказала?" Замотает головой так испуганно и быстро, что волосы взметнутся черным веером: "Нет, что вы? Конечно, не было!"? Или снова вспомнит о тех Олесиных фотографиях, хранящихся в их доме, акцентируя внимание на своей, якобы, спокойной, профессиональной мудрости?

- Нет, - она снова на секунду прикрыла глаза, однако, головой мотать не стала. - У меня тоже не было причин её ненавидеть. Раньше - может быть... Тогда, когда у неё ещё была любовь с Вадимом. А потом... Потом Вадим нуждался во мне и не мог даже думать о ней. Нет, он не ненавидел её просто одно её имя было для него как яд. А она, мне кажется, стала несчастной, хотя сама этого не осознавала.

"Заморочки несостоявшегося психолога. "Не осознавала", "стала нечастной"!", - подумал он с необъяснимым раздражением. - "И ты, девушка, совершенно зря пытаешься изображать тут Олимпийское спокойствие и прямо-таки Женевский нейтралитет... Господи, ну, почему по этому делу проходят одни бабы? Портниха, бывшая подружка Кузнецовой, секретарша, услышавшая обрывок какого-то непонятного телефонного разговора. Еще эта бывшая супруга Райдера, которую неизвестно где искать... С ума сойти можно! И вдобавок норовят друг на друга наговорить".

В протоколе допроса появилась следующая строчка: "У Олеси Кузнецовой не было причин меня ненавидеть, так как они с Вадимом Бокаревым расстались по обоюдному желанию. Также причин для ненависти к Олесе не было и у меня".

- Теперь следующий вопрос, - Андрей снова тряхнул ручкой, поймал взгляд Лили и досадливо отложил ручку в сторону. - Ваш муж в ночь убийства находился в ресторане "Пассаж", это мы проверили. Где были вы?

- Я? - словно удивившись, спросила она и побледнела. Он готов был поклясться, что побледнела! - Я была в кафе.

- Вечером?

- Нет, всю ночь.

- Всю ночь с двенадцатого на тринадцатого июля? - уточнил он.

- Да, всю ночь. А что в этом странного?

- Позвольте спросить, где был в это время ребенок? У вас маленький ребенок, ведь так?

- Да, у нас с Вадимом дочка. Я отвезла Олечку к его матери.

- И, конечно, есть свидетели, которые могут подтвердить, что вы всю ночь провели в кафе? Вы ведь были в компании?

Повисла пауза, невесомая и готовая вот-вот лопнуть, как радужный мыльный пузырь. Андрей вдруг понял, что сейчас услышит, и почти физически почувствовал противный, скользкий холодок в животе.

- Нет, я была одна, - тихо ответила Лиля. - Я ждала приятельницу, но она не пришла. Но если вы об алиби... Ведь, наверняка, меня сможет вспомнить официант, который обслуживал столик? И люди? Там ведь было довольно много людей.

- Что это было за кафе? - он больше не смотрел в протокол допроса только в её глаза. В её карие, испуганные глаза, лихорадочно блестящие за стеклами очков.

- Что за кафе? Вы спросили, что за кафе?.. "Камелия". На Маросейке. Оно и днем и ночью работает. До восьми утра, по-моему... Или даже до девяти?

- Во сколько вы там появились и во сколько уехали?

- Сейчас скажу точно... Подруга попросила меня подъехать к восьми. Приблизительно в половине восьмого я оставила девочку у Натальи Максимовны, и в восемь уже была там. Потом... Потом я сидела, ждала подругу и пила шампанское, а она все не приезжала... В двенадцать я вышла позвонить. Звонила из холла. У подруги никто не отвечал, и я вернулась в зал. Подумала, что, может быть, она уже выехала, и что получится нехорошо, если я её не дождусь...

- И что, ждали до самого утра? Такая хорошая подруга, или вы ей чем-то обязаны?

Лиля явно смешалась. Зачем-то поправила очки на переносице, снова отбросила челку. Андрей заметил мелкие капельки пота у неё на лбу.

- Подруга?.. Да, хорошая подруга. И у неё были проблемы. Она позвонила, сказала, что очень нужно поговорить, встретиться. Я не могла ей отказать... Мне просто и в голову не могло придти, что придется ждать так долго.

- Так во сколько же вы все-таки уехали?

- Утром, - теперь она не говорила, а почти шептала. - Около восьми... Я прождала её очень долго и... И мне не хотелось ехать ночью. Да и потом, я выпила шампанского.

Ему снова вспомнилась та, другая. С расколотым черепом и нелепо вывернутой рукой. Муравей, ползущий по холодному локтю. Львенок, нарисованный в подвале... Портниха Тамара, нервно щелкающая замком лаковой сумочки: "Она знала абсолютно все на этой даче: и подвалы, и чердаки, и чуланы... Она до сих пор встречается с моим мужем!"..

Зачем? Спрашивается, зачем?.. Нет, зачем женщина может встречаться с мужчиной - по этому пункту как раз вопросов нет. Но каким боком ко всему этому относится её нынешний супруг? Бокарев - Олеся - Лиля... Убийство из ревности?

Она утверждает, что между Вадимом и Олесей все было давным-давно кончено, все решено раз и навсегда. Но это она говорит... Если так, то при чем здесь Киселев? Сообщник? Человек, любезно предоставивший свою дачу для совершения убийства и гарантировавший, что в ночь с двенадцатого на тринадцатое там никого не будет?.. Ночь с двенадцатого на тринадцатое...

Почему Олесю убили только утром? Почему её труп оттащили к дороге? Если б дело было в наследстве, как утверждает Катя, то все объяснялось бы более или менее логично. Только вот наследников по линии Кузнецовой на горизонте что-то не видно: одна старушка мать, не вылезающая из Пермской больницы... Нет, наследство здесь, похоже, ни при чем. Но тогда почему? Почему её убили только утром? И этот дурацкий львенок в телевизоре..

- Вы ведь психолог? - спросил Андрей неожиданно для самого себя. Лиля удивленно кивнула:

- Да, я вам уже говорила, но...

- Посмотрите, пожалуйста, на этот снимок. Что вы можете сказать по этому поводу?

Фотография, запечатлевшая рисунок на песке, лежала вместе с другими в папке с делом об убийстве супругов Райдеров. Он отложил в сторону фотографии мертвой Олеси и протянул "львенка" Муратовой. Та взяла карточку, сняла очки, часто-часто поморгала глазами:

- Н-ну... Что-нибудь конкретное сказать сложно. Это же не воображаемое животное, которое обычно рисуют в психологических тестах. Банальная картинка. Штамп... Возможно, рисовал человек, по натуре, не агрессивный, с романтическими представлениями о жизни, или... Нет, очень сложно что-то сказать!.. Вот только линии рваные и неровные... Наверняка, рисовавший был болен, или ему что-то очень сильно мешало, или...

- Или рисовал левой рукой, - закончил он вместо нее. - Рисовала... Это нарисовала Олеся Кузнецова перед смертью. В том самом подвале, где её убили. В подвале дачи Киселевых... Вы знали, что несколько лет назад у неё была очень серьезная травма правой руки?

- Да. Авария... Ее тогда сбила машина, и она очень сильно пострадала. Вадим рассказывал.

- Под ногтем её указательного пальца нашли песок, - Андрей забрал фотографию и положил обратно в папку. - Она нарисовала этого зверька все ещё плохо слушающейся левой рукой. Нарисовала, хотя у неё было очень мало времени... Зачем?

Он сам не знал толком, чего ждет. Того что в её карих настороженных глазах что-то промелькнет? Страх? Затаенное, с трудом сдерживаемое беспокойство?.. Да, в них, действительно, был страх. Страх животного, чувствующего опасность. Но это не давало абсолютно ничего.

Затылок заболел с новой силой, к горлу подкатила тошнота.

- Хорошо, Лилия Владимировна, - он вдруг подумал, что ничего "хорошего" во всем этом нет, что все просто отвратительно, и ещё о том, что за пару таблеток "Цитрамона" в некоторых ситуациях можно отдать полцарства. - Хорошо, Лилия Владимировна, вернемся к подруге, пригласившей вас в кафе. Мне нужны её данные: телефон, адрес, фамилия, имя...

Ручка снова зависла над листком бумаги. Муратова молчала. Черноволосая испуганная "белка".

- Лилия Владимировна, повторяю: мне нужны данные вашей подруги.

- Я не могу вам их... дать, - её тихий голос на секунду прервался. Простите... Не могу. Это не имеет никакого отношения к убийству, поверьте!

- Давайте я буду решать, что имеет отношение к убийству, а что нет, Андрей уже едва сдерживался: голова казалась тяжелой и горячей, как камень, долго лежавший на солнце. - В создавшейся ситуации секретничать неуместно. Если эта таинственная подруга, действительно, существовала, она должна дать показания. Ее интимные тайны меня совершенно не интересуют...

- Я не могу вам ничего про неё сказать.

Он вдруг почувствовал страшную, давящую усталость:

- Хорошо... Надеюсь, вы понимаете, что делаете. Итак, кафе "Камелия" на Маросейке. Вы приехали туда около восьми вечера, и уехали в восемь утра. Просидели двенадцать часов за бутылкой шампанского.

- Я ещё заказывала кофе.

- За бутылкой шампанского и чашкой кофе. В предвкушении беседы с дорогой подругой. Оставив маленького ребенка свекрови и... Мужа вы, кстати, предупреждали о том, что поедете в кафе?

- Нет, у меня не было возможности с ним связаться. И потом, я ведь не думала, что задержусь там до утра?

- Значит, кофе и шампанское?.. Что на вас было надето?

Муратова ответила через паузу, хотя Андрей мог бы поклясться, что она не вспоминала. Нет, она знала ответ абсолютно точно, но почему-то медлила.

- На мне были светлые туфли на небольшом каблучке, платье с американской проймой и воротником-стоечкой... Платья, впрочем, не было видно: я накидывала сверху летний плащ.

- Плащ? Зачем? Мне помнится, двенадцатого было довольно жарко.

- Но я же выехала из дома поздно вечером, - пояснила она почти с укоризной. - Кроме того, собирались тучи. И в прогнозе погоды предупреждали.

- А в кафе вы тоже сидели в плаще? Ну, раз говорите, что платья не было видно? Боялись, что дождичком замочит? - он толком не понимал, почему злится, но ничего не мог с собой поделать. - А, Лилия Владимировна?

- Почему вы разговариваете со мной в таком тоне? Вы меня в чем-то обвиняете?

- Я всего лишь хочу узнать, почему в кафе вы сидели в плаще.

- Мне было холодно и неуютно. Меня морозило. Я что, не имею права сидеть в плаще? В конце концов, на мне была не шуба!

- Хорошо. Туфли, плащ... Плащ какого цвета?

- Светло-серый, почти белый... И ещё на мне были темные очки.

Андрей откинулся на спинку стула и сцепил руки на затылке, незаметно помассировав голову. Усталость и какая-то тоскливая злость разливалась по его телу медленной волной:

- В ночном крытом кафе вы просидели двенадцать часов в плаще и темных очках... Что ж, это, действительно, ваше дело... Есть только один момент: вам, вероятнее всего, придется ещё раз проехаться в это кафе, но уже вместе с нами. Может быть, персонал и подтвердит, что вы там были. Может быть, вас даже узнают, несмотря на ваш давешний маскарадный наряд. Не знаю... Вот что я хочу сказать вам, Лилия Владимировна, если вам есть, что рассказать следствию, расскажите это лучше сейчас. И про вашу подругу, и про встречи с Валерием Киселевым, и про Олесю Кузнецову. Приятно, конечно, что есть такие мудрые женщины как вы, которые не ревнуют мужей к их бывшим возлюбленным, но...

- Я поеду с вами в кафе, - на удивление спокойно проговорила она. Они должны меня вспомнить. Надеюсь, что вспомнят. Официант... Официант был такой молодой парень с усами. Лет двадцати пяти, наверное? Усики темные и тоненькие. Высокий. Он и бутылку мне открывал. И кофе потом предложил заказать... Я почти уверена, что он меня вспомнит.

- Пока можете быть свободны, - Андрей убрал в стол папку с делом. - Но вы обязаны явиться в прокуратуру, как только мы вас вызовем. Излишне напоминать, что вы не должны никуда уезжать из Москвы?

- Я не собираюсь никуда уезжать.

- Будьте готовы к тому, что в "Камелию" придется поехать завтра.

На этот раз Лиля просто кивнула, и он подумал о том, что даже движения у неё какие-то беличьи. Такими обычно рисуют белочек в мультфильмах... Мультфильмы... Львята... Львенок, нарисованный на песке... Львенок из детского мультика, да ещё и в телевизоре... Мысль была такой смутной и ускользнула так быстро, что он даже и не пытался её поймать.

Через минуту после ухода Муратовой в кабинет ввалился Красовский. Провез стул по полу, уселся прямо перед столом. Зачем-то перевернул пару листков на настольном календаре, исподлобья заглянул Андрею в глаза.

- Не надоело ещё с бабьем возиться? Бабы, бабы, бабы...

- Надоело, - тот пожал плечами. - А что делать?.. Эта, кстати, пока самая интересная из всех. Боюсь, что по поводу неё ты был прав... Эта её связь с Киселевым, то, что она замужем за бывшим Олесиным мужиком. И ещё очень странное алиби на ночь убийства.

- А что такое? - Красовский, казалось, немного оживился.

- Да ты представь! Всю ночь с двенадцатого на тринадцатое она, якобы, добросовестно просидела в кафе "Камелия". Одна, естественно, "без ансамбля". Но божится, что персонал её вспомнит. Особый интерес вызывает выбор наряда. Зачем-то плащ, который она не снимала несмотря на жару. Помнишь, как в эти дни парило?.. И ещё темные очки! Отлично, да?

- Думаешь, в этой самой "Камелии" не она была?

- Нельзя исключать такой вариант. Смысла, правда, во всем этом пока не вижу.

- В чем конкретно?

- Да ни в чем!.. Слушай, "Цитрамона" или "Анальгина" нет у тебя?

Серега понимающе кивнул и полез в карман брюк:

- Тоже страдаешь?.. На, лечись, мученик!.. Я, кстати, сегодня съезжаю от тебя. Домой перебираюсь. Пингвин твой надоел хуже горькой редьки. Лучше, честное слово, в строительном вагончике жить где-нибудь посреди тайги!

- Пингвин тоже скоро съедет. Надеюсь, - Андрей взял со стола надорванную бумажную упаковку "Цитрамона" и проглотил две таблетки, не запивая. - Так вот... Смысла, говорю, не вижу. И логики... Дама эта, конечно, во всех отношениях странная, но, с другой стороны, зачем бы ей убивать, что Кузнецову, что её мужа? Если допустить, что это сделала, действительно, она, значит, убийство было продуманным, заранее организованным. Киселевская дача, звонок Райдеру в офис... Ладно, можно представить себе, что Кузнецову она грохнула из ревности. Вдруг там у Олеси с её английским супругом все разладилось, и она собиралась к Бокареву вернуться. Пусть так... Но Тим Райдер то тут при чем? Объясни мне, а? На первый, непрофессиональный взгляд у Муратовой с психикой все нормально. Не похоже, чтобы ей было без разницы - больше одним трупом или меньше? Да и потом, топор, кровища... Ладно, без толку сейчас рассуждать. Надо в кафе ехать и все там выяснять. Может, действительно, официант её опознает, подтвердит, что она там ночевала, и сядем мы со своей версией в лужу.

- Вы сядете, лицо уголовно процессуальное, - уточнил Красовский, складывая остатки таблеток к себе в карман. - Вы! Попрошу не обобщать, так как версия ваша!.. Хотя, честно говоря, бабец этот мне тоже не нравится. Дерганная, очкастая, противная. Шлюховатая, как большинство их роду-племени. С мужем живет, по бывшим любовникам таскается. И, главное, ни кожи ни рожи ведь, а туда же!.. Чует мое сердце, посадим мы её. А может и не её. Я ведь тебе новостишку интересную принес.

- По поводу?..

- По поводу Натальи Слюсаревой, бывшей жены нашего Тима Райдера... Вернулась она из Лондона в свой Железнодорожный. Как миленькая вернулась. Сначала хозтоварами торговала, потом в бар устроилась. А недавно исчезла. Исчезла - и все! Нету ее! Где может шлюхаться - никто не знает. Но мать при этом не особенно волнуется. Волнуется, конечно, но не так, чтобы волосы на себе рвать и заявами ментуру закидывать. Лопочет что-то насчет внезапного приступа любви. Мол, могла доченька укатить развлекаться с неожиданно образовавшимся любовником. Может, конечно, для госпожи Слюсаревой это и норма - вот так, никого не предупредив, сваливать в неизвестном направлении? Однако же, странно...

Андрей, поморщившись, потер шею: одна таблетка застряла где-то в горле:

- Когда она исчезла?

- Да, вроде, шестого июля. Отработала смену, домой не вернулась. Ни записки никакой не оставила, ни позвонила.

- По подругам и бывшим хахалям искали?

- Обижаешь, орган предварительного следствия! Не тупее паровоза. Искали, ищем.

- Ну, и отлично... В "Камелию" эту завтра поедем. Наверное, с утра пораньше. Надо выяснить, кто с двенадцатого на тринадцатое работал, вызвать всех... Правда, что ли сегодня съезжаешь?

Красовский вяло пожал плечами:

- А чего, всю жизнь теперь что ли у тебя сидеть?

И Андрей вдруг понял, что тот видит сейчас свою квартиру без кружевных салфеточек, и пушистых мягких игрушек, оккупировавших комнату и прихожую...

* * *

Настроение и так было паршивым, а тут ещё сломался новенький и дорогущий моющий пылесос. Пару раз прощально чихнул, совсем как древний советский "Уралец", утробно загудел и замолчал. Тамара с досадой выдернула вилку из розетки, уселась на пол и пнула пылесос ногой. Тяжеленный, как гроб, он все-таки откатился на пару сантиметров в сторону.

- Выпей свои успокоительные таблетки, - Валерка даже не обернулся. Как вытирал пыль со шкафа, так и вытирал. Спокойно, размеренно. Только шея и уши немного покраснели.

- Пылесос сломался, - проговорила она. - Ты не хочешь посмотреть, что с ним?

- Том, ну ты же знаешь, что он на гарантии. Я в него залезу, а потом ни одна мастерская в ремонт не возьмет... Брось, вообще, это черное дело, я потом палас сам щеткой дочищу. Таблетки, говорю, лучше прими.

- Я не могу сейчас принимать таблетки, ты это прекрасно знаешь. У меня экзема страшнейшая, как ты мог заметить... Если, конечно, ещё иногда смотришь на мои руки и в мою сторону.

Он все-таки обернулся. Повесил тряпку на вытертую дверцу и обернулся. Присел на корточки, тяжко вздохнул:

- Том, ну так тоже невозможно, в конце концов! Что с тобой творится, а? Ну, что я тебе сделал? Чем не угодил? Я понимаю, что ты из-за милиции переживаешь, из-за этого убийства... Но это же все пройдет, надо просто переждать. Дачу подремонтируем и продадим сразу же. Или, хочешь, вообще, разломаем? Все равно на ремонт больше денег пойдет, чем в результате получим.

- Я хочу, чтобы ты починил пылесос, - сказала она, чувствуя что вот-вот расплачется. - Все! Больше я от тебя ничего не хочу... Еще я хочу, чтобы меня все оставили в покое. Мне все надоело. Дом этот надоел, пыль надоела, жизнь эта!

Муж оперся одной рукой о пол и покорно потянулся к пылесосу.

- Не трогай! - её испугал собственный визг. - Сам же сказал, ни одна мастерская потом не возьмет. Без тебя разберусь! Не трогай!

Он покачал головой, встал, хрустнув коленями, снова принялся за шкаф. Приподнявшись на цыпочки, полез в антресоли, выложил на табуретку зимнюю шапку, завернутую в газету, мешок с шарфами и перчатками. Тамара вздрогнула. Она вдруг поняла, что он сейчас увидит. Вскочила, крикнула: "Оставь вещи, я сама. Лучше, в самом деле, палас дочисть", но было уже поздно. Валера держал в руках небольшой сверток. Что-то длинное, замотанное в кусок обыкновенного черного сатина. Размотал. Удивленно взглянул на три толстые свечи: две белые и одну красную. Взял двумя пальцами белую, наполовину оплывшую:

- А что это такое?

- Свечи. Не видишь разве? - Тамара постаралась пожать плечами как можно более равнодушно. - Вопросы какие-то странные задаешь.

- Вижу, что свечи. Почему в тряпке-то? И красная откуда?

- С Нового года осталась! С восьмого марта!.. Господи, какая тебе разница?!

- Да, никакой. Просто... Ладно, твои дела...

- Да! Мои! - она не сдержалась и начала-таки расчесывать ладонь ногтями. Подсохшая короста тут же содралась, выступила кровь. - Свечки это мои дела, ты в них не лезь! Как я не лезу в твои.

- Может хватит ходить вокруг да около? Может, объяснишь, в чем дело?!

- Ты прекрасно знаешь, в чем дело. И в ком дело, - проговорила Тамара со значением. Тряхнула темными волосами и вышла из комнаты на кухню.

Там первым делом отдернула тюль с окна, открыла форточку. Зажгла газ на плите, поставила на конфорку кастрюлю с водой. Плакать больше не хотелось. Хотелось тихо выть и биться обеими кулаками и лбом о стену. Так, чтобы стало больно, чтобы почувствовать, что ничего его не кончилось, жизнь продолжается, и все ещё будет... Все ещё будет. На самом деле, будет.

В комнате хлопнула дверца шкафа, на кухню заглянул муж. Уже в слаксах и защитного цвета рубахе. Обе руки в карманах, на загорелом лице темные пятна. Волнуется, злится, краснеет...

- Том, я выйду пройдусь, пива возьму... В магазин надо за чем-нибудь зайти?

- У нас все есть, - она уже с жалостью взглянула на расцарапанную ладонь. - Можешь хлеба полбулки взять. Лучше "Бородинского"... И извини, что я сорвалась. На самом деле, тяжело все это, да ещё экзема. Чувствую себя отвратительно.

- Заказы пока не бери. Отдохни. А то названивают, названивают целыми днями.

- Это ещё по старому объявлению. Новое я не давала...

Муж ещё немного помялся в дверях, потом оттолкнулся рукой от косяка:

- Ладно, пошел я. Скоро буду.

Тамара заставила себя улыбнуться, а когда за ним захлопнулась входная дверь, тяжело метнулась к шкафу, достала с антресоли свечи и, окинув взглядом квартиру, быстро перепрятала их в нижний, рассохшийся и заедающий ящик комода.

* * *

Он узнал его сразу. Мент стоял возле дома и курил, видимо, намереваясь зашвырнуть окурок куда-нибудь на газон и после этого войти в подъезд. Тот самый наглый мент, который шарился в трюмо и перебирал Тамарины флаконы на полочке. Худой, скуластый, с широко посаженными нахальными глазами и идиотской родинкой у правого уха. Фамилия вертелась в голове, но как-то не вспоминалась.

Мент, впрочем, проявил относительную вежливость. Подошел вразвалочку и, уперев руки в бока, спросил:

- Валер, а Валер, помнишь меня? Капитан Красовский. Имел счастье быть у тебя дома пару дней назад.

- Помню, - он отчего-то застеснялся пластмассовой пятилитровой канистры, которую держал в руках, и спрятал её за спину. - Еще что-нибудь насчет дачи узнать хотели?..

Мент молчал и смотрел прямо в глаза с противной ухмылочкой.

- ... Можем подняться в квартиру, поговорить...

- Да нет, Валера, не насчет дачи... Жена твоя дома?

- Дома. Она же официально не работает.

- Значит, в квартиру подниматься не будем, здесь побеседуем... Это, кстати, в твоих же интересах.

Снова помолчал, выдерживая паузу. Валера ждал, нервно похлопывая себя канистрой под коленками.

- ... А в твоих интересах это потому, что говорить мы будем не о даче, а об одной твоей знакомой. Некой Лиле Муратовой. Знаешь такую?

- Ну, - сказал он, вдруг захлебнувшись горячим воздухом и мучительно пытаясь сообразить, как же вести себя дальше.

- "Ну" - это хорошо. Значит, знаешь. И, наверное, не будешь отрицать, что она бывала на папиковой даче?

- Бывала... Ну и что?

- Да, ничего. Просто всяких Лялек-Манек ты, друг, вспомнил, а о Лилечке почему-то забыл... Вроде она твоей невестой была? Чего ж ты о ней-то не подумал?

Он успокоился так же неожиданно, как и испугался. И вдруг ясно понял, что бояться просто глупо. Пожал плечами, поставил канистру на асфальт и отчего-то сразу перестал чувствовать себя идиотом.

- Почему не подумал? Подумал. Только мне кажется, что уж Лилька тут абсолютно ни при чем... Вы вот стали бы в такой ситуации любимую женщину свою закладывать? Мол, её тоже проверьте, алиби там, отпечатки пальцев. Волосы... Какое она-то отношение а этим англичанам может иметь? Да и к даче тоже? Мы уже лет двести не виделись.

- Ой ли, Валер? - мент хищно разулыбался. - Жены рядом нет, чего тюльку гонишь?

- Да, на самом деле, я её давным-давно не видел! Не верите что ли?

- Конечно, не верю! Тебе даже жена не верит... Она, кстати, у тебя тетка наблюдательная: и клипсу в квартире нашла, и соседей на предмет твоей Лилечки опросила... Видели, как она к тебе приходила! Видели, безгрешный ты наш супруг! Так что давай лучше поговорим по-хорошему. По-плохому не советую...

- С ума вы сошли что ли? - Валера бросил тоскливый взгляд на канистру: похоже, пива сегодня попить было все-таки не суждено. - Говорю вам, не встречаюсь с ней - значит, не встречаюсь... Клипса какая-то... Тамара, поди, свою собственную бутафорию-бижутерию порастеряла, а потом выдумывает черт-те что! Или вон из заказчиц её кто... Ерунда полная!

Мент задумчиво оттопырил нижнюю губу:

- Н-ну... Не знаю - не знаю... Может, и ерунда, конечно, только ведь черненькая твоя Лиля как назло! Я её сегодня в прокуратуре видел: черная, как жук!

- В прокуратуре?

- А ты что думал? В музее изящных искусств?.. С тобой, кстати, тоже, может, в последний раз на свежем воздухе беседуем, так что пивком-то сегодня оттянись как следует. С запасом на будущее... Не вспомнил ещё ничего про Лилю? Нет?.. А то, гляди, жена-то на тебя разобидится, передачки носить не станет.

- Слушайте, я, слово вам даю, не видел Лильку уже тыщу лет, и не думаю, чтобы ей вдруг захотелось ко мне в гости придти!.. Прокуратура какая-то... Скажите хоть, каким манером она ко всей этой истории относится? Ну, кроме того, что брюнетка и на даче, когда-то там, сто лет назад, бывала?

- Не скажу, Валер, не скажу, - мент нахально похлопал его по плечу, неспешно развернулся и вразвалочку пошел к автобусной остановке. Длинный, белобрысый и отчего-то страшный...

* * *

Кафе на Маросейке было не то чтобы элитным, скорее, просто очень приличным. Дорогие темные портьеры на окнах, белоснежные скатерти и живые цветы на столах. В углу, в огромной керамической вазе, расписанной в античном стиле, цвело апельсиновое деревце. Бело-золотистые, прозрачные лепестки пахли мягко и, в то же время, дурманяще.

Еще полчаса назад посетителей в кафе было совсем не много, но с приближением обеденного перерыва стеклянные двери стали все чаще отворяться. За столики привычно рассаживались клерки в неизменных белых рубашках, дорогих галстуках и пиджаках. Похоже, у каждого здесь было свое привычное, излюбленное место.

Лиля тоже сидела за столиком в самом углу. Незаметная, потерянная, с устремленным в стену невидящим взглядом. У стойки Красовский пил "Бадвайзер" и заканчивал беседу с тощей, неопределенного возраста барменшей, тоже дежурившей в ночь с двенадцатого на тринадцатое.

А Андрей стоял посреди пустого, выстеленного мозаикой пятачка для танцев. Стоял, опустив обе руки в карманы и прикрыв глаза. Прибывающие клиенты изредка косились в его сторону. Ему было все равно. Муратову опознали... Он чувствовал, что что-то во всем этом не так, но не мог понять что... Ее опознали. Ее вспомнили...

Тряхнул головой, отбрасывая волосы со лба, неспешно прошелся по периметру пятачка, мимо стойки бара, мимо небольшой эстрады, на которой вечерами играли музыканты. Посмотрел на лампы подсветки внизу, на светильники, свешивающиеся с потолка. Подумал о том, что вечерами и ночами здесь должно быть довольно темно. Освещенный круг и столики, прячущиеся в полутьме.

У посетителей, занимающих столики у самой стены, наверное, вообще, не разглядеть лиц? Наверное... Однако же разглядели! Этот самый молодой официант с тонкими тараканьими усиками...

На ней были темные очки... Кто мог подумать, что она снимет очки, когда будет просматривать меню? Ну, кто мог подумать?.. Теперь вот сидит живым укором, молодая мамаша, оторванная от своей маленькой дочери. Ничего! Не особенно она страдала, когда на всю ночь ни с того, ни с сего подкинула ребенка свекрови!..

Он ещё раз обернулся на Муратову. Худая, маленькая, длинношеяя, в легком темном платье, стянутом сзади поясом-бантом. Белые пуговички, узкие полоски кружева на вороте и манжетах... Ее узнали, несмотря на то, что в ту ночь она была в плаще и темных очках... Да, приехала ещё засветло. Да, уехала утром. Заказала бутылку шампанского. Потом кофе.

- Простите, можно вас ещё на секундочку? - Андрей поманил рукой усатого официанта Мишу. Тот подошел осторожными большими шагами встревоженного страуса. - Давайте уточним кое-какие детали.

- Пожалуйста! Я, правда, рассказал уже все, что помнил. Ну, про нее...

Боязливый, сдержанный кивок в ту сторону, где сидит Лиля.

- Итак, эта женщина зашла в кафе около восьми вечера. Искала она кого-нибудь или сразу села за столик?

- Вы знаете, сам момент... в смысле, ту минуту, когда она зашла, я как-то пропустил. На кухню, наверное, выходил или обслуживал кого-то? Потом смотрю - она сидит, с подошел, спросил: мол, что будем заказывать. Она попросила меню. А у нас, вы же видите, освещение приглушенное. Она очки сняла... Ну, разглядеть чтобы... Заказала французское шампанское. Довольно дорогое, но хорошее. И два бокала. Пить не стала. Наверное, кого-то ждала... Но это она была. Точно она!

- Что было потом?

- Потом я занялся своими делами. Народу той ночью было довольно много. Помню, ещё подумал, что она мужчину, наверное, ждет. Вид у неё был такой... То ли строгий, то ли расстроенный? Ну, никто к ней не шел. Я потом подрулил к столику, спрашиваю: кофе, дескать, не желаете. В смысле, раз уж не ест ничего... У нас, вообще-то, не принято клиентов подгонять или выпроваживать. Не хочет человек ничего, кроме стакана сока брать, пусть сидит хоть целый день со стаканом сока. Просто жалко её стало... Она согласилась, кофе попросила принести. По-моему, без сахара?

Андрей отодвинул носком туфля целлофановую обложку от сигарет, валяющуюся на мозаичном полу. Миша перехватил его взгляд, тоже посмотрел под ноги и покраснел.

- Очки она во второй раз снимала?

- Нет. А зачем? Я же ей не меню просмотреть предлагал, просто спросил: "Кофе не желаете?" Ну, правда, закуску ещё кой-какую предложил, пирожное, но она отказалась. Кофе один заказала.

- Ясно... Девушка все время сидела за столиком или куда-нибудь выходила?

- Наверняка, выходила. В туалет хотя бы? До самого утра все-таки торчала тут.

- Когда она с вами рассчиталась?

- А утром и рассчиталась, перед тем как уехать. Просто деньги оставила на столе и пошла.

- Спасибо, - Андрей оперся одной рукой о витую спинку ближайшего стула, побарабанил по ней пальцами. - Еще раз на девушку взглянуть не хотите?

Миша шмыгнул носом, отчего усики его на секунду стали торчком:

- Могу и посмотреть если надо, но, вообще, у меня память на лица хорошая. Точно это она была. Только волосы не так как сейчас, а по плечам распущенные. Черные... Точно-точно она! Плащик, сумочка, помада темная. И пахло от неё так же. Не знаю, как духи называются, но запахи я тоже хорошо запоминаю...

- И все-таки посмотрите.

Официант послушно повернулся. Чуть сощурившись и явно ощущая неловкость, направился к Лиле, как к какому-нибудь музейному экспонату. Остановился в нескольких шагах. Она подняла на него тоскливые и усталые глаза. Миша отступил назад, Красовский, наблюдавший за всем этим со стороны, пожал плечами. Ему, похоже, тоже было досадно. Тоже...

Андрей и сам не понимал, откуда в нем это непонятное раздражение, чем оно вызвано? Может быть, этим нелепым маскарадом? Очки, плащ, закрывающие пол-лица распущенные волосы? Тем, что история, кажущаяся придуманной с самого начала и до конца, странным образом подтверждалась?..

А, на самом деле, почему бы и нет? Почему бы молодой замужней женщине не провести ночь в кафе со своей подругой? Или не с подругой? А?.. Все вполне логично: ей звонит мужик, предлагает встретиться в "Камелии". Лиля быстренько сбагривает дочь свекрови и мчит в кафе на всех парусах. Благо, муж развлекается в ресторане! Мужик не приходит, госпожа Муратова ждет его до потери пульса, выпивая шампанское только под утро. Утром уезжает потерянная...

От кого только прятаться за распущенными волосами и темными стеклами очков? От случайных знакомых, которые могут увидеть и донести супругу?.. Все правильно. Все вполне объяснимо и правильно. По сути дела, вызывает подозрение только одно совпадение: Лиля Муратова - бывшая любовь Киселева, на даче которого совершено убийство, она же - жена бывшего возлюбленного Олеси Кузнецовой. Если бы ещё Киселев был знаком с Бокаревым, если бы они, например, работали вместе, а так...

Отопнув некстати попавшийся по дороге стул, подошел Красовский. Тихо спросил, склонив голову к плечу:

- Делать-то чего будем? Отпускать эту лярву восвояси?

- А что ты ещё предлагаешь? - Андрей посмотрел на циферблат наручных часов. - Все нормально. Официант её узнал? Узнал. Барменша её помнит? Помнит... В конце концов, это её личное дело, когда нацеплять на себя очки и когда ходить в плаще... Выяснил ещё что-нибудь полезное?

- Да, так... Ничего особенного. Сидела за столиком, вроде, выходила. Но ненадолго, столик не пустовал. Позвонить, пописать... Так, на пять минут.

- Давай тогда попрощаемся с девушкой. По крайней мере, на сегодня. Да надо узнать, как там с поисками Слюсаревой дела обстоят...

Они вдвоем подошли к столику, за которым сидела Лиля. Андрей опустился на свободный стул:

- Лилия Владимировна, сегодня мы вас больше не задерживаем, можете отправляться домой. Спасибо, что помогли. Если вспомните что-нибудь важное, касающееся Олеси Кузнецовой или, например, Валерия Киселева, позвоните, пожалуйста... Если вы понадобитесь, вас вызовут.

Она не встала - вскочила, суетливо расправив широкий длинный подол. Судорожно сглотнула, явно пытаясь удержать слезы, и быстро направилась к выходу.

- Лярва, - тихо пробормотал Красовский ей вслед. - Вижу, что лярва, чувствую! Чувствую, что где-то она врет, но где - понять не могу... Замешана она в этом деле, вот ведь что обидно!

- А может и нет? - Андрей пожал плечами. - Мы ведь не можем ничего знать наверняка? Во всяком случае, мотив у неё не просматривается. Ревность к бывшей подруге мужа? К подруге, которая приехала на неделю и через неделю обратно в Англию смотается? Из-за этого столько кровищи? Олеся, муж... Давай ещё по пиву возьмем, да поедем уже. Слюсарева мне теперь не нравится. Наталья Дмитриевна... И в офис надо бы по-хорошему ещё раз заглянуть.

В районе кухни наметилось какое-то шевеление. Тощая барменша, с которой недавно беседовал Серега, энергично маша правой рукой, звала невидимого собеседника в зал. В конце концов, из кухни вышла недовольная девушка лет семнадцати с прямыми светлыми волосами и обиженно поджатыми губами.

Когда девушка показалась из-за стойки бара, Андрей заметил, что она обута в белые босоножки на огромных, сантиметров в пятнадцать платформах. Вообще-то, роста она была невысокого, но, благодаря обуви, казалась едва ли не манекенщицей.

Подталкиваемая в спину барменшей, девушка направилась к их столу. Красовский, прежде отмечавший любую красивую женщину тихим свистом, на этот раз промолчал.

- Вот, - сообщила барменша, почти насильно усаживая девушку за столик. - Дочь моя. Той ночью околачивалась тут, работать мне помогала. Больше мешала, чем помогала!.. Я её вызвонила сейчас, спросила, может она чего интересненького видела?

- Ну и как? Видела? Интересненького? - в тон барменше поинтересовался Серега. Мать многозначительно развела руками, как бы предлагая самим сделать вывод: интересно или неинтересно то, что сейчас сообщит её дочь. Та, помолчав ещё с полминуты заговорила удивительно гнусавым голосом:

- Ну, а чего? Ну, видела я эту девку в плаще? Девка или тетка уже в возрасте - непонятно. Очки в пол-лица, волосы висят. Сидела, пила чего-то. Я даже не знаю... Устелилась она тут посреди зала, когда то ли из туалета, то ли ещё откуда шла. Я как раз за стойкой стояла: матери отойти надо было.

- Как "устелилась"? - Андрей приподнял бровь.

- Обычно. Поскользнулась и брякнулась, рукой прямо на стойку. Чуть фужеры все не переколотила. К столику своему, наверное, шла. Здесь же и так темно, а она ещё в очках, как стрекоза, вот и пошла по краю света.

- А потом что?

- Да, ничего. Я на неё внимание и обратила-то только потому, что она устелилась. Подошла к своему столику, что-то оттуда взяла и обратно вышла. Минут через пять уже насовсем вернулась... Родинка у неё ещё на руке была, и пальцы страшные.

- В каком смысле "страшные"?

- Обмороженные, по-моему. Синие все, как у покойницы. Мизинец и большой, вроде, нормальные, а остальные синие. И болели они у нее, наверное, потому что она, когда пальцами за край стойки схватилась, сморщилась вся, руку быстро отдернула и поскакала к своему столику...

Андрей почувствовал, как сердце начинает сильно колотиться, а прежде довольно унылый Красовский так и вовсе подался вперед, слово намеревался стукнуться лбом о лоб девушки.

- Стоп-стоп-стоп, девочка! Какие пальцы? Ты ничего не путаешь? - даже голос у Сереги сделался какими-то другим. - Женщина в плаще и очках, которая сидела во-он там? - он кивнул на столик, который в ту ночь занимала Лиля. - Это была она? И у неё были синие пальцы?

- Ну, да. Очень-очень синие. Я даже испугалась сначала. Потом забыла про неё просто. Матери даже не рассказала, а сначала хотела.

- На какой руке?

- Н-на левой... Нет, на правой, по-моему. Скорее всего, на правой!

- А родинка где была? - негромко спросил Андрей, кладя свою руку с растопыренными пальцами на стол. - Покажи, пожалуйста.

Девушка на секунду насупила бровки, пытаясь вспомнить. Потом неуверенно указала наманикюренным ногтем на промежуток между средним и указательным пальцем:

- Здесь, кажется... Хотя, я не уверена...

- А зовут-то тебя как?

- Ксения, - уголки её губ против воли дрогнули в легкой улыбке. - А это, правда, важно, то что я вам рассказала?

- Важно. Правда, важно... И, возможно, тебе ещё придется посмотреть разок на эту женщину и на её руки, чтобы попытаться точно вспомнить, она это или не она... Все? Больше ничего не помнишь?

- Не-а, - девушка опечаленно помотала головой. - Я же не до самого утра здесь была, потом домой спать пошла. Мы живем здесь недалеко, в двух шагах...

Когда барменша с дочерью отошли, Красовский с силой саданул себя кулаком по колену:

- Й-есс!!!

- Чего "йес"-то? - Андрей сцепил руки в замок и подпер ими подбородок.

- Слушай, ладно тебе постную морду-то корчить? Ты видел у Муратовой синие пальцы? Она вполне могла приехать в кафе к восьми вечера, а потом поменяться с какой-нибудь бабой в таких же очках и парике.

- Я видел у Муратовой родинку между средним и указательным пальцем.

- Долго родинку нарисовать?

- Недолго. Вопрос - зачем?.. Если, действительно, была подмена, и такое пасмурное кафе выбрали специально для того, чтобы нельзя было толком различить черт лица, то какой смысл в родинке? Все равно её никто не должен был разглядеть?

- Да? А официант, который принимал заказ? Чушь порете, дорогой вы наш орган предварительного следствия! Мозгами шевелить надо, а не скептика из себя строить!

- Синие пальцы на правой руке... Что-то мне это напоминает, какая-то мысль в голове вертится. Не могу понять какая...

- Ого! Если в твоей голове завелась мысль, это просто праздник! Серега стремительно превращался в прежнего, нормального Красовского. Только бросай её на хрен и поехали Муратову перехватим. Притащим сюда, пусть девчонка на неё посмотрит.

- Погоди. Куда гонишь?

- Никуда не гоню. Это ты медленный стал, как твой "гвинпин". И такой же глупый... Чего сидишь молчишь? Новую гениальную версию выстраиваешь? Успеешь еще!

А Андрей молчал просто так. И не выстраивал пока никаких версий. Иногда он, так же как сейчас, жалел о том, что его ни разу не посещало сыщицкое чувство, описанное во множестве романов. Чувство гончей собаки, почувствовавший запах зверя и азартно берущей след. Он не чуял запаха зверя. Он просто сидел, опершись локтями о стол, и холодным, трезвым умом несостоявшегося технаря понимал, что дело сдвинулось с мертвой точки и теперь начнет раскручиваться с неотвратимой стремительностью стальной пружины...

* * *

Масть испортил, как всегда, Володька Груздев. Точнее, сначала официант Миша, а потом уже он. Как ни закусывал Миша в задумчивости бледную нижнюю губу, как ни возводил глаза к потолку, все равно не мог определенно вспомнить, были ли у странной клиентки "синие пальцы" или нет. Ссылался на полумрак зала, на то, что в ту ночь было особенно темно (даже лампочки цветомузыки не мигали над эстрадой: саксофонист заболел и "живой" музыки поэтому не было), мучительно напрягал мозги. Результат был нулевой. Он просто не помнил - и все!

- Сначала была она! - уверенно твердил Красовский. - Все правильно, она! Пришла, показалась, намерено сняла очки, чтобы запомнили её лицо. Потом вышла в туалет, а на её место села другая баба. В плаще, парике и очках.

- Мотив? - нудно интересовался Андрей. - Мотив? Хотя бы предположительный?.. Ведь ты посмотри, как все сложно получается! Целая организация: одна баба идет убивать, другая подменяет её в кафе... Похоже на убийство из ревности, а? Ну, ты скажи, похоже?

- А что тебе не нравится, собственно?

- Ничего! Зачем Олесю оттащили к шоссе? Зачем её всю ночь держали в подвале? Каким образом их, вообще, выманили на эту дачу?.. И волос этот! Ведь, на самом деле, он ничего не дает! Ни-че-го-шень-ки! В лифте кто-нибудь к ней прислонился! Райдер этот сначала какую-нибудь девушку приобнял, а потом жену! Или не Райдер! Бокарев тот же! Только в обратной последовательности: сначала жену, а потом Олесю. Можем мы точно знать, что он не встречался со своей бывшей зазнобой?.. Молчишь?.. Вот так то!

Красовский криво усмехался, глубоко затягивался сигаретой и зло распинывал все, что время от времени попадалось ему на дороге: сплющенные "Макдональдсовские" стаканчики, банки из-под "Колы" и случайные камушки. И Андрей чувствовал, что вот теперь тот душу вытрясет и из этой черноволосой "белки", и из её мужа, и из Киселева, но будет знать все. Впрочем, и сам он был почти уверен. Почти...

А потом Володька Груздев, сняв белый халат и закатав рукава белой в тонкую черную полоску рубашки, со вкусом раскуривал "Мальборину" на подоконнике и слушал с таким видом, с каким мудрый учитель внимает зеленым ученикам.

- Обморожение, говорите? Атрофия тканей? Ну-ну!..

- Понимаешь, тут дело такое, - Андрей старался не втягивать ноздрями дым и смотрел исключительно на улицу сквозь мутное, плохо промытое стекло. - Только девчонка эти пальцы запомнила, официант внимания не обратил... Родинка была. Как раз между средним и указательным. Но родинку ведь и нарисовать недолго? А пальцы - примета! Ты представляешь, какая примета?

- И что ещё сия девица вам поведала?

- Толком ничего. Я так понял, её больше всего целостность фужеров волновала. Говорит, что женщина в очках поскользнулась, ухватилась рукой за стойку, потом так же резко руку отдернула...

Он не договорил. Ему вдруг стало тревожно. Неприятный холодок скользнул по затылку и осел где-то в груди. На этот раз мысль была более близкой, более ощутимой... Женщина шла мимо стойки... Поскользнулась... Синие пальцы на правой руке... Рука?.. Нет, похоже, дело не в этом... Лампочки... При чем здесь лампочки?.. Саксофонист. Заболевший саксофонист...

Вслед за саксофонистом почему-то вспомнился пингвин. Отключившийся вчера холодильник и, наверняка, протухшая килька. Андрей понял, что мысль ускользнула окончательно.

- ... Ну вот.., - он, наконец, отвернулся от окна и тоже сел на подоконник рядом с Груздевым. - Что еще?.. Девчонке показалось, что пальцы у женщины болели.

- А чего её к стойке понесло? Она заказывала что-нибудь? - Володька докурил, аккуратно растер бычок об оконную раму и, разжав пальцы, выкинул его за батарею.

- Нет. Просто возвращалась из туалета, или от телефона - не знаю ещё откуда, нога подвернулась или каблук... К столику она своему шла. Взяла оттуда что-то и обратно скорее поскакала.

И снова ему показалось, что чьи-то холодные, ледяные пальцы стягивают кожу на затылке. Тревога? Предчувствие?.. Пальцы... Синюшная, больная кожа на руках... Нет, черт возьми! Не в пальцах дело, и не в коже!.. А может, просто не только в них? В чем-то еще?.. Что она взяла на столике? Зачем вышла обратно в холл?.. Прав был Серега: надо было перехватывать Муратову по пути домой. Пока не успела ни с кем встретиться, ни с кем переговорить. Особенно, с той, другой, женщиной. С той, у которой синие пальцы и фальшивая родинка на правой руке... А кто, собственно, сказал, что не успела? Для этого у неё была целая куча времени...

- Значит, мы имеем синие пальцы - со второго по четвертый? Болезненность? И относительно нормальную окраску кожных покровов остальной кисти? - продолжал неспешно рассуждать Груздев. Красовский решил выказать нетерпение своим традиционным:

- Склифософский, ты у нас в разговорном жанре что ли работаешь?!

Тот только лениво отмахнулся:

- ... И вам очень хочется выяснить, что же это такое было? Обморожение? Перелом там какой-нибудь или ещё что-нибудь интересное?.. Хочется?

Он перевел ожидающий взгляд со Щурка на Красовского. Взгляд учительницы первоклашек, сказавшей традиционное: "Здравствуйте, дети!" и терпеливо ждущей ответа. Володька был личностью достаточно противной, а времечко-то таяло. Пришлось чуть ли не хором постыдно ответить: "Хочется".

- Очень хочется?

- О-очень, - теперь уже одиноко протянул Андрей, понимая, что на следующий вопрос из этой же серии ответит физической расправой.

Груздев, однако, был не только противным, но и сообразительным. Поэтому очередной вопрос уже не казался пустым.

- Официант утверждает, что пальцы у Муратовой не были синими, или он просто не помнит?

- Не помнит! Говорили тебе уже сто раз! - рявкнул Красовский. - Ты достать способен, ей Богу!

- Точно?

- Ну, он не уверен... Говорит, что вроде, когда просматривала меню, нормальные у неё руки были... А что это меняет-то? Ясно же, что сначала в кафе сидела одна баба, а потом другая.

- А когда он ей кофе приносил?

- Может ты все-таки объяснишь, для чего спрашиваешь, а? Снизойдешь до нас, сермяжных?.. Да, он говорит, что и потом у неё руки были нормальные, но может человек, в конце концов ошибаться? Девчонка-то видела!

Володька раздул щеки и с шумом выпустил воздух. Естественно, выдержал паузу - иначе он просто не мог - и, наконец, провозгласил:

- Друзья мои! Вы, товарищ оперативник, и вы, господин следователь! Приятели, товарищи, братья! Не кажется ли вам странным один незначительный, малюсенький такой моментик?.. Досточтимый господин Щурок, кстати, был очень близок к правильному ответу - как говорит обычно не менее досточтимый господин Ворошилов из передачи "Клуб знатоков"... Так вот! Не буду более вас мучить. Попрошу оператора ещё раз показать этот волнующий момент... "Непонятно, зачем было рисовать родинку, если там довольно темно?" спрашивает сам у себя господин следователь по особо важным делам...

"Сейчас!" - вдруг с необыкновенной ясностью понял Андрей. Это был уже не легкий, едва уловимый холодок, похожий на прикосновение крыла летучей мыши. Он чувствовал, что вот сейчас вроде бы как невинно треплющийся Груздев выразит словами ту мысль, которая, дразня, улетала уже столько раз... "Сейчас!"

- Если имела место инсценировка с родинкой, - прищурил один глаз Володька. - Если ваша преступная группировка так уж тщательно готовилась, то почему бы тогда им не заретушировать чем-нибудь пальчики, а?.. Ну, тон наложить? Грим? Перчатки, в конце концов, нитяные надеть? Раз уж все равно и плащ был и темные очки?

"Не то", - с досадой и разочарованием понял он. - "Не то..."

Однако, то что сказал судмедэксперт, все равно было очень важным...

- И что тогда? Как все это объяснить? - Красовский поискал глазами, что бы попинать, и, в результате, ударил носком кроссовка по стояку батареи. Та коротко и сердито загудела. - Девчонка же видела синие пальцы? Или ты думаешь, что она шизанушка или наркоманка?

Груздев наморщил нос:

- Бог с вами! Ничего я подобного не говорил. Девица ваша, скорее всего, в здравом уме. Но, естественно, без основ медицинского образования. Так же, как, кстати, и вы... А посему вы, люди темные, не можете знать, что есть такие понятия, как "болезнь Рено" или "синдром Рено". И вот как раз при болезни Рено наблюдается сначала внезапное побледнение и онемение, потом посинение и болезненность со второго по четвертый пальцев кистей рук. Есть ещё третья стадия, при которой пальцы могут приобретать пурпурный оттенок, а кожа даже изъязвляться. А приступ может продолжаться всего несколько минут. Болезнь Рено, знаете ли, носит приступообразный характер.

- Кого-кого болезнь? - Серега прищурился.

- Рено. Или Рейно. Был такой французский ученый-медик... А что вас, товарищ оперативник, в фамилии медицинского светила не устраивает?

- Все устраивает! Рено. Вольво. Мерседес... Чего не болезнь Мерседеса, а?

- Что поделаешь? Низкий культурный уровень! - Володька демонстративно развел руками, обращаясь то ли к Андрею, то ли к пустому лестничному пролету и выкрашенным масляной краской стенам. - "Мерседес", "Вольво"... Образованный человек уж хотя бы французского актера Жана Рено в таком случае вспомнил!.. "Опель", "Фольксваген"... Вообще-то, сейчас больше принято "Рейно" писать. Это ещё в старых изданиях типа Большой Медицинской Энциклопедии "Рено" значится. Так что можете успокоиться и свои автопарковские ассоциации оставить в покое.

Андрей медленно провел указательным пальцем по краю подоконника. Рассмотрел палец на свету: на коже осел серый налет пыли... Песок под ногтем убитой Олеси... Львенок... Насмерть перепуганная женщина, непослушная левая рука... Правая рука... Синие пальцы... Кожа изъязвляется... Язвы... Коросты... Приступы...

- Володь, а что это за болезнь? Толком объясни, пожалуйста. Все по порядку. И про приступы, и про то, из-за чего возникает.

- Из-за чего - из-за чего? Туча причин! Есть предположения, что на почве обычной вегетососудистой дистонии. В тяжелых случаях. Женщины, в основном, молодые подвержены. От двадцати до сорока. Или до пятидесяти... Наследственная предрасположенность роль играет, состояние эндокринной системы. Что еще? Алкоголизм, усиленное и долгое табакокурение... А вот синдром Рейно, тот проявляется так же, но он вторичен по отношению к какому-либо основному заболеванию.

- К какому, например? - по-прежнему скользя пальцем по подоконнику, Андрей наткнулся на прилепленный кем-то шарик жевательной резинки и, наконец, убрал руку в карман.

- К какому?.. Облитерирующий артрит, например. Склеродермия. Онкология. Болезни позвоночника. Да мало ли ещё чего?

- И теперь поподробнее о проявлениях...

- Пожалуйста! Были бы слушатели - мне не жалко! Спровоцировать приступ может тот же алкоголь или табак. Сильное волнение, переохлаждение. Сначала пальцы немеют и бледнеют, делаются белыми, "мертвыми", потом синеют. Границы разной окраски кожи довольно резкие. Жжение, цианоз... В конце приступа пальцы становятся ярко-красными... Судя по тому, что у вашей Муратовой пальчики были интенсивно синенькими, надо полагать, что болячка у неё не вчера началась...

- Значит, все-таки болезнь? Болезнь Рено, а не синдром Рено?

Груздев поглядел на него осуждающе и сочувствующе одновременно:

- Я что, ставил диагноз? Да я, вообще, ничего не могу точно утверждать. Диагноз ставится на основе врачебного наблюдения, лабораторных анализов, рентгена, в конце концов. А я вашу мамзелю в глаза не видел!

- Но все-таки предполагаешь, что?..

- Да, я могу предположить, что зря вы на вашу Муратову бочку катите. Если она страдает либо синдромом Рено, либо болезнью, то события вполне могли развиваться так. Сидит себе дамочка в кафе, ждет приятельницу или приятеля. А тот, гад, не идет! А дамочка волнуется! Вышла она, как и утверждает, позвонить, начался у неё приступ. Дамочка бегом к своему столику - за каким-нибудь празозином или тренталом. Поскользнулась, схватилась рукой за стойку. Встала, побежала дальше. Взяла лекарство, выпила в туалете. Через пять минут приступ счастливо завершился, пальцы приобрели нормальную окраску, как и утверждает ваш официант. Дамочка вернулась к столу и стала дальше ждать неверного приятеля... Все очень просто, господа! Все просто до элементарного!

- Узнать у Муратовой насчет всех этих синдромов и болезней и попросить внятно рассказать об этом падении? В подробностях? Вплоть до того, какие фужеры на стойке стояли? - Красовский поднял глаза на Андрея.

Тот отрицательно помотал головой:

- Сначала карточку. Запросить в поликлинике её медицинскую карточку и проконсультироваться по этому вопросу с участковым терапевтом. Пока все. Дальше будем думать...

* * *

Наталья уже спала, когда услышала за дверью невнятный шорох. Она тут же села на диване, нашарила босыми ногами велюровые тапочки, торопливо вытащила из леггинсов подол блузки и, заведя руки за спину, застегнула бюстгальтер. В последнее время она спала только так, в полной "боевой готовности". Лифчик, правда, расстегивала, чтобы легче дышалось.

На лестничной площадке, прямо перед её дверью кто-то стоял. Она была в этом уверена. Она чувствовала чужое тихое дыхание. Казалось, видела, как человек проводит короткими пальцами по грязной обивке из черного дерматина. Дальше будет удар. Дверь вылетит после первого же или второго пинка. Вылетит вместе с косяком с жалкой металлической цепочкой.

А соседи? А что, "соседи"? Разве хоть кто-нибудь из этих уродов выйдет?! Ну, хоть кто-нибудь?! Забьются по углам и будут дрожать за свои драгоценные жирные шкуры.

Шаркнул коврик. Коврик, связанный теткой Эльвирой из нелепых цветных лоскутков, шаркнул по керамической плитке, которой выложена лестничная площадка.

Кто-то небрежно отодвинул его ногой. Все правильно. Коврик помешает разбегаться и в последний момент все испортит. Ведь надо разбежаться, чтобы садануть в дверь плечом или коленом... Надо разбежаться...

Милиция?.. А что может сделать милиция?.. Раньше надо было думать! Раньше!

Она вдруг одновременно подумала о трех вещах. Они переплелись и наслоились друг на друга у неё в голове. О том, что в жизни её, по сути дела, не было ничего хорошего, и что это несправедливо. О том, что зря она тогда пожадничала и не купила белые туфли за пятьдесят баксов - по крайней мере, хоть немного бы походила в человеческой обуви. А так - мозоли... И ещё о том, как она будет выглядеть после смерти. Эти самые мозоли на ногах. Желтые, страшные. Лицо, наверное, тоже пожелтеет, к тому моменту, когда её повезут на кладбище. Рот перекосится, челюсть отвиснет. Глаза...

У торшера завозилась Тяпка. Дура гребанная! Когда не надо, все слышит, а когда надо, спит как убитая. Собака встала на задние лапы, выложила на подлокотник дивана острую черную мордочку с блестящими глазками.

Наталья вдруг почувствовала, что ненавидит её. Ненавидит эту сучку! Что убьет эту лохматую тварь. Убьет прямо сейчас. Потом расколотит о пол дурацкий торшер... Рюмки?.. Рюмки смахнет с полки одним движением руки.

Когда он сюда войдет, он войдет по битому стеклу. Она не подпустит его к себе! Она скорее спрыгнет с балкона. Потому что он не простит. Он не просто убьет её. Он убьет её так...

В дверь постучали. Сильно, громко, внятно. Раз. Еще раз. И еще... Она с такой силой впилась ногтями в лицо, что продрала кожу, и по правой щеке теплой струйкой потекла кровь. Она не думала, что он будет стучать...

* * *

Птичка любил дождь и любил смотреть на косые хлесткие струи через балконное стекло. Андрей дождь не любил. Во-первых, потому что резко портилось настроение, во-вторых, потому что РЭУ считало своим долгом отключать в пасмурную погоду горячую воду, в-третьих, потому что Катя торопилась домой.

"В-третьих" было враньем. Он прекрасно знал, что она торопится вовсе не из-за дождя. Да и она знала. Но упорно твердила, подпирая худенькой спиной входную дверь:

- Щурок, ну ты что? Ты пойми меня тоже. Это сейчас вон капает, а через час вообще ливень начнется. Как я тогда доберусь? У меня же не зонтик, а одно название.

Он чувствовал, что стоит сказать "не уходи", и она тут же рванет эту самую дверь на себя, выскочит в полумрак подъезда, остервенело надавит на кнопку лифта. Он не говорил "не уходи". Он слушал, как Птичка в комнате топчется по его свежему, непрочитанному "Спорт-экспрессу" и смотрел на Катины русые брови.

- Всю гречку ему сразу не давай, - повторяла она, перекладывая сумочку из руки в руку. - С рыбой перемешать не забудь. Оставшуюся мойву в холодильник, под крышку. Сам не ешь, ради Бога: она не очень тщательно промытая и не соленая.

Он видел маленький комочек серой туши на её ресницах, легкую, почти незаметную горбинку на переносице, с ужасом ждал, что вот сейчас за спиной задребезжит телефон, и думал о том, какие же они дураки. Оба.

Еще о том, что все это - "детский сад", что долго так продолжаться не может, что, в конце концов...

- Катя, - сказал он и протянул руку. Он всего лишь коснулся её плеча, но она вздрогнула и торопливо повесила на это самое плечо сумку.

- Ладно, разберешься. Мне пора уже... В самом деле, пора. Не обижайся... Как там у тебя с твоими убитыми англичанами дела?

- Никак. Ничего конкретного пока не вырисовывается. Может быть, убийство из ревности, но как-то все это очень шатко. Нынешняя жена гражданина Бокарева приревновала его к бывшей возлюбленной, гражданке Кузнецовой.

- Что-то как-то.., - Катя скептически пожала плечами. - Тебе самому хоть верится?

Он точно знал, что она ищет повод, чтобы задержаться. Опять ищет повод. Она все равно уйдет, но ей этого не хочется. От этой мысли ему делалось хорошо.

- Мне? Мне не верится. А что делать? Разные психопатки бывают... Странная она. На первый взгляд - воплощенная невинность, но при этом чего-то боится. Была знакома с хозяином дачи, алиби у неё на ночь убийства какое-то скользкое.

- Ну, не знаю. Вам там, в прокуратуре, конечно, виднее... А с наследственными делами что?

- Ничего нового. Бывшую жену Райдера пока не нашли. Да и потом, ты же говоришь, что она при таком раскладе не единственная наследница?

- Вроде бы нет, - Катя не очень уверенно кивнула. - На какую-то сумму она, конечно, право имеет, но, вообще-то, наследницей за Райдером успела стать и Кузнецова. Вот если бы и её убили в тот же день, тогда - все. А так получается, что теперь уже за Кузнецовой наследует её мать.

- Докатились до старушек-убийц, - Андрей невесело усмехнулся. - Нет, наследственные дела сюда так же не вяжутся, как и убийство из ревности. Вообще, ничего сюда не вяжется! Лежнев уже всю контору эту фармацевтическую с ног на голову перевернул. Ничего! Не за что зацепиться! Звонила какая-то женщина - и все!.. Львенок ещё этот нарисованный! То что труп к шоссе оттащили!..

Он сам не заметил, как вошел в раж. Начал ритмично и зло постукивать костяшками пальцев по косяку, кривить книзу уголки губ. Азартно рассказывал о разговоре с Груздевым, о том, как Красовский рвал и метал, потому что нет пока причин для ареста Муратовой и, вообще, по сути дела, ничего на неё нет. О том, как Валерий Киселев открестился от недавних встреч со своей Лилей и сослался на воспаленной воображение жены. О том, что супруга его в ответ на предположение о том, что клипсу могла потерять одна из заказчиц, едва не забилась в истерике и начала орать, что всех своих заказчиц прекрасно знает, и никто из них предметы туалета в её доме не терял... Опомнился, только заметив легкую невеселую улыбку на Катиных губах. Почувствовал себя полным кретином и даже, кажется, покраснел.

- Щурок, не бесись. Ты же все равно во всем разберешься, - сказала она спокойно и уже без улыбки. - Я знаю... Надо только, чтобы кто-нибудь Красовского осаживал, а то он, я чувствую, опять окрутел. Как там у него дела?

Он сказал: "нормально", - решив, что ни к чему рассказывать про девочку Анечку с её кружевными салфеточками и пушистыми игрушками.

Снова некстати вспомнил про львенка и коряво выведенное слово "лев". Птичка в комнате опрокинул стул. Тот рухнул с ужасным грохотом. Катя сказала: "ну, пока" и ушла...

* * *

Наталью Дмитриевну Слюсареву привезли в прокуратуру в десять утра. Ее правая щека была заклеена полоской лейкопластыря, полные губы дрожали. Более всего и неприятнее всего Андрея поразило то, что Наталья Дмитриевна оказалась брюнеткой. Самой натуральной брюнеткой с рыхлым белым лицом.

К тридцати трем годам она успела набрать с десяток лишних килограмм, которые осели на груди, бедрах и животе. Чем-то она напоминала истеричную жену Киселева Тамару, но лишь отдаленно. Что-то в ней все-таки такое было... То ли чудесные голубые глаза придавали её лицу почти юное очарование, то ли красивая, точеная форма носа?

На Слюсаревой была просторная шелковая блуза, изрядно измятая на спине и рукавах, коричневые леггинсы и белые кожаные сабо.

Митя Лежнев вкратце доложил, что выловили её, в конце концов, на квартире у двоюродной тетки, где гражданка Слюсарева от кого-то пряталась. При попытке ребят из местного отделения милиции проникнуть в квартиру переколотила кучу посуды, разбила настенные часы и едва не сиганула с балкона. Сначала думали, наркотой накачалась, потом решили, что уж скорее у неё с головой что-то.

Наталья сидела ни стуле, зажав ладони коленками, и смотрела прямо перед собой. Она не выглядела испуганной или обозленной. Андрею даже казалось, что в её взгляде читается облегчение. Облегчение, которое наступило слишком поздно и принесло уже не радость, а только апатию.

Ребята вышли из кабинета, тихонько притворив за собой дверь. Они остались вдвоем.

- Вы знаете о том, что ваш бывший муж Тим Райдер погиб? - спросил он первым делом.

Слюсарева, казалось, удивилась или, по крайней мере, искусно изобразила удивление:

- Да? И как это его угораздило?

- Его убили. Здесь, в России. В нескольких километрах от Москвы.

Она прерывисто вздохнула:

- Ну, тогда ясно. А я все думаю: чего это меня в милицию потащили? Вроде, не за что?

- Но вы пытались оказать сопротивление? Ведь так? Не появлялись на работе, не звонили матери. Прятались на квартире у тетки. От кого?

- Да уж не от вас... Какое, вообще, вам дело, от кого я пряталась? От любовника может быть? И работу, может, на хрен бросить решила? Надоело... Так чего там с Райдером-то? Убийцу не нашли, конечно?

Он понял, что она абсолютно не переживает. Ни капли. Впрочем, они развелись достаточно давно, и сложно было бы требовать от этой женщины нежных чувств к бывшему мужу.

- Убийцу пока не нашли. А Тима Райдера зарубили топором вместе с его женой.

Наталья усмехнулась:

- Надо же! Опять женился. Наверно, в этот раз на добропорядочной англичанке? Ага?

- Нет, - Андрей помотал головой. - На русской. Опять на русской. На Олесе Викторовне Кузнецовой, семьдесят первого года рождения.

В голубых глазах Слюсаревой промелькнуло что-то вроде жалостливого интереса:

- Семьдесят первого года? Молодая же ещё совсем!.. Дура ещё одна, вроде меня, нашлась! Ладно мне повезло вовремя восвояси убраться, а то бы...

- А то бы что? Вам угрожали? Или, может быть, вашему мужу?

- Я не в том смысле, - она махнула рукой. На пальце блеснуло узенькое золотое колечко с маленьким розовым камнем. - Чокнулась бы я просто, если б ещё хотя бы месяц там прожила... Знаете, что я вам скажу: заграницей из наших могут жить только те, у которых мозги, как у иностранцев устроены! Остальные или сопьются или с тоски помрут... Да ещё и Тим. Он ведь, знаете, ещё сам по себе нудный был. И жадный. Прости меня, Господи, о покойниках плохо не говорят!

- Вас расстроила его смерть?

- Ну-у-у... Как вам сказать? По человечески жалко, конечно... Застрелили его, да?

- Зарубили.

- Кош-шмар!.. Жалко. Что зря говорить? Конечно, жалко. Но плакать-убиваться, я, понятно, не буду.

Андрей заметил, что Наталья понемногу освоилась, словно оттаяла. Даже попросила открыть окно, сославшись на то, что ей душно. Он, сильно дернув, открыл одну створку. В кабинет ворвался ещё свежий после ночного дождя воздух.

- Как вы познакомились с Тимом Райдером?

Она усмехнулась, без всякого стеснения расстегнула верхнюю пуговицу на блузке, откинулась на спинку стула:

- Расскажу вам, так вы все равно не поверите?.. Хотя... Можете проверять. Наверняка, данные какие-нибудь в этой конторе остались. Если, конечно, сама контора ещё жива. Раньше, вообще-то, у них все солидно было. Мне с первого взгляда понравилось...

...Ей понравилось в этой конторе с первого взгляда. Светлые стены, голубые жалюзи на окнах, мягкие белые кресла и мягкое свечение экрана компьютера. За компьютером сидела миловидная девушка с круглыми серьгами в ушах, пальцы её живо бегали по клавиатуре.

Наталья с подругой Людкой жались друг к другу на диване. Как две дуры или две лесбиянки. Она тогда ещё сказала Людке, ну, перед тем как зайти: "Будешь так на мне виснуть, нас за лесбиянок примут и вышвырнут оттуда к чертовой матери". Людка нервно хохотнула: "Может им лесбиянки тоже нужны?" Она ответила: "Ты чего, в публичный дом что ли идешь наниматься?"

Честно говоря, выглядела Людка в самый раз для борделя. Какая-то неимоверно короткая и неимоверно узкая вязанная красная юбка. Еще и шнурок кожаный черный впереди вплетен. Комбидресс с декольте. Ладно хоть колготки без рисунка натянула и то по её, Натальиной, подсказке. А так с этой дурищи сталось бы!

Сама она выбрала длинную трикотажную юбку и белый хэбэшный джемпер, связанный крупной резинкой. На шею повесила золотую цепочку с кулоном. Наталье казалось, что сейчас она выглядит куда лучше, чем на фотографии, и от этого ей делалось обидно...

Девушка, наконец, оставила в покое свой компьютер, захлопнула какую-то кожаную папку. (Надо же! Секретарша! Деловущая!), улыбнулась ещё приветливее:

- Я вас слушаю!

Самое трудное было с чего-то начать. Людка, как всегда, тупо захихикала, отвечать пришлось ей:

- Ну... Мы к вам по делу... Вы же объявление в газете давали?.. Ну и вот...

- Вы хотели бы найти себе спутника жизни за границей? - наконец, "догадалась" девушка. - Тогда я должна объяснить вам систему. От вас потребуются две фотографии: портрет и в полный рост, желательно, в купальнике, заполненная анкета, медицинская справка... Я потом объясню, каких врачей нужно будет обойти... Что еще? Естественно, вы сразу оплачиваете наши услуги. Первый взнос означает, что в течение двух месяцев мы подыскиваем вам кандидатов. Если за два месяца вы никого не выбираете, можете оплатить ещё пятьдесят процентов взноса, и срок продляется ещё на два месяца.

- А вот скажите, - Наталья потеребила кулон на груди. К тому времени она ещё не успела располнеть, и грудь у неё была самая что ни на есть нормальная - второго размера, - выходят, вообще, у вас девушки замуж?

Секретарша тут же схватила какую-то папку, на этот раз, голубую, видимо, намереваясь зачитывать вслух благодарственные письма и демонстрировать фотографии счастливых молодоженов.

- Нет, вы, на самом деле, скажите. По честному. Шанс-то хоть есть?.. Не бойтесь, мы уже не уйдем. Раз приперлись сюда из Железнодорожного, стыда натерпелись, что же теперь, просто так домой сваливать?

Девушка изобразила на лице проникновенную искренность:

- По честному? Ну что ж, если хотите, могу и по честному... Все зависит от уровня ваших притязаний. Сами понимаете, миллионеры в нашу картотеку попадают не так часто. Можно сказать, практически не попадают... Вообще, интерес к русским девушкам достаточно велик. К симпатичным, милым и приятным в общении русским девушкам.

Наталья вдруг со стыдом ощутила, что от неё разит туалетным мылом. Тем самым гадским туалетным мылом, которым она торгует каждый день возле продуктового магазина. Все эти чистящие средства ещё ладно - они не пахнут. А вот запах мыла... Его не вытравишь, не смоешь. Да и чем смывать? Тем же самым "Консулом", "Цветочным" и "Хозяйственным"? Аромат розы, моря, жасмина... Наверняка, девушки требуются ещё и образованные. Тощие студентки с узкими, как у манекенщиц задами и спичечными ногами.

Людка нервно заерзала рядом. Из всех необходимых достоинств она обладала только одним - тонкими ногами. Но она хотела замуж за итальянца. Ужасно хотела. Причем не абы за какого, а за кудрявого, поджарого и с мускулистой грудью.

"Пусть у него даже лысина сквозь кудряшки пробивается", - говорила она. - "Пусть! У меня просто аж внутри свербить начинает, как представлю черные кудри над загорелым лбом".

Анкеты они, с конце концов, заполнили, услуги оплатили, фотографии отдали.

- Секундочку, - сказала девушка, подняв вверх перьевую ручку, словно указательный палец. Еще раз просмотрела лист анкеты с обеих сторон, неуверенно пожевала нижнюю губу. - Наталья Дмитриевна, на мой взгляд, лучше не писать в анкете, что вы хотите уехать из этой страны куда угодно и жить в нормальных условиях. На некоторых это, конечно, производит впечатление, но...

- А что написать? - спросила она впрямую.

- Лучше укажите ещё несколько привлекательных черт вашего характера. Нежность, например, мягкость, доброту. Любовь к детям.

- Давайте я напишу любовь к детям, - пожала плечами Наталья. К детям она, действительно, относилась нормально. Неприятно делалось только от мысли, что какой-то фриц или француз будет заранее рассматривать её как инкубатор для произведения детей.

Еще раз пробежала глазами свою анкету, глупо послюнявила ручку, отчего первая буква расплылась. И написала: "Люблю собак и кошек. Вообще, люблю жизнь". Эта фраза решила её судьбу.

Тим Райдер появился примерно через месяц. Неуверенный, то и дело виновато улыбающийся англичанин. Они ходили везде с переводчиком. С ума сойти! Он ни слова не понимал по-русски, она из школьного английского помнила только "май нейм из Наташа".

Правда, англичанин не постеснялся через переводчика сообщить, что ужасно жалеет о таком способе знакомства, что, дескать, это все, конечно, глупо, и он выбрал её чуть ли не от нечего делать, просто понравилась фраза, что она очень любит жизнь, и ещё улыбка. Но потом полюбил! Конечно же, полюбил!..

Наталья слушала и не верила. Слушала его лепет и пыканье-мыканье стеснительного переводчика, пытающегося казаться невозмутимым, как закадровый голос в видюшных кассетах.

Слушала их, а слышала слова Анжелики (так звали ту самую секретаршу из брачного агентства): "Тебе повезло! Ты просто не представляешь, как тебе повезло! Он же богатый! У него чуть ли не заводы в Англии свои! Никаких там брачных и внебрачных детей! Твердое намерение жениться! На тебе, балда, ты понимаешь, на тебе!"

Однако же, они продолжали бродить с переводчиком. Тим по-прежнему смотрел, в основном, себе под ноги и только изредка на её грудь. Он ей не нравился. Совсем. Нравилось кольцо, которое он купил ей через три дня, понравилось, как он отреагировал, когда она "застеснялась": "Что вы?! Я не могу этого принять! Мы ведь просто друзья!"

Райдер сказал (тоже через переводчика, разумеется): "Это просто подарок очаровательной русской девушке. И он вас ни к чему не обязывает".

Анжелика нудела: "Учи язык! Учи язык!" А Наталья не постеснялась сказать однажды: "Пойдемте, мистер Райдер, поднимемся ко мне", и добавила для переводчика: "Переводи, переводи!" Ей как-то сразу перестало быть стыдно и расхотелось расшаркиваться: "Посмотрите, как мы с мамой живем". Тем более, что мамы-то совершенно точно дома не было.

Тим выпучил глаза. То ли от удивления, то ли от радости. Поднялся вслед за ней в их двухкомнатную квартирку на четвертом этаже. Даже снял туфли в прихожей, наступив носками на влажный коврик.

Наталья сразу пригласила его в гостиную, налила в две рюмки "Столичной" водки, сказала раздельно: "Рус-ска-я!", и обвила его короткую шею руками.

Водки Райдер выпил едва ли половину, как раскладывается русский диван-книжка не сообразил. Пришлось все делать самой, а он только переминался с ноги на ногу сзади и робко пытался прижиматься к её бедрам. А потом, в постели, он все говорил со сладким придыханием: "Рус-ска-я", а ещё "рашн", "хот" и "колд". И Натальиного убогого английского хватало для того, чтобы понимать: "Русская! И горячая, и холодная!.. Русская!"

Играть свадьбу ни в Железнодорожном, ни в Москве Тим не захотел. В Лондон она полетела через два месяца беременной невестой. Там же обвенчались. По настоящему обвенчались! Смех, да и только! Платье, правда, было шикарное. А ещё через месяц у неё случился выкидыш.

Доктор мягко, но путано объяснил, что дело не в ней, не в Наталье, а в том, что у мужа какой-то особый тип то ли аллергии, то ли несовместимости клеток, и ребенок был обречен. Короче, она поняла, что если бы забеременела от кого-нибудь другого, то родила бы без проблем, а так - странно, что этот несчастный аллергический эмбрион, вообще, завелся у неё внутри.

Плакала она недолго. Дня два или три. Только вот Тим, несмотря на все его деньги, стал казаться ей ещё более ущербным. Ребенка сделать не может. Мужик, блин!..

Нет, детей Наталья не хотела. И вовсе не из-за детей было это... Ну, в общем, это... С парнем, который часто проезжал мимо их коттеджа на велосипеде. Да и было-то всего четыре раза.

Зато она узнала, как четко Райдер научился выговаривать слово: "Проститутка!" И кто его, интересно, научил? Во всяком случае, не она.

Она была виновата, да. Он имел право даже вмазать ей по морде, она бы стерпела. Но позволять какому-то английскому дерьму говорить в присутствии горничной: "Этой проститутке накройте отдельно!" (тогда она уже могла кое-что понимать по-английски), это уж извините!

"Не больно-то и хотелось!" - зло думала Наталья, срывая с пальцев и швыряя о зеркало кольца. - "Не больно-то и надо!.. Тупой урод! Только такие тупые уроды, как ты, ищут себе русских жен по каталогам!.. Какая же я была дурища?! Бог мой, какая идиотка!"

Зеркало, в конце концов, разбилось. Горничная убрала осколки, хотя ей, наверное, стремно было убирать за русской шлюхой. В общем, развод оформили оперативно, и Наталья улетела в Москву, на прощание сказав Райдеру в аэропорту: "Да пошел ты!"...

- Значит, вот как все получилось? - Андрей потер рукой подбородок. - И что же в материальном плане? Он вам что-нибудь при разводе оставил?

Наталья хмыкнула почти с гордостью:

- Он-то, вроде, собирался что-то заплатить, да я бы не взяла! Что я, на самом деле, шлюха что ли? Меня будут "проституткой" называть и деньги за это платить? Ну, тогда точно публичный дом получается... Не надо мне его сраных денег, так я ему и сказала!

В кабинет заглянул Красовский, вопросительно указал глазами на Наталью. Андрей кивнул:

- Все нормально. Входи.

Серега прошел, присел на угол стола, сцепил руки на колене. Ухмыльнулся весело и злорадно:

- Так вот она, живая вдова господина Райдера, которую мы так долго искали?!. Можно спросить, чего ж вы второй раз замуж не вышли? Супружника вашего, красавца, не могли забыть?

В "красавце" он сделал ударение на последний слог. Слюсарева обиженно втянула внутрь щеки. Губы её сложились бантиком, с двух сторон на лице залегли глубокие складки:

- Не вышла и не вышла! Какое это имеет значение? Это мое личное дело.

- Точно, - Красовский кротко кивнул. - Наше дело только найти того, кто грохнул Тима Райдера вместе с его второй женой... Может быть, например, это вы, а?

Мышцы на её лице расслабились непроизвольно и мгновенно, нижняя губа обвисла, как у старой собаки, даже щеки вдруг сделались дряблыми:

- Вы что?! - коротко и пронзительно выкрикнула она. - Чокнулись, да?! На хрена мне его убивать?

Серега почти испуганно предположил:

- Денег ради?.. Несерьезная причина, конечно, я понимаю...

Андрей отошел к окну. Происходящее в кабинете ему абсолютно не нравилось. Права была вчера Катя: надо чтобы кто-нибудь Красовского периодически осаживал. Вот что сейчас будет? Серега будет наезжать на тетку, сначала тихонько, потом вполне конкретно. Доведет её до истерики, до слез...

- Да, если бы мне нужны были его деньги! - захлебывалась собственным испуганным визгом Наталья. - Да что я, дура что ли? Что он, все свои капиталы с собой носит, что ли? Что я, по-вашему, хотела - ограбить его, мертвого, и по карманам пошариться?! Что мне от его смерти? Мы ведь разведены. Официально. Я ему теперь - никто!

Серега хотел что-то сказать, но Андрей стремительно обернулся и остановил его жестом.

Или Слюсарева не знала, что является одной из наследниц по закону, или продолжала играть. В любом случае, встречных заявлений делать пока не следовало.

- ... Что я, по-вашему? И его и девчонку эту с семьдесят первого года?!. Я на маньячку похожа, да?!

Андрей молчал. Молчал и Красовский.

- ... Господи, да я же человек тоже?! Почему вы думаете, что вокруг вас одни уроды?! Лучше бы мне с балкона кувыркнуться: уже бы все и кончилось. А так... Посадить вам некого, да?.. Ну, я же тут ни при чем! Мальчики! Миленькие!

- Почему вы прятались? - спросил Андрей тихо и внятно, отчего-то снова думая о львенке и глядя на трясущуюся темную гриву Натальиных волос.

- Что? - она словно не расслышала. Взглянула на него все ещё зло и испуганно.

- Повторяю вопрос: почему вы прятались? Почему? От кого?

- Я не пряталась! Не пряталась! Не пряталась!..

Ее голос эхом отдавался от потолка и стен, а Серега демонстративно загибал пальцы, на правой руке, отмечая, сколько ещё раз она повторит эту фразу. Пришлось подключать левую руку: фраза прозвучала ровно шесть раз. Потом Наталья опустилась на стул и снова сжала коленками руки. Воцарилось молчание.

- Меня хотели убить, - хрипло проговорила она. - Меня ударили по голове. Сзади... Мне показалось, что если я не спрячусь, меня добьют. Я испугалась...

Это было более, чем неожиданно. Щурок с Красовским обменялись быстрыми взглядами.

- Когда? - Андрей выдвинул из-за стола свой стул и сел прямо напротив Слюсаревой. - Когда вас пытались убить?

- В начале июля. Второго числа. Я домой возвращалась, услышала, что сзади кто-то идет... Ну, шагу прибавила, а что толку? Фонари нигде не горят, проулок узкий, длинный. Потом по башке - раз! И я сознание потеряла... Он, наверное, думал, что меня убил, потому что кровищи кругом было!

- И что было дальше?

- Дальше?. Дальше я подхватилась и к дому поковыляла. Дошла кое-как. У меня от теткиной квартиры ключи. С унитазом полночи разговаривала: наверное, сотрясение мозга было. Голову промыла, перевязала, отлежалась... Потом уж у тетки попросила разрешения пока пожить.

- Вы обращались в больницу?

- Нет.

- Почему?

- Боялась, говорю же вам! Если бы меня хоть ограбить хотели, а так ведь и не взяли ничего. На мне кольца были дорогие, серьги в ушах, деньги в сумочке...

- Кого-нибудь подозреваете?

Она немедленно вскинулась:

- Кого я могу подозревать? Подозревала бы - уже в милицию заявила... Только не защитят ведь? Вот и пряталась.

- Кроме вашей тети свидетели покушения на вашу жизнь имеются?

- Да нет, наверное... И тетя... Она ведь тоже не совсем свидетель. Через два дня только пришла. У меня уже голова зажила маленько.

- То есть, никто не может подтвердить, что на вас, действительно, покушались? Никто не может сказать, где вы были в ночь с двенадцатого на тринадцатое июля, когда убили Тима Райдера и его жену? Зато все знают, что в начале июля вы пропали и где-то скрывались.

Вместо ответа она нагнула голову, разобрала обеими руками пробор на затылке и ткнула указательным пальцем во все ещё местами кровящую огромную ссадину.

- Ну, вообще-то, такое можно получить и головой о стену шарахнувшись. Причем специально, - негромко пробормотал Красовский. Слюсарева пожала плечами. Лицо её постепенно делалось каменным.

- Давайте ещё раз и не торопясь. Вы возвращались с работы. Во сколько это было?..

Она вздохнула и начала рассказывать по новой. С подробностями. В задумчивости замирая чуть ли не после каждой фразы, словно взвешивая слова. И все равно Андрею упорно казалось, что она чего-то не договаривает. Или врет. С начала и до конца.

Картина вырисовывалась странная. Некто напал на Наталью в темном проулке, ударил так, что она потеряла сознание. Однако, ничего не взял и не предпринял попытки изнасилования.

Она, вместо того, чтобы кинуться в ближайшее медицинское учреждение, побежала в пустую квартиру и залегла там, как зверь, пережидающий облаву. При этом она не видела того, кто её ударил, не имеет никаких предположений на этот счет и решительно отказывается строить догадки.

Врагов у неё нет, отношения с родственниками, друзьями и коллегами по работе спокойные и ровные. Но, тем не менее, она, испуганная до смерти, сидела в этой квартире вместе с беспородной собачонкой, пока её оттуда не вытащила милиция...

- Говорят, вы кричали: "Гад! Не подходи ко мне!", когда милиция выламывала дверь в квартиру? - спросил Андрей, когда Слюсарева закончила. Она сердито повела полными плечами:

- Дверь, кстати, выносить никакого права не имели. Это противозаконно.

- Вовсе нет. Поступил сигнал об утечке газа из данной квартиры. Соседи чувствовали запах.

- Все ваши штучки! Ну, ладно...

- Так все-таки, кому вы кричали "гад"? Вы думали, что за вами пришел убийца?

- Нет, лектор из общества "Знание"! - огрызнулась она. - А вы бы на моем месте не боялись? Или жена ваша? Она бы не кричала?

- Дело в том, что именно вы кричали... Все-таки "гад", совершенно конкретно слово мужского рода...

Она снова втянула щеки в себя:

- А что, вы думаете, меня так по башке оприходовать женщина могла?

Спорить он не стал, быстро подписал пропуск, протянул Наталье. Та поднялась тяжело, но с достоинством, одернула мятую блузку. И тут снова встрял Красовский. Правда, на этот раз, спросил то, что нужно было спросить:

- А мне вот что интересно: почему это ваш супруг бывший завещания не оставил? Вроде, и не юноша кудрявый уже, и бизнесмен? Странно все это как-то... Вы случайно не знаете, почему?

- Знаю, - сказала Наталья просто. - Он очень мыслей о смерти боялся. Тонул как-то в детстве и перепугался на всю жизнь. Для него завещание подписать было, то же самое, что смертный приговор... "Темная вода", "темная вода"... Все боялся, что там, по ту сторону, его только "темная вода" ждет. Бессмертным себя хотел считать, что ли?

- Ясненько, - Серега достал из кармана брюк пыльную, всю в каких-то крошках семечку и расщелкнул передними зубами. - Благодарим за консультацию.

- Меня насовсем выпускают или как?

- А вот это не знаю. У следователя спросите, - он кивнул на Андрея. Вообще, в какую сторону расследование пойдет, но то что ещё раз десять вызовем - это точно!

Она на секунду замерла в дверях, словно наткнулась на невидимую стену. Помедлив, обернулась:

- Подождите... А вы не думаете, что то, что я... Что на меня... В общем, что меня по голове тоже из-за Тима шарахнули? Ну, раз и его, и жену?.. Хотя, фигня на постном масле, конечно: мы уж сколько лет с ним вместе не живем!

Красовский выразительно развел руками. А когда шаги Слюсаревой стихли где-то в конце коридора, со смешком спросил:

- Ну и как, Дюха? Как тебе ещё одна тетя, которую по башке били-били и не добили?

- То что не добили, странно, - Андрей задвинул стул обратно за стол и закрыл окно. - А так - все логично, и все очень хорошо укладывается в Катину схему. Из двух наследниц первой очереди - жены нынешней и жены бывшей - сначала убирают жену бывшую. Остается одна Кузнецова. Потом убивают Тима Райдера, а через сутки Олесю, чтобы именно она успела все унаследовать, а не какой-нибудь там внучатый племянник... Такое ощущение, что кто-то собирался наследовать за ней? Только вот кто? Не мать же старушка, в самом деле?

Серега промолчал. На темное небо снова наползали дождевые тучи, грозившие пролиться темной водой...

* * *

Форточка в кабинете участкового терапевта была затянула зеленой сеткой. В мелких ячейках застряло несколько несчастных насекомых. Две мушки, ещё живые, дергали лапками и томились в предсмертной тоске. А в коридоре томились бабушки и пара унылых мужиков предпенсионного вида, из тех, что полжизни проводят в очередях к очередному врачу-специалисту.

Медсестра, не поднимая головы от бумаг, заносила в разграфленную тетрадь данные из направлений и справок. Светловолосая, румяная докторша с пышной прической и смешной фамилией Настик копалась в ряду различных по толщине и цвету корешков медицинских карточек.

Серега рассматривал календарь, лежащий на столе под оргстеклом. Сверху на календаре был нарисован слоненок в обнимку с крокодильчиком и мартышкой. Смешная такая, детская картинка... Он тут же вспомнил желтого медведя с красным бантом, обнаружившегося вчера за шкафом, и почувствовал что-то вроде брезгливости.

- Бокарева, вы говорите? - докторша обернулась.

- Да, Бокарева... Бокарева, в девичестве - Муратова, - Красовский положил локоть на стол, чтобы не видеть больше ни слона, ни обезьяны.

- Странно, ничего подобного не могу найти!

- Да, я говорю вам, это она. Нет у нас на участке других Бокаревых, медсестра закрыла тетрадку и отложила её в сторону, придавив сверху древним дыроколом. - Вот и товарищ из милиции говорит, - он кивнула на Сергея: Молодая, черноволосая, в очках... Она это, она!

Докторша в задумчивости присела на стул:

- Я, вообще-то, тоже никого другого с такой фамилией припомнить не могу, а Лилю довольно хорошо знаю. За рецептами она время от времени забегает... Но чтобы болезнь Рейно? Или хотя бы синдром Рейно? Или, вообще, что-нибудь подобное?

- Подождите-подождите! - Сергей, подняв указательный палец вверх, помотал головой. - Я не утверждал, что у неё должно быть это заболевание. Может она, вообще, себе пальцы дверью прищемила?.. Вы мне скажите: есть у неё эта болезнь или нет. "Да" - да, "нет" - нет. Все как есть на самом деле. Выдумывать ничего не нужно.

- Не собираюсь я ничего выдумывать, молодой человек!.. Нет. Думаю, на ваш вопрос нужно ответить отрицательно. Если в этом есть необходимость, я могу отправить Лилю на обследование, сделать все необходимые анализы. Но не думаю, нет... Понимаете, если б она, как большинство женщин её возраста обращалась в поликлинику раз в год по случаю гриппа или ОРЗ, тогда бы любые варианты были возможны: начальная стадия заболевания, слабые клинические проявления, когда пациент и сам на них ещё внимания не обращает. Но Лиля... Он ведь очень больной человек! Инвалид по сути дела. Причем с детства. Вы поглядите на её карточку!..

Карточка лежала на столе. Пухлая, как истрепанная и зачитанная до дыр приключенческая книга. Из неё выглядывали какие-то вкладыши, белые листочки, тонкая вощеная бумага копий рецептов.

- ... У Лили артериальная гипертензия в тяжелой форме, сердце из-за этого поражено, сосуды глазного дна. В почках уже изменения наблюдаются. И все это чуть ли не с десяти лет!.. Вы понимаете, к чему я это говорю? Она постоянно находится под наблюдением врачей! Пос-то-ян-но! Она просто вынуждена следить за своим здоровьем. Так что, думаю, такие неприятные симптомы мы бы не пропустили. У неё и так полный букет...

- Короче, пальцы ни с того, ни с сего синеть все-таки не начинают? уточнил он. - Хотя, вообще, она не женщина, а прямо развалюха какая-то получается?

Медсестра недоброжелательно покачала головой, подошла к окну и расправила шторы. Металлические колечки, на которых крепились дешевые салатовые портьеры, противно завизжали. Докторша пожала плечами:

- Ну, это вы, конечно, грубовато выразились. Хотя, по сути, верно... Медицина постепенно развивается, но пока мы, к сожалению, не в силах её вылечить.

- Интересно, как же она родила тогда, такая больная?

- Кого родила? - она глянула на Сергея поверх стекол очков. - Вот я же чувствовала, что здесь какая-то ошибка, что мы с вами говорим о разных людях! У Лили Бокаревой нет детей и быть не может! У неё абсолютные противопоказания к беременности, при ее-то паталогиях!

- Стоп! Но у неё же есть дочь? Маленькая такая девчонка. Года полтора, что ли?

- Абсолютно исключено. Никаких дочек быть не может... Я вам гарантирую, что ни один гинеколог не взялся бы вести её беременность, но даже, если бы и нашелся такой сумасшедший, она бы из стационара не вылезала!.. Да что вы, в самом деле, говорите? Вы в карточку её загляните: чуть ли не по два раза в месяц она подходит за рецептами, раз в три месяца обязательное обследование. "Скорая" временами наезжает... Вы посмотрите-посмотрите! Есть хоть одно упоминание о том, что пациентка беременна?

"Даже так?" - подумал он и почувствовал, как внутри что-то противно екнуло. - "Очень интересно! Просто очень!"

Докторша так настаивала, что карточку пришлось раскрыть. Ничего не понимая в размашистых, неразборчивых каракулях, он добросовестно просмотрел несколько страниц. Еще раз взглянул на картонную обложку. Действительно, Бокарева Лилия Владимировна. "Бокарева" надписано сверху зачеркнутой "Муратовой".

Еще раз уточнил:

- Значит, детей у неё быть не может, и эта карта за ней с детства тянется? Тут со скольких лет данные?

- Да, детей быть не может. А карточка? Карточка с того момента, когда она встала на учет в подростковый кабинет. Правда, это было ещё не в нашем районе. У нас она... дай Бог, памяти... года два, что ли, наблюдается? Или даже меньше?.. В общем, как замуж вышла, к мужу переехала, так сразу в нашу поликлинику и перевелась... Разрешите?

Ему пришлось отодвинуть локоть, и белокурая участковая достала из-под его руки прямоугольный бумажный листочек. Из-под оргстекла снова выглянули развеселые африканские звери с календаря.

- Вот, - почерком, таким же неразборчивым, как и в карточке, она накарябала на листочке несколько слов. - Если вам нетрудно, закинете внизу в регистратуру? Карточку ведь вы с собой забираете?

Красовский заверил, что закинуть листочек в регистратуру ему совсем нетрудно, сунул медицинскую карту в огромный, как мешок для картошки, внутренний карман куртки и, выходя, едва не столкнулся в дверях в маленькой бабулькой, дождавшейся, наконец, своей очереди и стремительно ринувшейся в кабинет.

Он знал, что нужно сделать дальше. Адрес детской поликлиники дали все в той же регистратуре. И примерно через полчаса (до малышовского отделения надо было проехать три троллейбусных остановки) Сергей уже держал в руках карточку Бокаревой Ольги Вадимовны, в которой черным по белому было указано: отец - Бокарев Вадим Геннадьевич, мать Бокарева Лилия Владимировна, роды первые, беременность первая...

Все это казалось более чем странным, хотя он ещё толком не понимал в чем дело. Только чувствовал запах гнили и злость. Непонятную, дикую злость...

По-прежнему накрапывало, порывы ветра сделались ещё сильнее. Деревья клонились к земле.

"Июль, блин!" - подумал он, вспомнив недавнюю жару. Спрятал руки в карманы куртки, которую не надевал уже сто лет, нащупал в одном шоколадку, купленную ещё для Анечки. Вытащил на свет, увидел на темной блестящей обложке оскаленную пасть рыжего льва, тоскливо сплюнул и зашагал к остановке.

* * *

- Значит, фамилия Слюсарева вам ни о чем не говорит? Наталья Слюсарева? Наталья Дмитриевна Слюсарева?.. И в Железнодорожном вы никогда не бывали?

- Почему? Бывала, - Лиля как-то слишком поспешно и нервно пожала худыми плечами. - Давно... Я ещё в институте училась. Приятельница там жила. Мы к ней заезжали, дома у неё ужинали.

- Бар "Прибой". Там вы бывали?

- Нет... Я не понимаю... Не понимаю, почему вы об этом спрашиваете?

- В порядке общего ознакомления с вашей биографией, - Андрей снова сел за стол и подвинул к себе протокол допроса. - Просто на Наталью Слюсареву было совершено покушение. Удар по голове. Правда, не топором, поэтому не добили... Ладно. Вернемся к основной теме нашего разговора. Значит, вы уверены, что не падали?

- По-моему, не падала. Не уверена. Не знаю, - она снова мотала маленькой черноволосой головой, а в глазах её светился страх. И что-то еще. Нехорошее, странное, злое.

- Но девушка, которая стояла за стойкой бара, утверждает, что это были именно вы?

- Я не видела никакой девушки за стойкой бара. Я, вообще, мало смотрела по сторонам. Кроме того, у меня плохое зрение.

- Она говорит, что вы подошли к бару вплотную, потом то ли поскользнулись, то ли у вас подвернулся каблук. Вы схватились рукой за стойку, едва не опрокинули несколько фужеров... У вас были странно синие пальцы... Может быть, вы чем-нибудь их повредили? Прищемили?

- Не помню. Я не уверена, что подходила к бару... Понимаете, у меня голова была занята другим... Официант сам подходил к моему столику два раза. Ведь он же это подтвердил, правда?.. Я выходила звонить подруге. И ещё - в туалет... Но меня же опознали, правда? Я не понимаю...

Она, не закончив фразы, замолчала, уронила лицо в ладони. Ее тонкие пальцы слегка подрагивали. Тонкие, бледные пальцы. На безымянном - широкое обручальное кольцо.

Андрей почему-то подумал о том, что Вадим с Олесей вполне могли успеть купить кольца для предстоящей регистрации. Та, другая, которая уже лежит на кладбище, должна была надеть это кольцо, тускло поблескивающее теперь в свете электрической лампочки.

- Ну, да... Опознали... По плащу и темным очкам... Кстати, вот в такую погоду, как сегодня, плащ был бы уместен, - он не смотрел в окно - просто слышал, как по жестяному карнизу барабанит дождь, и видел, что бежевый жакет сидящей перед ним женщины до сих пор мокрый. Они разговаривали уже больше часа. - Сегодня, но не тогда! Очки - Бог с ними, но не плащ!

И снова вечный вопрос, заданный традиционно дрожащим, жалким голосом:

- Вы меня в чем-то обвиняете? Скажите тогда, в чем?

Он вздохнул:

- Ни в чем я вас, Лилия Владимировна, пока не обвиняю, а просто хочу разобраться в том, что произошло в кафе... Кстати, не страдаете ли вы болезнью Рено, либо синдромом Рено?

Она вполне правдоподобно удивилась:

- А что это такое?

Вполне правдоподобно. Если бы ещё не этот нехороший, звериный страх в глазах...

- Это как раз такое заболевание, при котором случается приступообразный цианоз и онемение пальцев. Очень похожий на тот, что описала девушка из бара. Впрочем, ладно...

- Но я, в самом деле, не понимаю... Если вы про пальцы, то ей могло просто показаться... Я, честное слово, ничего не помню!

- Не помните, так не помните. Нам все равно придется проконсультироваться по этому поводу с вашим участковым терапевтом и попросить хирурга осмотреть вашу правую кисть. Возможно, потребуется сделать рентгеновский снимок...

Синие пальцы... Правая рука со странно посиневшими пальцами. Со второго по четвертый... Болезнь Рейно... Рено... "Вольво", "Мерседес"... Не то!.. Лампочки цветомузыки в кафе... Синие лампочки?.. Нет, опять не то!

Лиля больше не закрывала лицо руками. Андрей ещё раз посмотрел на её правую руку - вполне нормальную, здоровую руку со здоровыми розовыми ногтями. Потом - в глаза, прячущиеся за стеклами очков в тонкой металлической оправе.

Она смотрела на него, словно чего-то ждала. Наконец, проговорила высоким срывающимся голосом:

- И что будет дальше? После того, как вы сделаете все эти анализы? Что они должны показать?.. Раз дело дошло до анализов, то получается, мое положение очень серьезно, да?

"Нет", - подумал он с досадой. - "К сожалению, нет... Нет ничего против тебя, девушка. Ничего существенного... Болезнь Рено, синдром Рено. Это все лишь предположения Володи Груздева, который не устает напоминать, что он ни в коем случае не ставит диагноза. Ни отсутствие, ни наличие у тебя этой болезни ничего не докажет. Во всяком случае, не докажет того, что в кафе была другая женщина. И даже твои "провалы в памяти", касающиеся падения, не только ничего не объясняют и не доказывают, но ещё больше запутывают... Есть, пусть шаткое, но алиби. Зато нет мотива.

Даже если экспертиза установит, что волос, найденный на теле убитой Кузнецовой, идентичен твоим волосам, и это не подтвердит ничего. Ты снова вывернешься, как змея, как хитрая очкастая белка, избравшая совершенно правильную тактику: "Доказывайте, объясняйте сами. Я была в этом кафе, меня видели, меня помнят. Ненависти к Кузнецовой никогда не питала. За что вы меня мучаете?"

Однако, вслух сказал так же спокойно и с расстановкой:

- Вас понесло в кафе не раньше не позже, чем в ночь убийства. Вы почему-то оделись так, что в любой момент вас могла подменить за столиком любая другая женщина, хотя бы отдаленно на вас похожая. Вы - бывшая любовница Валерия Киселева, на даче которого убили супругов Райдер. Вы жена бывшего возлюбленного Олеси Кузнецовой... Слишком многое сходится именно на вас. Вам так не кажется?

Муратова ничего не ответила. Сняла очки, положила их к себе на колени, страдальчески сморщилась и потерла лоб пальцами обеих рук. Спросила, можно ли ей принять лекарство. Андрей равнодушно кивнул на стакан и графин с водой. Она достала из сумочки небольшой пластиковый флакон, вытряхнула на ладонь две белых таблетки, проглотила, не запивая.

Он, между тем, продолжал:

- Возможно, супругов Райдер убила женщина невысокого роста, надевшая мужские ботинки и имитировавшая мужские следы. В волосах убитой Кузнецовой нашли черный женский волос... Хотите на неё посмотреть?

Возразить она не успела. Андрей выхватил из папки фотографию и сунул ей прямо под нос. Фотографию мертвой женщины с разможенной головой и изуродованным, залитым кровью лицом.

Синеватые жилки на Лилиных висках упруго вздулись, глаза расширились.

- Уберите.., - теперь её губы были почти белыми. - Пожалуйста, уберите!.. Я не знаю, как объяснить, я не могу объяснить... Ну, зачем мне её убивать?

- Скажите, кто пригласил вас в кафе? Мне безразлично, кто это: мужчина, женщина. Я просто должен знать фамилию этого человека!

Она по-прежнему неотрывно смотрела на снимок, забыв надеть очки. Огромные расширенные глаза, и это непонятное выражение...

- Простите, что?..

- Я должен знать фамилию человека, пригласившего вас в кафе.

- А разве показаний официанта недостаточно? Разве недостаточно того, что меня видел и помнит, чуть ли не весь обслуживающий персонал? Вот вы говорите, "плащ", "очки". Но официант ведь вспомнил мое лицо? Разве не так? Зачем же вы спрашиваете? Что вы пристали ко мне с этими вашими синими пальцами?.. Я не имела права посидеть в кафе? Вот скажите, не имела? Да, может быть, я ждала любовника!

- Валерия Киселева?

- Мы не поддерживаем отношений, и я... Я больше не имею отношения к этой даче!

- Назовите фамилию подруги, пригласившей вас в кафе.

Она вдруг вся как-то сникла, вместо того, чтобы надеть очки, убрала их в сумочку и тихо уронила:

- Нет... Я ничего больше не буду говорить. Доказывайте, что хотите. Ни Олеси, ни, тем более, её мужа я не убивала.

Андрей отметил это "тем более", подумал о том, что возможное отсутствие у Муратовой болезни этого Рено-Рейно хоть и не доказательство, но за него все-таки можно будет зацепиться. Ведь, в самом же деле, не травма руки была у той женщины, которая схватилась за стойку. Ведь склонен же официант считать, что у женщины, заказавшей после полуночи кофе, пальцы были совершенно нормальные...

Он снова ощутил что-то похожее на тревогу, почему-то вспомнил о заболевшем саксофонисте и ещё о том, что проспал и не успел утром побриться. Включил свет: дождь все не кончался, и в кабинете было довольно темно.

Лиля, сложив тонкие пальцы домиком, держала их перед лицом.

Андрей неожиданно спросил:

- Лилия Владимировна, а у вас в детстве было какое-нибудь прозвище?

- Хотите узнать, не звали ли меня "львом" или "львенком"? - она кисло усмехнулась. - Нет, меня звали "белкой"... Я не похожа на льва.

Она оставалась такой же скучной и вялой, и когда у неё снимали отпечатки пальцев, и когда брали волосы на экспертизу.

Пропуск на выход он подписал: оснований для задержания не было никаких. Жующий Красовский вошел в кабинет, когда Лиля уже брала из рук Андрея узкий белый листок.

Медицинские карточки на стол Серега выложил довольно демонстративно. Она скользнула по ним пустым взглядом. Андрей успел удивиться тому, что карточек две - её и ребенка. Потом вспомнил, что Груздев говорил, что-то о наследственности в связи с этим самым синдромом Рено.

Красовский сладко чавкнул над ухом, от него пахло шоколадом. И физиономия его светилась непередаваемым, злым удовлетворением.

- Чего жуешь? - негромко спросил Андрей.

- "Лиона", - мурлыкающим голосом отозвался тот, не сводя пристального, насмешливого взгляда с направляющейся к дверям Муратовой. И продемонстрировал обложку от импортной шоколадки с оскаленной мордой льва и желтой надписью "Лион".

И в этот миг у него внутри что-то оборвалось... Лев... Львенок... "Лион"... Телевизор... Синие пальцы?.. Нет... Лампочки?.. Нет... Что-то еще, что-то...

Он поднял голову и встретился взглядом с Лилей, все ещё стоящей в дверях. Со взглядом её расширенных, отчаянных, почти желтых глаз...

"Лион"... "Лев"... Олеся подписала рисунок "лев", а не "львенок"... Лев... Лион...

Пауза длилась всего секунду или две. Муратова резко развернулась и стремительно вышла, хлопнув дверью.

- Я не хрена не понял, - сообщил Красовский, выбрасывая смятую обертку в корзину для бумаг, - но у той бабы, на которую заведена карточка, не может быть детей. В принципе. Никогда!.. Или она скрывает что-то медицинское, ту же болезнь Рено, например, или я дурак... Вот карта ребенка. В ней указано, что мать - Лилия Владимировна Бокарева.

- Подожди, - проговорил Андрей, наваливаясь локтями на стол и обхватывая лоб ладонями. - Она ведь была переводчицей... Подожди, подожди, подожди...

* * *

В этой клинике были необычно широкие светлые коридоры и выполненные "под дерево" двери индивидуальных одноместных палат. Почти из-за каждой двери доносился звук работающего телевизора: по двум программам одновременно шли какие-то сериалы. Телевизор "Сони" работал и в холле. Огромном круглом холле, уставленном по периметру дорогой кожаной мебелью. Обыкновенным, "больничным", здесь был, пожалуй, лишь цветок в кадке. То ли фикус, то ли ещё какой-нибудь уродец из этого же семейства с широкими и глянцево блестящими темными листьями.

Согласно выписке из обменной карты, прикрепленной к медицинской карточке маленькой Оли Бокаревой, Лилия Владимировна Бокарева рожала именно здесь, в платной гинекологической клинике номер сто шестнадцать и благополучно произвела на свет сильно недоношенную девочку весом всего лишь в полтора килограмма.

- Вот ещё только гинекологии не хватало! - бурчал Красовский по дороге сюда. - И так по делу - бабье, бабье, бабье! Два мужика - и те какие-то недоделанные...

Теперь он молчал. О чем-то причитала только молодая сестра из архива, периодически уточняющая, разрешила ли главврач шариться в историях болезней и родов.

- Но вы же нашли вашу Бокареву? - спрашивала она. - Нашли ведь? Что ещё вам нужно? Давайте я поищу, вы только скажите. Вы же не разберетесь: тут не только по алфавиту, тут по годам, по патологии, по анамнезу.

Но Андрей искал сам, потому что знал, что из медперсонала клиники пока нельзя доверять никому. И нашел-таки. Запомнил фамилию доктора, подписавшего заключение, сложил историю родов в папку и, мотнув головой Красовскому, быстро вышел из архива.

Потом была невысокая русоволосая женщина в белом халате с проступающими на щеках красными пятнами, холодно и зло утверждающая:

- Ребенок Кузнецовой умер... Какие у вас основания, чтобы делать такие заявления? Я официально заявляю: ребенок умер.

Она не боялась. Или боялась, но не настолько, чтобы рассказать все. Испугалась акушерка. Ее фамилия тоже фигурировала в истории родов. Что-что, а пугать Серега Красовский умел: начал с обязательного увольнения, а закончил сроком. До пяти лет.

Андрей смотрел на эту рыжеволосую девушку с сероватым лицом, усыпанным веснушками, и думал о том, что её все-таки уволят. На самом деле, уволят, как и педиатра с аккуратной, стильной стрижкой и алыми пятнами на щеках.

Он молчал и слушал, ни о чем не спрашивая, уже заранее зная почти все, что она скажет. А она говорила о том, что эта (она не называла её иначе как "эта") легла в клинику полтора года назад, о том, как она сразу строила из себя невесть что и не хотела ни с кем разговаривать, о том, как ей выделили самую лучшую палату...

... Самую лучшую палату в конце коридора. Естественно, с санузлом, гардеробом и местом для детской кроватки. Хотя, зачем ей была детская кроватка? "Эта" не собиралась рожать.

- Сколько-сколько у неё срок беременности? - ахнула гинеколог, которой предстояло вести пациентку. - Двадцать три недели?.. Долгонько же девица думала!

У "этой" был довольно большой округлый живот и отеки на ногах. Да, плохие почки. Да, кратковременные потери сознания, но она могла родить... Почему ей отказались делать аборт? И срок пропустила, и опять же, какие-то там проблемы со внутренними органами.

Ее бурно осуждал весь персонал. Двадцать три недели, и категорическое нежелание сохранять жизнь ребенку, даже если он родится жизнеспособным! Ультразвук показал нормальную девочку. Абсолютно нормальную. С довольно-таки большим весом. Девочка могла выжить.

- Я не хочу, чтобы она всю жизнь провела в какой-нибудь барокамере с трубочками в носу, - сказала "эта", глядя в стену. - Я не хочу урода. - И добавила. - Я решила. Все!

Ее не могли заставить сохранить беременность, потому что показания к искусственным родам все-таки имелись: почки, печень, да ещё много чего. Ей просто объяснили: "Вы можете больше никогда не родить", она согласилась: "Пусть".

"Эту" готовили к искусственным родам, время шло. Ее живот все сильнее выпирал из-под длинного махрового халата, и она явно нервничала, когда дрожащей, бледной рукой подписывала заранее отпечатанный документ: "Прошу не сохранять жизнь моему ребенку... Не требуется... Согласна".

В соседней палате лежала девятнадцатилетняя жена какого-то крутого авторитета - та, похоже, ненавидела новенькую сильнее всех. Девятнадцатилетняя чуть не потеряла своего новорожденного мальчика, младенца с огромным трудом вытащили с того света, и теперь она, естественно, не понимала, какой же сволочью надо быть, чтобы сознательно убить собственное дитя?

"Эта" платила за медицинское обслуживание в клинике как и все, поэтому с ней разговаривали. Пусть холодно и подчеркнуто вежливо, но разговаривали.

Правда, когда стимулирующий укол подействовал, и она начала кричать, присаживаясь прямо посреди коридора на корточки, никто не успокоил ее: "Потерпи, миленькая!" Никто из бригады не называл её по имени, когда она, красная и потная, металась по родильному креслу. Ей говорили: "Тужьтесь, женщина! Дышите, женщина!"

Вообще-то, она была даже не женщина, она была просто "эта".

Девочка родилась живой, но крохотной и красной, как освежеванная тушка кролика. Гинеколог прокричала, глядя прямо в закатывающиеся глаза родильницы:

- Подумайте! Посмотрите на свою дочь! Еще минута, и её уже не спасти! Подумайте, женщина!

"Эта" прошелестела:

- Я все решила. Оставьте меня в покое.., - и замолчала. Она не потеряла сознание, она просто уснула, потому что очень устала.

Правда, снотворное ей все-таки вкололи. Вместе с глюкозой, в вену. Но уже после того, как она подтвердила, что девочка должна умереть. (Рыжая акушерка настаивала на этом, обливаясь слезами: "Вы мне не верите?.. Но она, честно, отказалась от девочки. Только потом, потом...")

А потом младенца опутали проводами и положили в барокамеру. О малышке знала вся бригада, принимавшая роды. О ней все молчали. Девочка оказалась сильная, она выкарабкалась. Ее забрали как-то сразу. (Рыжая даже не успела взглянуть на неё на прощание)...

- А мать? - спросил Андрей, внимательно разглядывая рисунок на линолеуме. - Мать выписали до того, как забрали девочку?

- Да, конечно, - акушерка ещё раз всхлипнула и часто-часто закивала головой. - Она чуть ли не на третий день после родов из клиники ушла. Оклемалась маленько и ушла. Конечно! Ей же в свои заграницы надо было ехать с иностранцем своим богатеньким, не бельмеса по-русски не понимающим!

- Спасибо, - сказал он и оставил с девушкой Красовского, чтобы тот записал показания. А сам уже во второй раз направился к кабинету главного педиатра.

Та сидела в вертящемся кресле и, уронив голову на стол, рыдала. Она тоже была женщиной и, оказывается, тоже боялась.

- Алла Леонидовна, - проговорил Андрей, плотно закрывая за собой дверь и прислоняясь затылком к косяку, - не надо больше ничего отрицать. Ваша акушерка, Зайцева, все сейчас подтвердила. Вопреки официальному, письменному заявлению Олеси Владимировны Кузнецовой, вы сохранили жизнь её недоношенной дочери и оформили на ребенка фальшивые документы. На данный момент меня интересует только одно: продали ли вы ребенка или отдали бесплатно?.. То что вы отдали его Лилии Владимировне Бокаревой, которая по медпоказаниям не может забеременеть, я уже знаю.

Она подняла голову. Лицо её было мокрым и красным.

- Я - врач, - голос её был бесцветным, но твердым. - Мой долг спасать детям жизнь. Я просто спасла эту девочку и ни о чем не жалею. Пусть даже меня уволят...

Когда они вышли на улицу, дождь уже закончился.

- Надо же, лицо процессуально самостоятельное, ты сильно выросло в моих глазах! Просто в процессуально самостоятельную рожу! - как бы вскользь заметил Красовский. - Выходит, есть и в твоей глупой голове мозги... Но, насколько я понимаю, дело, в основном, в памяти?

Андрей легко согласился:

- В памяти.

Ему, на самом деле, было все равно...

- Н-да... А у меня из головы вылетело, что наша Олеся Викторовна беременная была, когда уезжать собиралась. И что с абортом затянула... Ну, надо же!

- Жалко, что табельные мобильники ни в прокуратуре, ни в милиции не выдают, - вздохнул он, поглядев на единственный таксофон на той стороне улицы. - Жетон-то хоть у тебя есть?

Жетон у Красовского был. Катин рабочий номер Андрей помнил наизусть. Она, правда, долго не понимала, что от не требуется, а когда поняла, начала энергично возражать:

- Щурок, ты с ума сошел? Я же не специалист. Тебе с юристами, на всех этих международных и наследственных делах специализирующихся, говорить надо. Нет, я на себя такую ответственность не возьму!

Он слушал её голос, смотрел на рваные белые облака сквозь прозрачную пластиковую крышу таксофона и успокаивал:

- Никакой ответственности... Да... Конечно, я проконсультируюсь... Ну, Катя, пожалуйста! Просто так, на вскидку, а?..

В конце концов, она сдалась и спросила:

- Документы в роддоме остались, говоришь?.. Ну, тогда, наверное... Потом есть ещё генетическая экспертиза... В общем, доказать то, что Кузнецова была матерью этой девочки можно. Правда, генетическая экспертиза - только факультативное доказательство, а вот документы - это уже что-то... Ну, что потом? Потом ты все правильно говоришь: внебрачный ребенок без вопросов наследует по материнской линии. Олеся погибла на следующие сутки, значит, успела унаследовать за мужем. А дочь, в свою очередь, наследует за ней... Нет, прав на наследство девочка не утрачивает... Понимаю, что удочерение. В том-то и штука, что официально никакого удочерения не было. Нет документов о том, что Бокаревы удочерили девочку. Формально она остается дочерью Кузнецовой, а они... Почти наверняка им разрешили бы удочерение "задним числом": они ведь и так её растят... Да... После всех наказаний и проволочек, конечно же...

- Спасибо, Катя, - успел сказал он и услышал в трубке пронзительный гудок рассоединения. Второго жетона у Красовского не было.

Теперь он понимал все. Или почти все. Не ясным оставалось только то, как Муратова-Бокарева планировала действовать потом. Найти у дочери заболевание, которое потребует, например, анализов крови родителей? Разрыдаться и признаться в том, что ребенок не ее? Поднять старые документы, посыпать пеплом голову, расцеловывая при этом мордашку девочки? Закричать: "Это все равно моя дочь, и я её никому не отдам"? Добиться теперь уже официального удочерения?

Потом! Потом должна была подоспеть приятная "неожиданность": мать девочки-то, оказывается, умерла и оставила малышке целое состояние! Ведь на момент смерти матери девочка ещё не была удочерена, а только удочерение лишает ребенка прав наследования за настоящими родителями... Все правильно, все логично. Все страшно...

Наверняка, Муратова-Бокарева планировала уложиться в полгода, потому что в течение шести месяцев заявляются права на наследство. Наследует Оленька Бокарева - дочь Вадима и Олеси, деньгами пользуется приемная мать, убившая мать настоящую...

Ее бы, действительно, никогда не поймали, если бы не бдительная и ревнивая жена Валерия Киселева. На неё просто не было выходов! Но, как обычно бывает, случайность зацепилась за случайность.

Сначала о существовании ненавистной Лили Муратовой вспомнила Тамара Киселева, потом инцидент в кафе. Кто была эта вторая женщина, подменившая Лилю почти сразу же, ещё предстояло узнать. Им не повезло, обеим не повезло. У второй оказалась болезнь Рено. Если бы не этот приступ, случившийся так некстати, не всплыла бы информация о синюшных пальцах. Никто бы не полез в медицинскую карту Муратовой, никто бы не узнал, что та в принципе не может иметь детей...

- Эй, ты, рожа процессуальная, - Красовский тряс его за плечо. - Ладно воображать. Я себя уже часа два Ватсоном чувствую. Или Гастингсом при лысом Пуаро. Все, победил! Колись!.. Про Муратову я все понял - про "Лиона" непонятно. Чего ты к шоколадке прицепился-то?

- Все просто, - он пожал плечами и торопливо поправился. - Точнее, мне кажется, что просто. "Лион" твой с ходом моих мыслей совпал. Ну и вот...

- Ну и что - "вот"?

- Ну и ничего... Ты, кстати, как любит говорить наш Груздев, был ближе всех к правильному ответу. Помнишь, как ты к "болезни Рено" придирался? Еще "Вольво" и "Мерсы" вспоминал? Помнишь?

- Допустим?

- А Володька что на это сказал? Заумничал, что у тебя ассоциации плебейские: типа того, что интеллигентный человек не автопарк бы начал вспоминать, а хотя бы французского актера Жана Рено. Правильно?

Красовский, сощурив один глаз, кивнул. Похоже, он уже начал кое-что понимать. Андрей хотел съязвить, что слышит натужный скрип мозгов, но сдержался.

Резко тормознул перед переходом: бегать на красный свет он не любил. Подождал ещё пару секунд, заглянул Сереге в лицо:

- Не допер? Ну, ладно... На вскидку, ассоциации со словом "лион"! Теперь! Сразу после того, о чем мы только что с тобой говорили. Ну! Только на слух. Не по написанию, слишком грамотного из себя не строй.

- Ну, кино, - проговорил Красовский не очень уверено. - "Леон" Бессоновский. Там Рено как раз играл. Киллера.

- Ну, вот и у меня та же логическая цепочка замкнулась. Рено - "лион" - "Леон".

- А киллер при чем?

- Киллер ни при чем. Лион... Олеся была переводчицей. Английский, французский, немецкий... Шоколадку свою вспомни: "лион" - "лев"! Она и подписала "лев" под рисунком поэтому. Не "львенок", а лев! И ещё телевизор... Сюжет фильма воспроизведи. Ребенок рядом с убийцей! Ребенка воспитывает убийца... Она просто дочку свою спасала перед смертью, надеялась, что расшифруют её картинку. На Муратову намекала... Прямым текстом написать фамилию или что-нибудь в этом духе нельзя. Увидела бы наша Лилия Владимировна, конечно, стерла бы все к чертовой матери. А так картинка, безобидный львенок. Лев...

На светофоре зажегся зеленый. Они быстро перебежали дорогу. Дел на сегодня было ещё очень много: выяснить, что там с анализом волос, получить санкцию на задержание Муратовой, начать разбираться со Слюсаревой. И прежде всего, проверить её на болезнь Рено. Потому что, кто знает, было ли покушение?

Если оно, на самом деле, имело место, то выходит, что худенькая, похожая на милую белочку Лиля действовала согласно программе-максимум: убрать не только мать ребенка, но и вторую претендентку на наследство, бывшую жену Райдера. В результате, получить все, потому что других наследников первой очереди не остается... А если покушения все-таки не было, а?..

Кто была та, вторая, женщина в кафе, пока оставалось неясным. По крайней мере, Наташа Слюсарева тоже имела ого-го-го какую заинтересованность в том, чтобы Тим Райдер умер, оставив ей причитающуюся по закону долю...

А ещё был Киселев. Простой парень с автобазы Валера Киселев. То ли, вправду, ничего не знавший и игравший постыдную роль пешки, которую передвигали по доске маленькие бледные пальчики Лили, то ли?..

А ещё Вадим Бокарев, то ли переживающий по поводу смерти Олеси, на самом деле, то ли довольно убедительно играющий роль страдальца...

- Что там с волосами? - с порога заорал Красовский, когда они влетели в лабораторию.

- Волос с тела Кузнецовой и волосы, взятые на экспертизу, принадлежат одной и той же женщине, - скучно сообщил Груздев, пряча свой вечный полуторалитровый "Спрайт" под стол.

Серега нехорошо ухмыльнулся, потер ладони и, повернувшись к Андрею, полуутвердительно проговорил:

- Ну что? Конец дамочке, а?.. Конец, это ещё мягко сказано! Да, Дюха?

С санкцией на арест как всегда проваландались. Она была благополучно подписана у прокурора только к вечеру, а на следующий день пришло сообщение: Лилия Владимировна Бокарева скрылась из квартиры, в которой постоянно проживала, в неизвестном направлении, прихватив с собой деньги, документы и полуторогодовалого ребенка...