"Ариадна Андреевна Васильева. Возвращение в эмиграцию, Книга 2 " - читать интересную книгу автора

Вскоре настали дни переезда на новую квартиру.

Когда-то это был красивый четырехэтажный дом. Теперь - руина. Лишь
первый и второй этажи были отстроены заново, а дальше торчал в небо
изуродованный бомбежкой фасад, зияли провалы окон.

Наталья Александровна вошла в квартиру и ахнула. Все стены в обеих
комнатах от пола до потолка были покрыты белым пушистым налетом. Как ей
показалось, плесенью. Но Борис Федорович развеял ее ошибочное утверждение.

- Какая же это плесень? - провел он пальцем по стене, - иней самый
обыкновенный.

Квартира оказалась, как пояснили Улановым, коммунальной. Длинный
коридор, по две смежные комнаты справа и слева. За ними кухня. Общая. И еще
одна комната в торец коридора.

Прибежали знакомиться соседи, столяр Лука Семенович и взрослая дочка
его Женя. Лука Семенович сутуловатый, щуплый, с пышными усами под пористым и
подозрительно красным носом, как это бывает у людей, склонных к выпивке, и
бойкими выцветшими глазами. Женя круглолицая, голубоглазая, с огромной,
почти до колен, русой косой.

Лука Семенович сказал, что у них на стенах такое же было, и посоветовал
скорей затопить печку. Девушка Женя, махнула косой, полетела на третий этаж
за дровами. Там подобрала все ненужные строителям щепки и вихрем примчалась
обратно.

Присев на корточки, и приговаривая что-то о неискоренимой любви к
запаху дыма, Борис Федорович совал промерзшие щепки в черную холодную пасть
печки. Печка, пузатая, кособокая, стояла прямо посреди комнаты. Наталья
Александровна в жизни ничего подобного не видела. Борису Федоровичу все
время хотелось назвать ее просто по имени, Наташа, но он не смел. Суетился,
хлопал по карманам в поисках клочка бумаги, говорил, говорил, не умолкая.

- Я дымок почему люблю, я же цыган, - и заглядывал смеющимися глазами в
недоверчивые глаза Наташи, - не верите? Честное слово. Цыган. В таборе
родился... ну, милая, гори!

Дым повалил сразу и наружу, смрадный, рыжий. И густой до изумления.

- Дрова сырые, - бормотал бывший цыган, щурился, совал в печь
принесенную Лукой Семеновичем кочергу, ворошил тлеющие остатки бумаги, снова
поджигал и снова безрезультатно.

Пришлось открыть окна настежь. Сергей Николаевич скашивал в иронической
улыбке рот, щурил глаз, острил:

- Ты же любишь, Борис Федорович, когда дымок.