"Алена Василевич. Шурка Ремзиков (детск.)" - читать интересную книгу автора

мальчишке с лицом, густо усыпанным, будто дроздовое яйцо, веснушками.
"Атаман" переступил с ноги на ногу и ещё ниже опустил голову.
Мать "атамана" собралась было о чём-то попросить милицейского старшину,
но только всхлипнула и не смогла произнести ни слова.
- А-а, и ты, Ремзиков, тут? - обратился старшина к соседу "атамана",
знакомому, наверное, ему по прежним встречам. - Давно мы с тобой не
виделись! Может, эдак месяца два будет?
В голосе милицейского старшины звучали нотки той незлой насмешки и
юмора, по которым легко угадывается умный человек, способный глядеть глубоко
и видеть в душе другого человека нечто такое, о чём тот и сам порой не
догадывается.
Ремзиков, коренастый подросток, не отвёл в сторону хмурых глаз и угрюмо
уточнил:
- Меньше.
"Ремзиков" - эта фамилия была мне знакома. И не только фамилия.
Первая наша встреча произошла в этом же городе около трёх лет назад.
Помню, мороз на улице - не вытерпеть, а тут ещё ветер.
В новом городском посёлке где-то затерялся дом моих знакомых. И, как на
грех, не у кого спросить. Кому охота в такую погоду нос на улицу высовывать?
Вдруг из двора, огороженного наполовину дощатым забором, вылетает на
коньках мальчишка. Уши рыжей шапки вразлёт, коротенький ватник подпоясан
широким солдатским ремнём. Красные бумазейные брюки в самых непрактичных
местах украшены тёмными заплатками.
Раз-второй расписался на узкой придорожной канавке и остановился -
разглядывает меня.
- Мулавейки где живут? - переспрашивает он. - Вон там, где класная
клыша.
Мальчик картавит и всё время произносит "л" вместо "р". Неопределенно
махнув в сторону следующей улицы, он тут же энергично проводит рукавом по
вздёрнутому носу и сам сообщает мне:
- Их отец ногу сломал.
- В больнице лежит?
- А где же ещё? - говорит он, считая мой вопрос нелепым.
- Как тебя зовут?
- Шулка Лемзиков, - глуховато басит мой новый знакомый и снова вытирает
нос.
Мы не стоим на месте. Мы идём: я - по занесённому снегом тротуару,
Шурка "выписывает" коньками рядом по канаве.
- В каком ты классе?
- В четвёртом.
Так оно и должно быть. Шурке лет 11-12.
- Хорошо учишься?
- Нет, плохо.
В Шуркином ответе столько философского спокойствия, что мне сразу
кажется, будто у меня случилось что-то с ушами.
- Плохо? - переспрашиваю я. - Почему?
- Не хочу учиться.
- Почему не хочешь? - Меня удивляет уже не сам ответ, меня удивляет
эпический тон Шурки.
- Не охота.