"Иван Василенко. Подлинное скверно" - читать интересную книгу автора

- Господин Прохоров, зачем же вы оскорбляете человека? - с обидой и
горечью сказал Павел Тихонович. - Я действительно предполагал вырезать
орнамент с пивными бочками, как вы изволили приказать. Но в пути, когда
господин капитан осведомил меня, кто будет ехать в каюте, я должен был
оставить эту мысль. Посудите сами, господин Прохоров, сколь был бы
оскорбителен для взора мадемуазель Дэзи вид бога пьянства на пивной бочке в
ее девичьей каюте! Я посоветовался с господином капитаном, и мы решили
заменить сей вольный узор узором листьев виноградной лозы. Уверяю вас,
господин Прохоров, такая работа и тоньше, и сложней. В чем же вы изволите
видеть обман?
Это объяснение еще больше взбесило старого козла.
- Не твое дело решать, что должно быть у меня на пароходе! - заверещал
он. - Я хозяин, я! Если каждый проходимец будет совать свой нос в хозяйские
дела...
Он не договорил: Павел Тихонович гордо вскинул голову и, в свою
очередь, закричал:
- Я - проходимец? С четырнадцати лет я возвращаю жизнь разным
предметам-трудягам, что покалечились на верной службе человеку, никто в
городе про меня худого слова еще не сказал, я чиню вещи даже тем бедолагам,
которые и медного гроша мне за труд дать не могут, а ты, старая дырявая
калоша, тунеядец, рваный хомут на человеческой шее, проходимцем меня
обзываешь? Да я!.. Да ты!..

И пошел, и пошел отчитывать. А ведь раньше такой был робкий!
Прохоров сначала оторопело пялил свои подслеповатые глаза. Потом
опомнился, кликнул сторожа, кучера, и Павла Тихоновича выпроводили за
пределы порта.
С этого времени нашего мастера будто подменили. Раньше он был
немногословен, больше слушал других да улыбался своей кроткой улыбкой.
Теперь же первый со всеми заговаривал и пространно рассказывал, как
бессовестно поступил с ним судовладелец Прохоров. Взгляд его синих глаз
посуровел, в голосе слышалось ожесточение. Одни советовали ему подать
мировому, другие же говорили, что с богатым судиться - лучше утопиться.
Однажды он сказал мне:
- Пойди-ка, Митя, в эту самую камеру, послушай, как там судят - по
справедливости или абы как. Я б и сам пошел, да боюсь, чтобы в случае чего
не сорваться: нервы пошаливать стали.
Я отправился в камеру судьи Понятовского. Судил он в относительно
небольшой комнате, заставленной длинными скрипучими скамейками. Перед
скамейками стоял покрытый зеленым сукном стол, а позади стола возвышался до
самого потолка царь в золоченой раме. Свет в камере был серенький, воздух
несвежий, к чему бы ни прикоснулся - на пальцах оставалась пыль. На скамьях
сидело десятка полтора людей. Одни разговаривали шепотом, другие громко и
свободно, как у себя дома. Были тут и торговцы, и домовладельцы, и
подрядчики - словом, разный народ. О судье говорили, что он судит, как на
него найдет: иной раз и справедливо, а большею частью, особенно когда бывает
"под парами", такие выносит решения, что диву дивятся и истцы, и ответчики.
- Хоть бы он сегодня трезвый был! - донесся до меня шепот какой-то
убогой старушки.
- А ваше дело каким идет? - спросил ее плешивый, по-актерски бритый