"Борис Львович Васильев. Прах невостребованный " - читать интересную книгу автора

неосторожный жест, каждую невольно вырвавшуюся фразу - и тускнеет в душе
горящий порыв! Досадно, больно и обидно за потерянный день. Вот было
воскресенье, были даже в Сокольниках. Чего же, кажется, лучше? Но судьба в
лице прекрасного дуумвирата решила иначе! Хотя эта прогулка имеет свою
хорошую сторону - она была "пробным камнем". Когда мы ехали в Сокольники, то
мне в глаза бросилась рекламная вывеска: "Духи и папиросы "Искушение". Да,
это было искушение, и я рад, что оно было: ведь нет ничего сильнее для
мужчины, чем власть женского тела...
Дорогая, я благословляю судьбу, столкнувшую нас, я благословляю ее, что
она дала миг пережить и переживать прекрасныя минуты, когда в сердце
расцветает весна и забываешь о всем тяжелом и горьком в жизни... Но,
дорогая, почему у меня больно сжимается сердце, когда я подумаю о будущем?
Предчувствует ли оно, что нить, нас теперь связывающая, оборвется, другое ли
предчувствует - не знаю. Но только я иногда боюсь думать о будущем! Неужели
опять та же молчаливая мука одиночества, та же беспросветная однообразная
(может быть, и несколько полезная) жизнь? Неужели опять с тоской и тайной
завистью смотреть на чужое счастье, чужую любовь?! Нет, страшно и думать об
этом! Лучше смерть, чем возврат к прошлому. Может быть, Вам, дорогая,
понятно теперь, почему я иногда говорю про свое желание отправиться прямо на
фронт. Это не ложь, не фраза, не рисовка, а - путь, которым я закрываюсь от
возврата к прежней жизни. Неужели в самом деле судьба захотела поставить
меня в положение узника, которому на мгновение показала свободу, солнце,
весну и снова хочет запрятать в мрачное, холодное подземелье? А как больно,
мучительно больно сжимается сердце, когда только подумаешь о возможности
потерять Вас! Вы в воскресенье ушли, не попрощавшись со мной. Вы
рассердились, что я не успел одновременно с Вами - и вся неделя для меня
испорчена, я изнервничался... Но эти проклятые соглядатаи! Увидишь Вас - и
нужно быть опять спокойным, сдерживать нужно то, что рвется быть
высказанным. Хотел бы много сказать, но... не могу писать - мертвыя слова
только! Не сердитесь, дорогая, больно мне.
Когда вернулся из отпуска, то получил письмо жены на трех листах,
полное упреков, угроз и жалоб. Спрашивает, почему я не пишу больше месяца,
догадывается о причинах этого молчания. Что я могу ответить на это? Написал
тут же короткое, но довольно внушительное письмо, может быть, откровенней,
чем нужно теперь, но все равно. Рано или поздно, а нужно же когда-нибудь
разрубать этот мертвый узел. Я и так уж долго разыгрываю, может быть, и
"благородную", но жалкую роль жертвы. Что обязывает меня отказываться от
личной жизни ради какого-то донкихотства - ведь это даже не жертва, не
самоотречение, а трусость. Почему она меня не жалела, когда видела мое
одиночество, мои муки, мое отчаяние, мое постоянное самоотгораживание от
жизни и ея радостей? Разве для меня не светит солнце, не существует любви?
Что готовит мне будущее: счастье ли, новыя ли муки - я буду одиноко
благословлять Вас, дорогая, как виновницу моего прозрения, моего избавления
от цепей, которыя я покорно носил до сих пор. Ну, кончаю - сигнал на
занятия. До свидания, мое дорогое "Ясное дело"! Относительно воскресенья
боюсь что-либо сказать. Что мне хочется притти к Вам, об этом, конечно, и
говорить нечего, но дело в том, что, когда я уходил в воскресенье, Варвара
Васильевна была, очевидно, недовольна почему-то мною, и я уже не решаюсь
приходить в субботу.
Крепко, крепко целую Ваши ручки. До свидания, дорогая!