"Юрий Васильев. Ветер в твои паруса (Роман-газета No 12 1974 г.)" - читать интересную книгу автора

- Перестань! Нельзя же так... Ты испортишь глаза.
- Нет, не испорчу. Я давно приучаю себя смотреть на солнце. Это нужно
летчику. И это каждому человеку. Так же, как умение идти против ветра, плыть
против течения.
И еще он сказал тогда:
- Я хочу, чтобы человек, которого ты полюбишь мог бы стать моим другом.
Иначе мне, будет обидно. Ну, это просто так, конечно.
После смерти Веки Она жила словно в вакууме. Слишком многое в жизни, в
прошлом и будущем, было связано у нее с братом, и то, что он, вопреки всему
на свете, летал над океаном, писал ей смешные, веселые письма, звал на
птичьи базары Зеленой косы, и на мыс Кюэль, где висел их колокол; то, что
по-прежнему искал живого ихтиозавра и не боялся смотреть на солнце, и даже
то, что он любил Надю, - все эго было для нее как бы гарантией того, они
ничего не придумали, все действительно сбудется, так же, как сбылось у
Веньки, и очень скоро, может быть, завтра...
Теперь ничего этого нет. Наступила девальвация Пустота... А может быть
- отрезвление Детские сказки, девичий бред? Ну сколько же можно,
действительно, слышать в морской ракушке, в куске известняка, шум лазурного
моря?
Все живут. И она тоже проживет не хуже других...
Электричка вздрагивала на стрелках, вагоны мотало из стороны в сторону.
Нина забилась в угол тамбура, смотрела в окно, думала. Ей трудно сегодня.
...Два года назад у них тоже был вечер речи. Они собрались у
Маяковского, два факультета, биофак и геологи, было много людей, были
посторонние, они держались поодаль. Позже всех пришел бородатый геолог. Он
только, что вернулся с Севера, где работал вместе Алексеем, и девчата
повисли на нем, затормошили, затуркали вопросами.
Тихо, - сказал бородач. - Потом. Я привез сюда голос вашего товарища.
Минуту. Он сел на гранитную тумбу у памятника и положил на колени
портативный магнитофон. Внутри что-то забулькало, заверещало, послышался
кашель, потом удивительно близкий совсем не искаженный голос Алексея словно
перенес их всех за тысячи километров, на берега крохотной речушки в поселок
из пяти домов... Нина все это знала на намять: он в каждом письме
рассказывал ей, как он добрался, сколько в поселке собак и какие цветы
растут на топком вязком болоте... Она знала и помнила это, но вместе со
всеми, поддавшись неведомой силе дальних дорог и голоса, пришедшего с этих
дорог, стояла и боялась дышать... Их окружали старые и молодые, те, что
пришли на встречу или просто, как всегда, к Маяковскому, и те, и что
проходили мимо, стояли и слушали...
И вдруг, на минуту смолкнув, он громко позвал: "Нина! Ты здесь? Ты
слышишь меня? Конечно, слышишь! Я хочу, чтобы ты знала и помнила каждый день
и каждую минуту, что я живу с, тобой, где бы мы ни были, ты и я; чтобы ты
снова, как раньше спрашивала меня: "Любишь?" - и слышала бы; "Люблю!" Я
хочу, чтобы весь мир знал об этом." Возьми эту пленку себе. Ты поняла?
Возьми и слушай. Каждый день".
Минуту было тихо.
- Возьми, - сказал бородач и протянул ей картонный пакетик с пленкой.
Возьми. Это твое.
Он говорил еще что-то, но она уже ничего не слышала, кроме биения
сердца... Она бежала домой, на вокзал, на дачу, туда, где еще не стерлись