"Букет для будущей вдовы" - читать интересную книгу автора (Русанова Вера)

Глава пятнадцатая, последняя.

- Почему она приехала в Михайловск в январе? - с этим вопросом я проснулась. - Почему она приехала в Михайловск именно в январе?

- Кошмар какой! - пробурчал Митрошкин, пытаясь натянуть себе на голову одеяло. Однако, спрятаться ему не удалось.

- Нет, ты объясни мне, пожалуйста, как так получилось? Как будто специально! Понятно, Большаков, Найденова, Протопопов - они в Михайловске живут. Понятно, Катя Силантьева. Хотя тут, как раз, пока не все понятно. Не понятно, при чем она, вообще?.. Но Галина Александровна! Она - москвичка, что-то там у неё в прошлом связано с вашим распрекрасным городом...

- А ты не догадываешься, что?

- ... Не перебивай! Что-то у неё связано с вашим городом, но приезжает она туда почему-то не раньше, не позже, а именно в начале января. Как будто будущим трупам раздали программку спектакля "Кошение под серийного маньяка" и отметили, кому к какому действию надо прибыть. "Вы, пожалуйста, в ноябре. Вас любезно просят не отлучаться из города в декабре. Ну, а вы, пожалуй, к январю подъезжайте - как раз самое то будет!"

- Какая тебе разница? - грустно спросил Леха, с обреченностью подопытной мыши глядя мне в глаза. - Случайно, специально так получилось какая тебе разница?

- А тебе не кажется, что Говоров, если это, конечно, он, как-то заставил Галину Александровну туда приехать? Заманил? Загнал?

- Что значит, "если это, конечно, он"? Я убью тебя когда-нибудь!..

- Да, ничего не значит. Просто я вчера вечером лежала думала. И вспомнила вдруг, что и Марина ходила на эти же лекции к Санталову, значит, могла вести конспекты, а Ольга Григорьевна теоретически могла эти конспекты прочитать. Ну, вместо того, чтобы идти в библиотеку! А потом я прикинула: сколько лет прошло? Вряд ли, даже если конспекты существовали, Марина стала бы их хранить? Да и потом, в мединституте и основных дисциплин хватает, чтобы ещё лекции по искусству подробно записывать...

- Интересно, когда это ты вечером лежала и думала? - осведомился Митрошкин, снова зарываясь под одеяло. - Насколько мне помнится, сразу после...хм-м-м... ты благополучно задрыхла? Значит, "во время", что ли? Класс!

Он, якобы, обиженно отвернулся и предпринял попытку уснуть с горя, но я снова принялась отчаянно трясти его за плечо:

- Нет, Леша, подожди! Успеешь ещё выспаться. И не надо к словам придираться... Объясни мне, как так могло получиться?

- Все вопросы к Говорову!

- И все-таки объясни!

- Да, мало ли как! - он тоскливо зевнул, сел в кровати, печально посмотрел на будильник и покачал головой. - Девушка, если у вас бессонница, это ещё не значит, что и окружающим должно быть плохо... Как-как? Напугал, действительно! Намекнул, что что-то такое знает. Шантажировал её, в конце концов.

- Она не выглядела ни испуганной, ни нервной.

- А ты приглядывалась? Скажи, ты приглядывалась к ней на предмет нервности? Ты же просто, как алкоголик, пришла за штопором, обнаружила, что штопора нет, начала томиться и по быстренькому смоталась.

Я неопределенно пожала плечами и потянулась за длинной трикотажной майкой, лежащей рядом с телевизором. Возразить, вроде бы, было нечего, и все равно этот вопрос не давал мне покоя. А тут ещё и Леха, окончательно проснувшийся и от этого злой, начал брюзжать под ухом:

- Какая разница? Вот, в самом деле, какая разница? Что это меняет? Или ты технологию убийств решила изучить во всех подробностях? Как лечат, чем травят, как свидетелей запугивают и чем жертву подманивают? Профиль меняешь, что ли? Или тебя следователем по делу Говорова назначили? Или собираешься представить милиции подробный любительский отчет?

- Ничего я представлять не собираюсь, просто... Просто, когда я знала, что Ольга Григорьевна покарала этих троих - тех, которые принимали непосредственное участие в убийстве Наденова, у меня было одно ко всему этому отношение. Все-таки они и лицо Марине изуродовали, и девчонку грозились убить... Тут вдруг откуда-то всплывают ещё двое, которых сама Марина сроду в глаза не видела!.. В общем, когда мне что-то непонятно, я начинаю злиться.

- Вот! С этого и надо было начинать. Точнее, всего остального можно было и не говорить. Тебе непонятно, и ты начинаешь ерзать. И не даешь никому покоя. Представляю, как тебя в школе учителя ненавидели! Как, вообще, можно быть такой дотошной?!

- Можно, - ответила я едва ли не с гордостью и отправилась готовить завтрак. Мы перекусили все теми же сосисками и бутербродами с сыром, и к половине десятого отправились на станцию метро "Дмитровская".

- Ну, ты с ума сошла, - ныл Митрошкин, до самого конца не веривший, что я потащу его разыскивать неведомую компанию-распространителя, продавшую Галине Александровне Барановой путевку в Михайловский профилакторий. - В девять тридцать нормальные люди ещё спят. Никто в Москве ещё не работает!

- А я дремучая, я из Люберец еду, поэтому мне плевать. Сейчас выйдем, оглядимся. Как раз часикам к одиннадцати эту компанию и найдем.

- Да, мы можем её, вообще не найти! В принципе! Никогда! То же мне адрес: "в районе станции метро "Дмитровская"!

- Хочешь, Селиверстову позвоним и уточним? - предлагала я угрожающе. В ответ на что бедный Леха вздыхал и грустно сопел.

Кстати, в своих мрачных прогнозах он не особенно погрешил против истины. За каких-нибудь полчаса мы успели забрести аж в три туристических фирмы, занимающиеся турами в Европу, Африку и Эмираты. Я никогда и не подозревала, что их плотность на территории города Москвы так высока! "Эвелина", "Кенгуру", "Московский гость". Красочные буклеты, любезные дамы, подмигивающие компьютеры...

Когда я заикалась насчет путевок в областные санатории, на меня смотрели с сожалением и доступно объясняли, что хороший отдых в Подмосковье с сауной, бильярдной, тренажерными залами и фирменной кухней, сейчас едва ли не дороже, чем простенький тур на Кипр. Но на Кипр мы не хотели. Мы хотели узнать насчет Михайловска.

В конце концов, нам повезло. Какой-то мужчина в норковой ушанке не очень уверенно показал на подъезд во дворе дома сталинской постройки:

- Вроде бы там какая-то контора есть. Сходите, посмотрите. Но чем они занимаются, я точно не знаю. Вроде и путевки, а, вроде, и пенсионный фонд?

И я почему-то сразу почувствовала: это - именно то, что нам нужно.

Самый обыкновенный подъезд с щелястыми деревянными дверями и подвалом, пахнущим плесенью, был увешен целой тучей табличек: "Совет ветеранов", "Ткани", "Ксерокс. Копирование", "Чистый родник". В "Ткани" мы, понятное дело, заглядывать не стали, как и в "Ксерокс", из-за двери которого доносилось жизнерадостное, многоголосое мужское ржание, а вот в "Чистом роднике" было чинно и тихо. За тремя письменными столами сидели три ухоженных женщины. В комнате негромко работало радио, едва слышно щелкали кнопочки офисного микрокалькулятора.

- Простите, пожалуйста, - обратилась я к шатенке, которая как раз складывала числа из длиннющего столбика и заносила промежуточные результаты в таблицу, - не здесь ли случайно можно приобрести путевки в Михайловский санаторий-профилакторий?

- Здесь, - ответила она, не отрывая взгляда от листочка. - Следующий заезд с шестого февраля.

- А, вообще, много народу у вас туда путевки покупает?

- Достаточно... Но, если вы для себя, девушка, не думаю, что вам там понравится. Мы можем предложить вам варианты более молодежного отдыха. В Рузском районе, например, или неподалеку от Сергиева Посада.

- Да, мы, собственно, не по этому поводу, - я метнула на Митрошкина ищущий поддержки взгляд. - Мы насчет одной женщины, которая приобрела у вас путевку в декабре. Она погибла и...

Две другие дамы, прежде не проявлявшие к нашему разговору ни малейшего интереса, мгновенно подняли головы от своих бумаг.

- О! Опять из-за этой Барановой, наверное? - без особого оптимизма заметила та, что постарше. На ней был хороший трикотажный костюм и бусы из "тигрового глаза".

- Ага, - подхватила молодая. - Я же говорила, что на этом не кончится.

Леха прокашлялся и со свойственной ему деликатностью слегка отодвинул меня в сторону. Похоже, на этот раз перспектива стоять "как дурак" ему совершенно не улыбалась. Обозленный тем, что пришлось раньше времени вылезти из теплой постели, он решил таки продемонстрировать мне, как нужно вести расследование. Без "мыканий", неловких пауз и ежесекундных извинений.

- Мы - выпускники юридического факультета Московского университета (выдумка была свежей и оригинальной, что ни говори!), подключены Управлением внутренних дел города Михайловска к расследованию дела об убийстве Галины Александровны Барановой. В связи с этим мы хотели бы задать вам ряд вопросов...

На этом его красноречие благополучно иссякло. Женщины смотрели выжидательно. По радио пела Елена Образцова. "Ряд" вопросов в Лехиной полусонной голове, похоже, выстраиваться не желал.

- Скажите, вы её помните? - учтиво встряла я. - В её карте было отмечено, что путевку она приобрела за наличный расчет именно в вашей компании.

- Помним, - кивнула шатенка с калькулятором. - Да ведь из милиции уже звонили. Еще в начале января. Мы им все сказали... Да, приходила. Немолодая женщина. Средней полноты. Волосы крашенные...

- Она одна приходила?

- Одна. Пришла почти в конце рабочего дня. Рассчиталась наличными. Показала выписку из амбулаторной карты.

- Приятная женщина. Вежливая, - молодая поднялась со стула, обогнула стол и присела на краешек. - Анекдот ещё какой-то нам рассказала.

- То есть она была в хорошем настроении, или вам показалось, что она старалась выглядеть веселой? - теперь я обращалась уже конкретно к молодой. Та пожала плечами:

- М-м-м... Не знаю... Такие подробности как-то не очень запоминаются...

- А почему вы, вообще, её запомнили? - подключился к разговору, наконец, начавший соображать Митрошкин. - Вроде бы, обычная женщина. Пришла, купила путевку...

- Так она спорить начала, - девушка оперлась о край столешницы руками и слегка наклонилась вперед. - Путевку-то ей я выписывала, ну, и как положено говорю: то да се, дескать, вы не пожалеете, там роскошный бальнеологический зал, комната ароматерапии, по желанию - беседы с психотерапевтом и кодирование на энергетическом уровне от курения и алкоголизма... Ну, нам положено всю эту рекламную фигню болтать. Она сначала рассмеялась, спросила: "А что, так похоже, что мне от алкоголизма кодироваться пора?", а потом и говорит: "Я, вообще, во всю эту ерунду с психотерапевтами и аурами не верю. Если есть у человека голова, то он и пить не станет, и в проблемах своих без психиатров разберется, а если нет тут уж никакой Кашпировский не поможет. А всех этих экстрасенсов и колдунов с амулетами придумали, чтобы деньги у народа вытаскивать". Я ей тогда отвечаю, что вы, мол, совершенно зря так считаете: у меня мама лечилась по методу Ирины Васильевой, и амулетами пользовалась, и заряженной на добро водичкой и, представьте себе, вылечилась. Она извиняться начала, что не то имела ввиду, что никого не хотела обидеть, когда говорила, что это сплошное выкачивание денег: дескать, мы конкретно тут ни при чем. Потом конфет мне из сумки на стол насыпала в качестве моральной компенсации и анекдот рассказала про дистрофика, который в крутой санаторий поехал.

Теперь ощущение, что что-то не так уже не было смутным. Даже Митрошкин, знавший Галину Александровну Баранову исключительно по моим рассказам, насторожился и встал в "охотничью стойку".

- Подождите-подождите! То есть, это точно была она, и она сказала, что во всю эту фигню не верит?

- Да, она, она! - молодая заметно удивилась. - Вы что, мне не доверяете, что ли? Она ещё когда ушла, Лена вон спросила: "И зачем такие по санаториям ездят, да ещё "люксовские" номера откупают, если всю жизнь на аспирин и носки с горчицей молятся?" А я говорю: "Так ты на фамилию её посмотри! Ба-ра-но-ва!".. Анекдот, кстати, тоже не смешной был.

Мы с Лехой переглянулись.

- Какая у неё там спираль была? "Энергетическая"? - тихо спросил он.

- Ага, - ответила я. - И она не только сама ей пользовалась, но ещё и Виктории Павловне хотела лекцию прочитать. Какое-то подозрительно быстрое обращение в иную веру?

- Простите, вы не могли бы описать подробнее, как она выглядела, Леха уселся на стол рядом с девушкой. Две другие женщины тоже встали со своих мест и подтянулись поближе к нам. Дело, похоже, приобретало интересный оборот. В воздухе начинало пахнуть настоящим, не книжным детективом. Шатенка торопливо сделала радио потише. - Лицо, одежда, глаза, волосы...

- Да, какое лицо? Самое обыкновенное лицо? С морщинками, но приятное. Волосы крашенные, пальто, шапка. Шапка ещё такая, тюрбаном связанная, с люрексом. Ну, знаете, какие обычно старые женщины носят?

Митрошкин, естественно, не знал, зато знала я. И кое-какая версия уже начинала выстраиваться у меня в голове...

- Обычная, очень обычная женщина!

- А что такое? - неожиданно подала голос молчавшая до этой минуты блондинка с изящными золотыми сережками в ушах - та самая Лена, которая рассуждала на тему носков с горчицей и аспирина. - Вы подозреваете, что сюда приходила не она? Не та, которую убили? Я же говорила...

- Да, брось ты, Лена, перестань! - шатенка досадливо махнула рукой. Люди дело делать пришли. А не байки твои слушать.

- Я говорю то, что есть на самом деле. И можете сколько угодно мне не верить, но я её видела уже после звонка из милиции! Она была в другой одежде, но я её все равно узнала. Тем более, шапка такого же фасона только мохеровая и розовая.

- Подождите-подождите! - я быстро помотала головой. - Вы говорите, что видели женщину, которая приходила к вам за путевкой, уже после того, как позвонили из милиции и сообщили о её смерти.

- Да. Я видела её в середине января, - Лена слегка раскраснелась и, казалось, обиделась. - Даже точно число могу назвать. Девятнадцатое. Потому что у моей дочери девятнадцатого день рождения, и я ушла с работы пораньше. Шла к метро и у киоска с колбасами её, как раз, и встретила.

- Она не испугалась, когда вас увидела? Не вздрогнула?

- Да, она, по-моему, меня даже не узнала... Точно, не узнала. Скользнула взглядом и все.

- К вопросу о медсестре Галате из роддома, - вполголоса заметила я Митрошкину. - О доброй тете медсестре...

- Надеюсь, ты не хочешь сказать, что сюда за путевкой приходила Галата? - вопросил он с притворным ужасом.

- Нет. Но я хочу напомнить тебе о неимоверном количестве женщин, красящих волосы хной, на душу населения. А так же о том, что описывая пожилых людей, мало кто запоминает такие "незначительные" подробности, как форма носа или разрез глаз.

Впрочем, дальше можно было не объяснять. Леха, конечно же, все понял. Вспомнил, как я чуть не обвинила в убийстве чету Шайдюков, основываясь на том, что пожилая шантажистка красила волосы хной, и решив, что это - Галина Александровна. Вспомнил наш эксперимент в парке больничного городка, когда я просила его описать внешность сначала девушки, а потом старушки. Мне понадобилось принародно "сесть в лужу", чтобы разобраться в данной ситуации. Говоров же, похоже, все просчитал заранее и именно на этом построил комбинацию.

- Хочешь сказать, что не одни мы такие умные? - Митрошкин машинально щелкнул браслетом часов. - А что? Очень даже может быть...

Женщины за нашим обменом репликами следили с глубоким уважением. А блондинка Лена так и вовсе стояла, затаив дыхание.

- Но это, правда, была Баранова, - вставила она, словно боясь что про неё забудут. - В шубе. С дамской сумочкой и с пакетом. Пакет здоровый, с пластмассовыми ручками.

- Простите, а во сколько, вы говорите, её встретили? - он прищурился.

- Часов около шести. У нас-то работа в семь кончается, а я на час раньше убежала.

- И за путевкой она приходила тоже в самом конце рабочего дня?

- Да, - ответили все трое едва ли не хором.

- Жень, тебе ничего случайно не приходит в голову? - спросил Леха, похоже, не питая особых надежд по этому поводу. - А мне вот приходит... Мне почему-то кажется, что она работает где-то в этом районе. Нормальный рабочий день заканчивается в шесть. Оба раза она мелькала приблизительно в это время. И потом, не только пакет, но ещё и дамская сумочка? Станет нормальная женщина, идя за продуктами, ещё и дамскую сумку с собой тащить?

- Я всегда тащу, - уточнила я. - У меня в полушубке карманов нет, и кошелек положить некуда.

- Ну, то ты, - он досадливо махнул рукой. - Не о тебе разговор... Хотя, впрочем, о чем, вообще, разговор? Мы, кажется, выяснили, что хотели?

- А поговорить?.. Ну, если она, на самом деле, где-то в этом районе работает и каждый вечер, в шесть часов возвращается домой на метро? Почему тогда не пытаться её поймать? Всего один день: не получится - не надо!

Леха посмотрел на меня с ужасом, но ничего не сказал...

А ровно в восемнадцать часов пятнадцать минут блондинка Лена, уверовавшая в важность своей миссии и вместе с нами покорно мерзнущая у метро, вдруг закричала:

- Вот она! Вот она!

Я кинулась вперед, уже заметив фигуру в каракулевой шубе и малиновом вязанном тюрбане, но добровольная помощница продолжала громко уточнять:

- С сумкой через плечо! И шапка, шапка с люрексом! Да вон он - розовый тюрбан!

Люди вокруг несчастной жертвы испуганно расступались, она пыталась дернуться то в одну, то в другую сторону и при этом глядела на Лену со страхом и непониманием. Митрошкин первым понял, в какое дурацкое положение попала бедная женщина, и сквозь густую толпу погреб вперед, объясняя налево и направо:

- Женщина потеряла золотое кольцо. Ей хотят его вернуть. Нечего здесь стоять и смотреть.

Однако, народ жаждал наблюдать за добровольным возвращением ювелирных изделий, не менее, чем за арестом преступницы, поэтому никто не расходился. Пришлось Лехе взять женщину под руку и, прокладывая дорогу локтями, оттащить на безопасное расстояние. Как раз к тому самому колбасному киоску, возле которого её в прошлый раз засекла бдительная Лена. По дороге несчастная заикалась и оправдывалась, что никакого кольца не теряла, перемежая все это вопросами:

"Куда вы меня ведете? Зачем вы меня ведете?"

- Она? - тихонько уточнила я у нашей добровольной помощницы. Та уверенно кивнула.

- Извините, что пришлось так поступить, - Митрошкин поставил женщину под тополем, а сам чуть отступил назад, - но мы из милиции. К нам поступила информация, что в декабре прошлого года вы покупали путевку для Барановой Галины Александровны. Причем этой самой Галиной Александровной и представились...

- Да.., - женщина побледнела.

- Как вас зовут?

- Полина Владимировна. Дорофеева Полина Владимировна.

- Надеюсь, свидетелей приглашать не нужно? Вы все объясните сами?

Лена жарко дышала мне в затылок, видимо, сгорая от желания выступить в роли свидетельницы.

- Я объясню, - женщина чуть не расплакалась. Выкрашенная хной прядь выбилась из под шапки и упала на лоб. - Я, конечно же, все объясню. Но я не понимаю, что здесь такого? Меня попросил мужчина. Нормальный молодой мужчина. Объяснил, что хочет сделать сюрприз теще и купить ей путевку в хороший санаторий, а там выписывают только лично в руки. Он сказал, что замерз уже на улице стоять, ждать женщину подходящего возраста с располагающим лицом. Сказал, как тещу зовут, дал выписку из карточки. Мне это было совсем не трудно, и я согласилась... А что в этом такого?

- Как выглядел мужчина?

- Молодой, с черной бородкой, в коричневой дубленке. В лице ещё что-то такое немножко нерусское. Но не кавказец!

- Денег он вам, кроме того, что за путевку надо было заплатить, дал?

Она ещё ниже опустила голову:

- Да, он предложил, но я отказывалась... Там просто сдача оставалась. Я ему вернула все до копеечки, квитанцию отдала от приходного ордера. Но он так настаивал... У меня теперь будут неприятности? Вы только на работу не сообщайте, пожалуйста!

- Не будем, - честно пообещал Митрошкин, пряча руки в карманы. А я почему-то подумала о том, что у этой Полины Владимировны в молодости, вероятно, было красивое лицо. Не просто красивое - очень! А сейчас "морщинки", "крашенные волосы", "шапка-тюрбан" - и все!.. И ещё о том, что меня под старость лет по словесному портрету, вообще, не сможет найти ни один милиционер, потому что даже сейчас к моей ненаштукатуренной физиономии больше всего подходит определение - "обычная"...

К тому моменту, когда мы с Лехой, наконец, распрощались и с Леной, и с Полиной Владимировной, и спустились в метро, я уже пребывала в чрезвычайно мрачном расположении духа.

- Чего ты? - нежно пихал меня Митрошкин в бок. - Ну, чего ты?

- Ничего. Просто настроение плохое.

- Потому что утомилась мотаться туда-сюда. А что мы в результате узнали?.. Только то что умный Андрюша Говоров выловил какую-то рыжую тетушку и попросил её купить путевку на имя Галины Александровны Барановой. А зачем? В профилакторий то Галина Александровна приехала своими ногами. Никто её пинками не толкал. Зачем тогда все эти хитро-мудрости?

- Леш, - я стянула берет и тряхнула распущенными волосами, - я сегодня на репетицию не пойду. Скажи Слюсареву, что я заболела. Гриппом.

- Ты, надеюсь, помнишь, что актер может не придти на спектакль, а равно и на репетицию только в одном случае - если он умер? - повторил прописную истину мой кавалер.

- Помню. Тогда скажи ему, что я умерла. Я не хочу эту роль. Я, вообще, уже ничего не хочу. Ну, какая из меня, к чертовой матери, Клеопатра? Не получается ничего, и внутри пусто... "Хармина", "Ириада"...

- Да, ну ты брось! Все у тебя получится. Просто голова была другим занята, а сейчас забудь про все и начинай работать. Ты умная, молодая, красивая...

Добрый Митрошкин, конечно, же не хотел издеваться, но его слова, как раз ударили по самому больному месту.

- Молодая? Красивая?.. Да у меня самая заурядная физиономия! Я ни на инженю, ни на героиню, по-хорошему, не тяну. И лет мне, между прочим, уже двадцать восемь. А что я сыграла? А чего я добилась? А что я имею? Лазаю, как красный следопыт по каким-то подъездам, допрашиваю тетушек с авоськами и пытаюсь ловить убийц, которые, по крайней мере, одержимы какими-то страстями!

- Похоже, правда, заболела, - грустно согласился Леха. - Но, Жень, ты же понимаешь, что я не могу не пойти в театр? Это вы там со своим Слюсаревым во сколько угодно можете начинать в Малом зале репетировать, а я, если не приду, ещё десять человек подведу. И Мжельский мне пистон вставит. И так он эти два дня, которые мы с тобой прогуляли, мои реплики из зала подавал.

- А я тебя и не заставляю прогуливать. Или, пожалуйста. Просто предупреди, что меня сегодня не будет. В самом деле, голова болит, и температура, по-моему, поднимается.

- Я все равно к тебе вечером приеду, - пригрозил он.

- Приезжай. Только сейчас я хочу побыть одна.

Митрошкин, к счастью, почувствовал, что спорить бесполезно, вздохнул и в центре покорно перешел на "Тверскую", тогда как я поковыляла на "Пушкинскую". Дома, в "Кузьминках", мне захотелось выпить бутылочку пива, что я и сделала прямо на лавочке во дворе какого-то дома. Настроение все не улучшалось. Погода казалась отвратительной, жизнь паршивой, героический Говоров - коварным и совсем непростым. В голове бродили разные мысли. О том, что мне, в самом деле, уже двадцать восемь, что у всех моих Новосибирских подруг к этому возрасту - либо карьера, либо муж, и дети. Что мама давно махнула на меня рукой, что она, в самом деле, ничего не знает о Лехе, а не это ли главный симптом несерьезности наших с ним отношений? О том, что мама Маринки все-таки куда-то делась, и её почему-то так и не нашли. О том, что брат Найденовой врал, глядя нам прямо в глаза...

- Где здесь ближайший переговорный пункт? - спросила я у старушки в синеньком платочке. Она, кстати, выглядела именно так, как я, наверное, буду выглядеть в старости. Бабушка близоруко прищурилась, махнула рукой в просвет между домами, объяснила, что придется сделать небольшой крюк, огибая разрытый котлован, а потом, смущаясь, поинтересовалась:

- Бутылочка пустая вам нужна? Или выбрасывать будете?

Естественно, бутылку я отдала, котлован благополучно обогнула, а на переговорном пункте набрала рабочий номер Шайдюка. На номера, которые вставляют в специальные рамочки в телефонных аппаратах, у меня, вообще, память хорошая. (Даже если мне никто и не предлагает их запоминать).

Звонку моему Анатолий Львович удивился, а вот вопросу не очень.

- Домашний адрес Барановой? - в трубке послышался визг выдвигаемого ящика. - Кажется, где-то был... А что такое?

- Кто забирал её тело?

- Никто не забрал. Родственников не нашли. Похоронили здесь, в Михайловске, за государственный счет.

Это было именно то, что я ожидала услышать.

- ... Адрес, адрес, адрес... Сейчас будет вам адрес... Вот! Кажется нашел... Да, её санаторная карта...

Прижимая трубку плечом, я записала название улицы, номер дома и номер квартиры.

- ... Все... Гастрит больше не беспокоит?

- Нет. Спасибо. Все хорошо.

Он попрощался, извинившись за то, что не может дольше разговаривать, и повесил трубку. А мне вспомнились сначала Елизавета Васильевна, потом Алиска, потом запонка с янтарем и позолоченной окантовкой. Наша первая стычка в присутствии официальных лиц, в частности, господина Селиверстова, и наша последняя беседа, в которой не было названо ни одной фамилии. И я мысленно поблагодарила Анатолия Львовича Шайдюка за умение не задавать лишних вопросов.

Галина Александровна Баранова жила на "Домодедовской". Когда-то жила... Серый пятиэтажный дом стоял совсем рядом со средней школой. За оградой унылые малыши ходили на лыжах по кругу. Как заключенные в Ван Гоговской картине из Пушкинского музея. Я зашла во второй подъезд, некоторое время жала на кнопку звонка тридцать первой квартиры, не особенно, впрочем, рассчитывая на успех. Потом позвонила в тридцатую. Открыла женщина. Ненормально полная, колышущаяся всем рыхлым, белым телом. На голове её была повязана ситцевая косынка "в цветочек", под которой угадывались бигуди.

- Простите, пожалуйста, я из следственной группы по поводу Галины Александровны, - "оригинальное" объяснение уже успело натереть мозоль на языке. - Не могли бы вы ответить на несколько воспросов? У нее, действительно, не было никаких родственников? Почему никто не забрал её тело?

- Не было, - женщина тяжело вздохнула, сделав подобающее случаю трагическое лицо. В том, что она играла и играла паршиво, я не сомневалась ни секунды. - Вот так сложилась жизнь. Бедная-бедная Галина Александровна!

- Так-таки никого?

- Ни единого человечка!

- И подруг тоже не было? Михайловск, в принципе, не так далеко. Если не забрать тело, то хотя бы на похороны могли бы съездить?

- А кому ехать? Мне тяжело, да мы с ней и не дружили особенно. Кто еще? Людмила Поликарповна из первого подъезда? Или Катерина Семеновна? Так у всех дела, дети, внуки...

- Значит, из всех родных у неё был только тот племянник?

- Племянник? Племянник, да! Но вот, видите, ещё вперед её умер, а ведь молодой совсем был... Кстати, вот Антонина со второго этажа с ней ездила племянника хоронить да обмывать. Человек-то он состоятельный был, друзей много, а родственников - никого. Жена молодая - ничего не знает, ничего не умеет, а хоронить все-таки надо по-человечески. Знала бы бедная Галина Александровна как её саму зароют! Без гроба приличного, без венков... Так вот я что про Антонину-то вспомнила? Она, может, и поехала бы, но на даче как раз была: у них в Венгерове дом теплый. Вернулась только после старого Нового года, но уже, конечно, поздно было. И зарыли, и похоронили, и забыли...

- Она ездила вместе с Галиной Александровной хоронить племянника? Это точно?

- Точно-точно! - закивала женщина в косынке. И я отправилась к Антонине. В такое везение даже как-то не верилось. Женщина, которая лично присутствовала на похоронах Найденова! Которая сможет подтвердить, что тот, действительно, приходился двоюродным племянником Барановой. Впрочем, кому подтверждать и, главное, зачем?

И все-таки я позвонила в дверь двадцать третьей квартиры, быстренько проговорила дежурную сказочку про милицию и спросила, не откладывая в долгий ящик и не размениваясь на предисловия:

- Скажите, вы, действительно, ездили вместе с Галиной Александровной Барановой на похороны к её племяннику?

Невысокая пожилая брюнетка в льняных брюках и футболке на выпуск была явно удивлена:

- Да, ездила.

- То есть, вы были три года назад в Михайловске и помните, что Галину Александровну, действительно, принимали как родственницу покойного Виталия Вячеславовича?.. Может быть, тогда вы вспомните брата его жены?..

- Погодите, я не поняла, - она потерла ладонью лоб. - Почему Михайловск? Какой Виталий Вячеславович? Это Галя в Михайловске умерла, Галя! А к племяннику, его Юрий звали, мы ездили в Митино. Два месяца только прошло. В начале декабря его хоронили.

- То есть, как? - я опешила.

- Да, девушка, вот так... Что-то у вас в милиции напутали. Жалко Галю. Радовалась этой путевке, радовалась, а вышло вон оно как. Не думала, не гадала, что смерть свою найдет.

- А вы не знаете, с чего она вдруг решила поехать в Михайловск?

- Так достали путевку, вот она и поехала.

- Кто?

Брюнетка пожала плечами:

- Не знаю. Честно слово, не знаю! Галя, вообще, в последнее время мало что мне рассказывала. Я так думаю, появился у неё кто-то. Выглядела она ещё вполне ничего. Возраст, конечно... Ну, так что возраст? Она и приоделась. Сразу после похорон шубу себе купила каракулевую, серую, берет. Заикнулась как-то, что квартиру на улучшенную планировку поменять бы хотела...

- Хорошо. Берет, шуба - это понятно. Но путевка-то тут при чем? Она же не с другом в профилакторий приехала?

- Ну и что? Может, он ей такой подарок сделал? Профилакторий-то, как теперь говорят, "крутой"? Просто так туда не попадешь. То ли бывший Кремлевский, то ли ещё какой-то... Она ещё мне объясняла: ничего, дескать, толком рассказать не могу, попросили не распространяться, а то подведу человека. Мол, еду туда на птичьих правах, весь сезон сочинять придется, что какой-то "шишке" местной родственницей прихожусь, чтобы проверять не стали, какие у меня права на путевку имеются... Нет, блатной санаторий. Да, что я вам говорю? Вы и сами знаете.

Мне вдруг снова стало тревожно. Тревожно, холодно и жутко. И снова показалось, что чья-то тень - огромная, серая - стоит за моей спиной.

- Значит, друг у неё появился? - я машинально намотала на указательный палец прядь волос и нервно дернула. - И вы ни разу его не видели? Ни имени, ни фамилии не знаете?

- Нет, - она виновато вздохнула. - Потом бы Галя, наверное, не удержалась - рассказала. Но вот не успела... Я так думаю: у них недавно совсем началось. Галина-то по началу только о Юриной смерти и думала. Все шумела, обещала до министра здравоохранения дойти, чтобы и вскрытие сделали, и причину смерти уточнили. Ну, виданное ли дело, сорок лет мужику?! Конечно, его и в поликлинике неправильно лечили, но Галина все на этого врача из больницы бочку катила. "У них же, - говорит, - и аппаратура, и медикаменты. Москва все-таки! Не Нижний Тагил. А ничего сделать не смогли. Значит, так старались". А потом как-то так сразу обо всем позабыла: уже и о Юрке не вспоминает, и никого посадить не грозится... Шуба опять же, путевка. "Гнездышко" вон обустраивать задумала... Много ли одинокой женщине надо? Да, ещё в нашем возрасте? Пару раз "люблю" услышала, и все - готова голову потерять...

- Как звали этого врача из больницы? - холодея спросила я. - Она называла вам его фамилию?

- Врача? А при чем здесь врач?.. Не-ет, девушка, это не он! Врач совсем ещё молодой был. Просто мальчик для нее. Галя все поначалу говорила: "Молодой, а ушлый. Глаза бегают".

- Как его звали? - повторила я, сглотнув вставший в горле комок. - Как его звали? - Посмотрела на засушенные желтоватые бессмертники, стоящие под зеркалом, и уже безо всяких вопросительных интонаций, на сто процентов уверенная в том, что не ошибусь, проговорила:

- Сергиенко Андрей Михайлович.

Брюнетка немного удивленно кивнула, тоже взглянула на бесмертники и быстрым, виноватым движением смахнула с полированной полочки серый налет пыли...

Электричка до Михайловска неторопливо катилась мимо дачных поселков, островерхих домиков с обледенелыми крышами и заснеженных приусадебных участков. Народу в вагоне было немного и, как ни странно, даже не особенно пахло копотью и табаком. Мы с Митрошкиным сидели рядом. Он пытался дремать, откинув голову на спинку сиденья. Я смотрела в окно. Кое-где горели редкие фонари, или светились окошки. Темно-синее, почти фиолетовое небо постепенно светлело.

- Знаешь, что никак не идет у меня из головы? - не поворачиваясь, спросила я.

- Что? - отозвался он совершенно нормальным голосом, словно и не спал вовсе.

- Ван Гоговская "Прогулка заключенных"... Это же, вроде, вариации на мотивы гравюры Доре? И, вообще, Ван Гог много писал всяких "подражаний": подражание Доре, подражание Дюреру...

- Упражнялся.

- Ты же понимаешь, что я не о том?

- Понимаю, - Леха выпрямился, тряхнул головой и привычным движением потер переносицу. - Ты опять о нашем любимом господине Говорове... Скотина он, Жень, а не господин. Таких надо не расстреливать, а в горячей смоле варить.

- И все-таки, может стоит заявить в милицию? Пусть эксгумируют труп этого Юры - племянника Галины Александровны, пусть проверят алиби Говорова на предмет убийств Кати Силантьевой и Барановой...

- А Марина? - он посмотрел даже не на меня, а сквозь меня. - Как будет жить Марина? И потом, милиция влегкую докажет, что она все поняла уже после первого убийства и не заявила. Сокрытие сведений, чуть ли не соучастие. Вся жизнь сломана...

"Вся жизнь сломана", - подумала я, снова отворачиваясь к окну. "Ольга Григорьевна говорила это Марине ещё в первые годы её замужества. Чувствовала? Знала?.. А я вот, идиотка, не поняла. Еще позавчера, когда шли из Пушкинского музея, мне казалось, что мы с Митрошкиным - сволочи, абсолютно не умеющие разбираться в людях. Сволочи глупые и жестокие. Зато Говоров - незаметный герой, отомстивший за жену и решивший, что не имеет права осложнять ей жизнь... Герой... "Я чувствую огонь в себе..."... Подражатель. Имитатор... Не только сбежать из Михайловска, бросив на произвол судьбы жену и дочь, но ещё и взять метод медицинских убийств на вооружение?! Ум, холодный расчет, амбиции. Если не на благородной ниве спасения человеческих жизней, то хоть так... Молодая жена, претендующая на наследство, хочет избавиться от надоевшего мужа? Пожалуйста! Нужные симптомы в течение нескольких месяцев, и роковой укол...

Бедная Галина Александровна! Ее погубило собственное желание во всем и всегда добиваться справедливости. Сидела бы себе тихонько, не подымала шума вокруг скоропостижной смерти какого-то там двоюродного племянника - и все бы обошлось. А, может быть, не только стремление к справедливости, но ещё и жадность?.. Шантаж. Скорее всего, шантаж. Что там Антонина говорила про безвестного друга? Друг, конечно, другом, и стремление женщины нравиться вполне естественно. Но и на каракулевую шубу с беретом, и, тем более, на обмен квартиры элементарно нужны деньги. При ее-то скудной пенсии и отсутствии родственников?.. Шуба, берет, плюс к этому - бесплатная путевочка в "кремлевский" санаторий. И внезапный склероз, полное нежелание вспоминать про смерть любимого племянника! Все это при той бурной деятельности, которую она поначалу развила?!.. Не вписывается во все это фигура "безвестного романтического любовника", абсолютно не вписывается! Гораздо проще представить, что Говоров-Сергиенко осторожно посулил Галине Александровне деньги. Она довольно легко справилась с муками совести и согласилась. Но намекнула, что вместо "хрущевки" нужна квартира улучшенной планировки. Шантаж "с прицелом" на будущее, бесконечный шантаж, Говоров в качестве "дойной коровы". Если доктор заплатил хотя бы один раз, значит, по сути дела, признал свою вину...

Как странно... Вся эта история началась с версии про шантаж и закончилась тем же. Я подозревала Галину Александровну, и, в конце концов, оказалась права в своих подозрениях. Круг замкнулся. Только первая шантажистка - рыжеволосая медсестра Галата, стояла рядом с тайной рождения человека, а Баранова знала кое-что опасное о смерти...

Интересно, какие перспективы ей рисовались? Квартира? Золото? Вместо каракулевой шубы - соболья? Может быть, в самом деле, "бойфренд"? Пока, впрочем, можно было довольствоваться путевочкой в элитный санаторий, которую безвозмездно, просто чтобы замять конфликт, предложил виноватый Андрей Михайлович. Просит не говорить о том, что это он помог с санаторной картой, просит врать про знакомую "шишку" из медперсонала? Пожалуйста! Зачем подставлять его и портить отношения? Наверняка, ещё предстоит обратиться? И не раз... Говоров знал, что практически ничем не рискует. Знал. А Галина Александровна знала, что скоро у неё будет новая, приличная квартира. Ей не повезло...

Но больше всего не повезло, конечно, Кате Силантьевой! Не повезло в том, что Говорову понадобился ещё один труп: Протопопов погиб в ноябре, а Баранова заезжала в профилакторий только четвертого января - перерыв между убийствами не мог быть слишком большим... Не повезло в том, что она работала на хлебозаводе, возле самого глухого в городе места, где спокойно можно придушить едва ли не десяток человек... Подошел интеллигентного вида мужчина, сделал пару комплиментов, предложил поговорить... Но, главное, ей не повезло с "Едоками картофеля". Два мужчины и три женщины... Один женский труп уже был, один намечался, требовался ещё один... Говоров хотел подвести под мнимое "маньячество" Ольги Григорьевны красивую теоретическую базу... Помню, как Митрошкин смолил, докуривая сигарету едва ли до половины и тут же хватаясь за новую, и приговаривал: "Эстет хренов! Ну, эстет хренов!" Я ещё тогда спросила: "Интересно, что бы он стал делать, если бы вместо Галины Александровны пришлось избавляться от мужика?" И тут же поняла, что вопрос глупый. Говоров бы что-нибудь придумал. В конце концов, подогнал бы все под "Ночное кафе", где всего одна женщина, а лиц сидящих вдоль стен не разглядеть...

И, главное, алиби! Алиби, если не на все три, то, по крайней мере, на два из первых трех убийств... Алиби, которые у него, наверняка, на самом деле, есть, и которыми он размахивал перед нами, как боевым знаменем... Первыми тремя убийствами Ольга Григорьевна, сама того не ведая, защитила его лучше любой брони. Во-первых, очень вовремя решила мстить за дочь - что называется "вмастила". А во-вторых... Следствие выходит сначала на сумасшедшую старуху, сбежавшую из больницы, потом на Марину. Подозрения, естественно, падают на Говорова, но он легко доказывает свою невиновность касаемо первых трех убийств, объясняя попутно зачем и для кого бывшая теща оставляла Ван Гоговские символы. Любовь, материнские чувства, желание во что бы то ни стало сделать дочь счастливой... Несколько ударов кулаком в собственную грудь: "Да, я подлец, я бросил жену и ребенка, я струсил. А вот теща благородная!" Подлец, дрянь, но не убийца... Кому придет в голову слишком дотошно проверять последние два убийства, когда все так очевидно?..

Леха глухо закашлялся, но глаза не открыл. Я осторожно потрогала его за плечо:

- Слушай, но ты все-таки уверен, что первые три трупа - это Ольга Григорьевна?

- Ну, не Говоров же?! - он резко выпрямился и привычным жестом потер переносицу. - Ты что, представляешь себе Говорова, восстанавливающего справедливость? Он там в Москве себе денежки в это время зарабатывал, мужичков денежных на кладбище отправлял. Ему не до того было... Слушай, я выйду в тамбур. Покурю.

- Я с тобой.

Митрошкин безразлично пожал плечами:

- Пошли...

Мы вышли в тамбур, встали по обе стороны дверей. Леха чиркнул зажигалкой, прикурил сигарету, протянул пачку мне. Я отрицательно помотала головой и подняла воротник: здесь жутко сквозило...

- Какое дерьмо, - проговорил он, глядя на проплывающие мимо телеграфные столбы. - Дерьмо, дерьмо, дерьмо...

- И, главное, как все вовремя. Ольга Григорьевна сбегает из больницы и все - все подозрения на нее! Говоров может ничего не опасаться. Она пропадает как раз перед смертью Кати Силантьевой...

- Жень, а ты что, веришь в такие совпадения?.. Нет, серьезно мне скажи: веришь? Ему нужно, чтобы у тещи не было алиби, и его, действительно, нет. Никто не может подтвердить, что в момент совершения убийства она лежала на больничной койке или принимала процедуры. Она сбежала - и все! Отлично!.. Завидую твоему оптимистическому взгляду на жизнь!

Я ничего не ответила. Мне вдруг представилась прорубь в замерзшей реке. Коряги под толстым слоем льда. Шапка и ботинки на мосту. И записка с отчаянным словом "прости"...

К сожалению, знакомая Виктории Павловны оказалась особой совершенно беспамятной. "От кого услышала про сумасшедшую старуху? От кого-то на работе. А от кого не помню". Таким же образом оборвались ещё две цепочки, которые я пыталась восстанавливать через мать Кати Силантьевой и, с великими предосторожностями, через сослуживиц Лехиной мамы. Всем говорил кто-то. Этому кому-то ещё кто-то. Кто-то, кто-то и кто-то... А последний "кто-то" терялся в тумане. Самое неожиданное, что вспомнила старушка, так до сих пор и торгующая семечками у ворот больничного городка. Вернее, муж дочери её племянника, который по пятницам и субботам любил захаживать в пивнушку на Бехтеревской. По фотографии, вытащенной из Марининого альбома, он опознал "мужика в коричневой дубленке", который угощал его воблой и рассказывал "страшилки" про "чокнутую бабку". Этот самый "муж дочери племянника" ещё тогда подумал, что надо старушенции передать, чтобы бросала там торговать, или хоть чтоб свисток какой с собой брала - милицию подзывать...

В милицию же вскоре пришло анонимное письмо, набранное газетными буквами, в котором сообщалось, что труп женщины, исчезнувшей из онкологического отделения больницы, следует поискать в реке, под мостом. В принципе, я ни в чем не была уверена. Но труп нашли. И обнаружили перелом шейных позвонков и трещину в черепе, полученную в результате удара тупым предметом. Дочь очень плакала на похоронах. А по городу пошла следующая сплетня о том, что несчастная старушка, дескать, увидела маньяка на месте преступления, за это он её и порешил...

Мы с Лехой вернулись домой сразу после похорон тети Оли. Слюсареву надоело со мной возиться, и он злорадно объявил, что Клеопатру теперь будет делать Щербакова. Я спокойно согласилась. Он отчего-то обиделся. Позлился с недельку, а потом снова выволок меня на стул, в свет фонаря, и заставил бояться теней и кричать в темноту: "Хармина! Ириада!"...

А однажды я вернулась домой в Люберцы с очередного "тройственного" сбора: я, "Цезарь" и "Антоний", и застала Митрошкина, в одиночестве хлещущего водку и стряхивающего пепел прямо на блюдце.

- Это что? - спросила я.

- Петровка, 38. Сегодняшний выпуск, - сказал он. - Прямо на улице застрелен возвращающийся с дежурства врач городской больницы Сергиенко Андрей Михайлович. Разрабатываются версии случайного и заказного убийств.

- Значит, вот так? - сама себе, ни к кому не обращаясь, проговорила я, опускаясь на табуретку. Однако, Леха выпустил в потолок струйку сизого дыма и ответил:

- А чего ты ждала, после того, как мы ей все рассказали?.. Это Маринка. Ее надо знать.

- Вспомни о Кате Силантьевой, вспомни о той же Галине Александровне, об этом Юрии. Об Ольге Григорьевне, в конце концов! И ты поймешь, что мы правы.

- А я ничего и не говорю, - он тщательно, как мерзкое насекомое, раздавил окурок. - Так что можешь не оправдываться. Я ничего и не говорю, Женя...

Январь - февраль 1999 года.