"Светлана Василенко. Дурочка (Роман-житие) " - читать интересную книгу автора

будто кто кинул песком и пылью: ветра в астраханской степи чудные и лучше
нам сесть на ту телегу и ехать и видеть.
И не оттого, что мы сели в чужую телегу и не в свое время, а оттого,
что она живая, лошадка подымет хвост, и из-под хвоста покатятся золотые
конские яблоки.
- Рыжая бесстыжая, раньше не могла, - скажет ей старуха, та, что правит
лошадкой. Старуху зовут тетка Харыта, и лета ее не старые: она сама себя
рядит в старуху, потому что калека она, ноги ее неподвижны.
- Такое добро пропадает, - будет ворчать она, и девочка рядом откроет
лицо, и будет ей лет тринадцать на вид, будет она в темном платье, светлом
платке, с лицом иконным и бесстрастным. Имя ей - Ганна. Она молчит и молчит,
думу думает.
Тетка Харыта выглядывала людей в пыли, поздоровкалась с мужиком в пыли:
тот шел сквозь бурю, и споткнулся о ее приветствие, и встал, и смотрел на
тетку и девочку бессмысленно, будто пьяный, не понимая, но был не пьян.
И дальше поехали и другому сказала: здравствуй, - и тот на бегу
споткнулся о слово, и встал, как вкопанный придорожный столб, и смотрел
бессмысленно, пережидая, пока проедут. И баба с пустыми ведрами встала и
глядела молча, лишь песок ударял в ведра, и они тихо звенели, качаясь. И
стало темно, буря целиком вся вошла в село, все дымилось от белой пыли:
дорога, крыши, деревья; как на пожар бежали в пыльном дыму люди, не
остановишь, только один вдалеке стоял, будто ждал тетку Харыту с Ганной,
чтоб путь указать. К нему повернули.
Подъехали, каменные пыльные сапоги увидели, сапоги большие,
нечеловеческого размера, выше не стали смотреть, страшно, глупую лошадку
тетка Харыта разворачивает: цоб-цобе, ах, твою мамку лошадиную, - лошадка
храпит, развернуться трудно очень, в клумбу попали, топчется, на цветы
дышит, пыль с них сдувает, под пылью тюльпаны, головы у тюльпанов красные,
живые, отъехали подальше, посмотрели - клумба красная, как кровь, посередке
сапоги чьи-то пыльные нечеловеческого размера, а вверху не видно: белым-бело
от пыли. И едут они уже как в молоке, и спросить, где здесь детдом, тетке
Харыте не у кого, а они детдом ищут, а село огромное, и день можно ехать, и
ночь - все не кончается.
И вот когда рыбу ловишь на рассвете в тумане, а туман как молоко, ни
реки не видно, ни берега, так вот, в этом тумане вдруг - дрыньк-дрыньк -
незвонкий рыбацкий колоколец колотится, рыбка на донку попалась, значит, так
и здесь, в этом пыльном тумане: дрыньк-дрыньк впереди, и лошадка на этот
незвонкий звон потянулась и пошла, и пошла, и все светлее и светлее, виднее
и виднее, и слава тебе, Господи, - хороший такой мальчик впереди идет,
добрый такой хлопчик, с удочками и донками, и рыбки серебряные на прутике
светят прямо в глаза, даже больно. Он оттуда, он из детдома, он им покажет
дорогу, ехайте за мной, до рогатой школы, это в рогатой школе, за мельницей.
Тетка Харыта ему радуется, тетка Харыта ему жалуется на нелюдимых людей, а
мальчик идет и говорит, что люди здесь - да, народ еще тот, ссыльный народ,
народ - враг, взял этот народ и придумал всем селом, что он глухонемым
будет, глухонемой народ, без языка, ничего не слышит, приказов не понимает,
никто не знает, что с этим народом делать. Они одни здесь нормальные, их
детский дом, у них хорошо, даже рыбу ловить можно, отпускают.
Ганна смотрит на рыбок серебряных, в них солнце, и глазам
щекотно-щекотно, она смеется, звонко, как звонкий колоколец, и мальчик